благословясь! Мулетка готова?
боеготовности загадочной "мулетки", ибо Валько соизволил добавить:
йолоп, хлопче, - даром что колесатые за тебя го-рой... Плетень, плетень новый
где?!
понимать. Мотнувшись в комнату, я уцепил с пола красоту свою нетленную, в пять
проводков с грусть-тоскою пополам; а заодно и связку оперенных электродов
прихватил.
сокровища вредному матюгальнику. - Как мулетка, сойдет? Электродиков не
желаете-с?! Свеженьких, с пылу, с жару?!
"плетень".
есть у меня пластинка с джазовым квартетом, так там бас-саксофон на субтоне
шалит. - Не, ты не молчи, хлопче, ты колись: сам? Чи дядько Йор пособляв?!
и притащил Вальку: поправляться. - Самей некуда.
Похоже, плиту на спецзаказ делали. И в красном углу, на аккуратненькой полочке,
рядом со свечками лежали три колоды одноразовых иконок. Две нераспечатанных и
одна пустая на треть. Впрочем, удивляться я уже разучился.
пьяндыжка, мол, белоручка, долго дрючить придется... А дроты оставь, оставь!
Неча бомжа-счезня дротами на-скрозь пырять - сильно озлобиться может. Там в
хате ремонту тыщ на пять - хрена нам его, гада, по-лишнему злобить?!
кручельник поруч, шибче варит! Тут близенько, через дорогу...
хлебом он держал на манер разбойничьего кистеня, и смеха это почему-то не
вызывало.
говорил, урод?! Ты зачем дверь открыл?! Ты кому дверь открыл?!
смутясь кентавровыми воплями. - Ты хлопца не трожь, это он нам одчиняв... А
орать - это мы и сами с волосами! Слыхал небось, как мы ор учиняем? То-то, шо
слыхал... Хлебушка принес? Дай корочку, не жлобись...
матюгальника. Полбуханки оторвал, филантроп!
матюгальника к загадочным Руденкам, где одного ремонту тыщ на пять, - Фол не
стал противиться.
забери! Ой, погубил, по миру пустил, третий раз тиранит, чтоб ему, ироду,
тридцать три рожна в самые печенки! Ой, гроши-то какие, деньжищи сумасшедшие!..
Кровью, потом, куска не доедали, на воде-хлебе...
по овечьей моде "завей горе веревочкой", мопсовы брыли трясутся от причитаний,
и слезы горючие вовсю бороздят могучий слой пудры. Есть, есть-таки женщины в
наших селеньях, что ни говори, а есть, на воде-хлебе, тридцать три рожна их
врагам в печенки - за коня на скаку не поручусь, а в горящую избу запросто,
особенно ежели там можно будет "ирода проклятущего" за глотку взять.
хватит же! Говорил вам: не фиг на батюшке экономить - а вы все свое: дьяка
зови, дьяка с Журавлевки, дьяк больше пятерки не просит! Доэкономились! Слышь,
Валько, ты б уважил по старой дружбе - четвертной дам, это честно, без обмана,
и еще литру на ореховых перегородках! Больше, сам понимаешь... тут чинить, не
перечинить... мама, вы б пошли, кофе сготовили или еще куда...
норовит чихнуть. Но зажимает нос двумя пальцами, отчего лишь передергивается
мокрой собакой. Глаза за толстыми линзами стрекозьи, лупатые, блестят фарами
под дождем. Лицо отекло, набрякло красными прожилками, плавает по комнате
туда-сюда больной луной... меж волнистыми туманами, лия свет на печальные
поляны.
да не складывается как-то.
приходу выгнали на двор гулять - им она небось мать родная. Миловидная худышка
в халате-ситчике и шлепанцах на босу ногу, она сидит в углу, серой мышкой
забившись в недра антикварного кресла (родной брат моего кухонного монстра!) и
скулит на одной-единственной тоскливой ноте, отчего морозец ползет по коже, и
хочется сесть рядом на испохабленный паркет, ткнуться лбом в ее острые коленки,
затянуть дуэтом:
как временами кентавр дергает дранку перегородки между ванной и туалетом; тогда
хруст раздваивается на кафельный и деревянный. Видел я эту перегородку:
развалины Трои. Да она ли одна здесь такая... Куда квартирники с
исчезником-управдомом только смотрят? Или хозяева не на одном батюшке экономят
- каши со шкварками тоже жалеют?!
- Значит, самосвятом хату клали... дьяк-то хоть был пьяный?
поднесли, он бы и схотел! Я ж помню, как вы змеей подколодной: чайку, Глеб
Осипыч, чайку духмяного не желаете?!
родимые, храпят, но думается, что именно так.
жует, и теща живо соображает, в чем дело. Перед нами мигом объявляется поднос,
расписанный по черни кровавыми маками, а на нем - початая бутыль и три пузатые
стопки. Желтоватое содержимое бутыли щедро плещет куда следует, а из коридора,
унюхав начало работы, катит Фол. Хвост кентавра до середины в побелке.
с собой дадим, а здесь лимонные... Неужто мы порядка не знаем?
смотрят на меня. Пить с утра не хочется, я мнусь, а они смотрят. Валько
внимательно, с пристрастием, Фол чуть насмешливо подмигивает, а семейство
многострадальных Руденок - с опасливой надеждой. Будто стоит мне опрокинуть сто
грамм, и станет их дом полной чашей с лакированными стенками. На память
приходит: вот мы вваливаемся к ним в квартиру, и матюгальник представляет меня:
"А цэ дядька Йора крестник, знатный кручельник! Ось, бачьтэ, якой плетень..."
дома...", и керамической мордой манка-оберега: не мышонок, не лягушка, а
неведома зверюшка.
ворочается напротив, будто я их рублем подарил. Аж супружница в кресле бросила
стенать. Запахнула халатик, утерла замурзанную рожицу - мама моя родная, она
улыбается!
дольку крупно нарезанной луковицы. Закусываю. Хруст лука на зубах противно
напоминает хруст плитки под Фоловыми колесами.
комнату, выбирается в коридор; слышно, как он громыхает сапожищами, на кухне
течет вода из крана, это тоже слышно, а потом Валько возвращается.
надо полагать. Матюгальник откручивает крышечку, трижды сплевывает через плечо,