расхожих "совещаний" или "ковра" - хотя летать не любил и по возможности
пользовался колесным транспортом, - проходил на конспиративной даче, куда
сам Ю-Вэ приехал в гриме и темных очках на "двадцать первой" с оленем на
капоте - но Чемдалов превзошел шефа: пешком притопал из леса с корзиной
грибов. Конспиратор, брезгливо бросил Ю-Вэ, перебирая плотные боровички,
это же с Брянщины привезли, здесь не растут... Чемдалов не спорил.
Единственный из всей придворной сволочи, к которой он себя честно относил,
Чемдалов предпочитал тихую неспешную бескровную охоту и понимал в ней
толк. Потом, когда "разбор полетов" завершился, когда Чемдалов получил
все, на что рассчитывал, а Вась-Вась - только по яйцам, Ю-Вэ кивнул на
грибочки и предложил, сглотнув: может, мы их того? Под водочку? И здесь
Чемдалов спорить не стал, а, как самый молодой, пошинковал грибочки и с
луком поджарил, и получилось славно. Потом, когда вытряхивали из бутылки
последние капли "Смирновской" и корочками зачищали сковородку и Ю-Вэ
загадочно улыбался, в своем прямоволосом пегом парике похожий на пожилую
очкастую Джоконду, Вась-Вась спросил неожиданно: трудно тебе, Юра? И Ю-Вэ,
застыв лицом, сделал какой-то неуловимый жест, и стало ясно: не просто
трудно, а обломно трудно... Васька, старина, ты же все понимаешь...
прорвемся... За разговором нечувствительно превзошли бутылочку
"Гленливета", выставленную Ю-Вэ, и поговорили о разности вкусов славян и
англосаксов в свете сравнительного словообразования. Перед уходом Ю-Вэ
потрепал их по спинам и сказал: мужики, а ведь зависит-то теперь все
только от вас... Когда ехали обратно на васьвасевском газике - Чемдалов за
рулем, Вась-Вась рядом, то сначала долго, до самого Внукова, молчали, а
потом Вась-Вась хмыкнул: что ж, Саня, молодец, разложил, как в мясном
ряду... хвалю. Что сказать: сдаю тебе державу не в полном порядке... да ты
и сам все знаешь. (Чемдалов кивнул.) Расслабились за последние годы,
рассупонились - вот и получаем раз за раз по чавке. Стыдно, брат.
(Чемдалов сидел прямо и смотрел строго перед собой.) Не поверишь, но я
искренне хочу, чтобы у тебя получилось. Может, устроишь так, чтобы
пенсионеров Отдела туда отправляли, да еще и именьицем наделяли... душ
сорок, больше не требуется... - он мелко посмеялся. А если всерьез, - и
голос Вась-Вася стал железным, - нужно вести дело к войне. Единственно,
чем их там можно пронять - это настоящей войной. Без этого у нас не
получится ни хрена. Надо вести дело на войну, на поражение и на
вооруженное восстание - по Ленину. Все, к черту эту возню с выборами, ни
хрена бы не получилось с Карриганом, даже если бы и не пришили его, потому
что Карриган мудак-идеалист. Когда бы дошло до решительных мер, он тут же
врубил бы полный назад. (А кто его так долго пестовал? - подумал
Чемдалов.) Теперь я, как вольный человек, могу давать советы... хочешь
совет? (Чемдалов кивнул.) Единственный, кого стоит выдвигать - это
Доггерти. У него хватит пороху на все. (Доггерти был бы хорош лет десять
назад, подумал Чемдалов, - умный, верткий и абсолютно беспринципный мастер
интриги. Поздно, время ушло. Нынче нам нужен будет маленький и очень
быстрый шикльгрубер по имени Олистер Макнед...) Армия пойдет за ним, это
ясно, и повод для войны почти созрел, теперь бы только рассчитать все как
надо, и - чтобы духу хватило. Хватит духу, Саня? (Чемдалов кивнул.)
Протопопов сейчас газетную кампанию готовит - ведь по делу об убийствах
Фостера и Карригана арестована парочка палладийцев. Он тебя в курс дела
введет... И - эх, как же с марийским сыночком-то опарафинились! Вот кто
пригодился бы больше всех... На след не напали? - спросил Чемдалов. Куда
там, махнул рукой Вась-Вась, Америка большая, да и не наша почему-то...
Это точно, вздохнул Чемдалов, не понимают они своего счастья...
