искосырились. Старый дед Пихто Твердятич крякнул и неодобрительно
покачал головой. Раньше-то, видать, боярышни держали себя построже...
говорит! Секи буйну голову по самы плечи - не могу! Дал зарок к
женскому полу на шаг не подступать. Быть мне, окаянному, волхвом и
никем больше... С тем, говорит, из-под земли вышел!..
ни крылатому... Докука - да чтоб такой зарок?..
приужаснувшись. - Так это что ж выходит, берендеи? Это выходит, теперь
баб к капищу и близко не подпусти?..
загомонили:
говорю!.. Досказать дайте!..
торжествующе объявил Шумок. - Сам Докука распорядился... Так-то вот,
теплынцы...
лишь пташки чивикали. Потом в отдалении послышались какие-то всхлипы и
причитания. Мужики оглянулись и узрели бредущую со стороны околицы
Купаву. Шла, как кривое колесо, и все утирала слезыньки то одним, то
другим рукавом.
иначе...
косолапо двинулся навстречу жене.
взревел: - Да ты не гляди на меня комом, гляди россыпью!.. А ну
сказывай, где была! У Докуки?..
выпуклую Плоскынину грудь.
расплылась она, заповедная, растворилась в общей зелени. Были, правда,
выставлены по обочинам ее межевые камни, но реденько, неприметно. Даже
и не поймешь: по простой ли еще земле тянешь ты под уздцы взмыленную
от натуги лошадку или уже по священной, ни разу не тронутой колесом.
такого волхвы не устанавливали - даже, напротив, не однажды советовали
берендеям пользоваться телегами, особливо летом. Оно и везти легче, и
колесо опять же солнышку милее, поскольку круглое. Но народ-то ведь у
нас известно какой: ежели что втемяшит в башку - колом не выбьешь... А
что везти легче - это волхвы, конечно, не подумавши... Будь у нас
дороги поровнее - другое дело, а по таким ухабам да колдобинам - все
колеса, почитай, поизломаешь...
Плоскыней, наказав им присмотреться к новому кудеснику и все потом
передать доподлинно. А то многих сомнение брало: Докуку - и вдруг в
волхвы... Дивно...
Кудыкиными горами встало розовое зарево и вскоре прянуло в небо
нечетное счастливое солнышко.
Вроде еще кто-то шастает...
изровна-бугроватой землице бродил некий приземистый кривоногий храбр,
ведя за собой в поводу рослую чубарую лошадку. То и дело
останавливался и, нагнувшись, вроде бы обнюхивал пригорки. Клад искал,
что ли?..
поделился с ним нехитрой этой мыслью. - Еще чего придумал! На
Ярилиной-то Дороге!.. Может, зарок дал и тоже берендейки везет на
капище?..
неведомый храбр - просто бродил. Да и к седлу не было вроде ничего
приторочено...
сволочанской!..
косеньки, нос - пяткой...
привычную к тишине заповедную землю. - Ты чего по Ярилиной Дороге
расхаживаешь? Мало-мало дурной? Голова дыра вертеть, мозга лить?..
по-своему. Однако ветерок веял в его сторону, и слобожане ничего не
услышали. А и услышали бы - так не поняли...
тогда на речке Сволочи!.. Надо будет боярину пожалиться: ишь, гуляет
себе по теплынской земле и страха не ведает... Взять бы его сейчас на
рожон...
хотелось, да и капище уже было близехонько. Вскоре колья волокуш
заскрежетали по плоским камням, и стало Брусиле с Плоскыней не до
Ахтака...
несли на себе следы свежих увечий, причиненных, по всему видать,
топором. У Старого Перуна, к примеру, было напрочь стесано мужское
естество, а у Мокоши [Мокошь (берендейск.) - жена громовержца.] - так
даже и женское...
перехватило. В серой суровой рубахе до пят, весь увешанный оберегами,
с посохом в деснице, порог переступил Докука... Да полно, Докука ли?..
Власы и брада малость всклокочены, голова чуть откинута назад, глаза
неистово пылают синими угольями...
оказывается, выходят...
взглядом до хребта с затылицею, почуяли оба в ногах некую хрупкость.
подземным голосом вопросил кудесник Плоскыню.
посягал на жену.
- За сей грех пожертвуешь еще три берендейки... Осильем блуд творили?
выцвели вмиг, стали подобны расплавленному олову. Грянула о камни
железная пята посоха, высеклись, брызнули жирные искры.
Докука. - Еще бы ему не охолонуть, добросиянному, на ваши блудние
сласти глядючи... А ну отвечай, срамник: когда лобзаешь, губами
плюскаешь?..
одуревшему разом Плоскыне.
гружеными волокушами к капищу, Ахтак смекнул, что забрел слишком
далеко от места битвы. Ясно виднелся деревянный колпак над жертвенным
колодцем, чернели пошатнувшиеся кто куда резные идолы. Богатырь
взлетел единым махом в высокое седло и погнал коня обратно - в сторону
порожистой мутной Сволочи. Ездить верхом по Ярилиной Дороге почиталось
величайшим грехом и у сволочан, и у теплынцев, но Ахтак не был ни тем,
ни другим и, сказать по правде, тайно презирал всех берендеев. Жалкий
народ - землю пашут... А бранятся так, что понимай их косоглазый
богатырь получше - саблей бы изрубил...
плечом, Ахтак осадил коня, спешился и вновь начал оглядывать пригорки.