брезенту капли стучали как-то особо. Под трюханье "дворников", вглядываясь
сквозь переливы фонарного света и света встречных фар в мокрую улицу, в
габаритные огни и стоп-сигналы, ставшие вдруг размытыми блуждающими
планетами, Чемдалов вел жесткий, нервный, вздрагивающий, временами
хрипящий газик в потоке "волг", "москвичей" - и отставал, постоянно от
всех отставал. Вот и поворот... Он подвез Вась-Вася к самому дому. Я в
контору, сказал Чемдалов раздумчиво, и Вась-Вась пожал плечами: какие
могут быть вопросы?.. Чемдалов смотрел, как Вась-Вась идет к подъезду: еще
утром: начальник Тринадцатого, ультрасекретного, как бы и не существующего
в природе отдела КГБ, нынешнему Председателю не подчиненный и
отчитывающийся лично перед Ю-Вэ. А теперь - всего лишь военный пенсионер,
на полставки консультант какой-нибудь заготконторы... А директор этой
заготконторы вот уже три часа как он, Чемдалов Александр Порфирьевич,
сорок шесть лет, русский, беспартийный, отчитывающийся во всех своих
действиях только и исключительно перед Ю-Вэ, лучшим другом умненькой
девочки Саманты Смит...
газик напрямик через новую застройку, потом свернул на аллею пустого
ночного парка, пересек парк и вскоре подъехал к отдельно стоящему
двухэтажному домику без каких-либо заборов и охраны, пропустил грохочущий
и звенящий грузовой трамвай и въехал в навсегда распахнутые ворота. Он
знал, что его ждут, хотя окна, конечно, не светились.
в Эркейде разгромлена, персонал пропал без вести, скорее всего погиб.
Нападавшие применили Белый Огонь, поэтому теневое здание отеля "Рэндал"
уничтожено до фундамента. Запасы сгорели. Проход закрыт.
еще пополам, потом еще... Никольский, сегодняшний дежурный по связи,
изучал ногти. Величко, значит, в Америку дернул? - с яростью подумал
Чемдалов. В Америку, да? Вот вам Америка!..
ему как быть?
нормально. Действовать надо решительно...
оставил нам генерал Марин? А ведь оставил, оставил...
позже, чем ему положено было по расписанию, и это само по себе могло
произвести впечатление на неподготовленного человека, но Глеб был готов ко
всему - так ему казалось... только казалось, потому что тела на полу, на
узлах и чемоданах, орущие дети, вонь, а главное - равнодушная покорность,
более всего цепляющая, - вызвали в памяти мощное брожение, однако
вспомнилось лишь прочитанное: война, разруха, беженцы...) - этот шок
довольно быстро прошел, когда они заняли относительно чистое купе со
столиком и двумя койками на рундуках - Алик назвал их полками, и это было
смешно - и рухнули в сон. Глеб давно не спал так беспокойно и так крепко
одновременно, пять ночей слились в одну, и снилось ему все время одно: как
они перешли из Хабаровска в Кассивелаун и внесли все деньги Глеба в
тамошнее отделение Палладийского Горнопромышленного банка, оформив перевод
в Новый Петербург; доллары Алика там же упаковали "золотым грузом" с
пересылкой туда же, и обошлось это удовольствие в восемьдесят соверенов...
и этот сон повторялся, и повторялся, и повторялся, будто кто-то пытался
вытеснить им действительность - зачем? в действительности было все то же
самое... - и от бесконечных повторений смысл действий медленно стерся, и
из-под него стало проступать что-то глубинное...
силуэтами деревьев, затем - те же деревья, объятые золотым пламенем.
Потом, проснувшись окончательно, Глеб вспомнил все и приник к окну...
возделанных полей разделяли их. Там пухлые облака висели в невесомом небе.
И почему-то не оторвать было глаз от всего этого - простого и
возвышенного...
мятой, с полотенцем через плечо.
не успеем...
и без застежек (на груди зачем-то были оттиснуты яркие буквы "BONEY-M" и
красовался радужный круг) и синие штаны из плотного хлопка, Алик называл
их "джинсы", какое-то странное двойное множественное число, но здесь так
принято; сунул ноги в свои потерявшие лоск, но все еще целые и удобные
туфли. То, как здесь одевались, Глебу не нравилось, хотя - было удобно.
Еще на улицах Хабаровска он уловил некую кастовость, подчеркиваемую
одеждой, но при этом - не открыто, не откровенно, а исподволь, будто бы
невзначай. Впрочем, сформулировать принципы разделения он не сумел, да и
не пытался.
сильнейшее облегчение, потому что втайне боялся, что опять не выдержит -
ведь там, выбравшись из смрада и почти ничего не соображая от
брезгливости, он впервые едва не потерял контроль над собой, и Алик
Акунин Борис
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Максимов Альберт
Корнев Павел
Глуховский Дмитрий