проступили из темноты, неохотно перестающей быть темнотой. Зябкий ветерок
лихо пронесся по беговым дорожкам, мимоходом зацепив крылом троих мужчин
на трибунах, и умчался, обиженный таким безразличным к себе отношением.
расстоянии, но Амфитрион еще за миг до ее появления каким-то внутренним
чутьем понял - это Алкмена. Сердце споткнулось, как подвернувший ногу
атлет, потом захромало дальше, и Амфитрион безучастно смотрел, как жена
его огибает гимнасий и сворачивает к западным трибунам.
вернувшийся гуляка-ветер игриво дергал ее за край нарядного полосатого
гиматия, схваченного на плечах шестью серебряными булавками.
именно так одевалась Алкмена по большим праздникам; и шесть серебряных
булавок шестью молниями полоснули его по глазам, сухим песком рассыпавшись
под веками.
первого ряда и не поднимая головы; а мужчины сверху глядели на нее, и
любые слова застревали у них в горле, вырываясь только хриплым дыханием.
ним зашла, а они покрывала сбросили, раскинулись, мокрые оба, и лица
сердитые-сердитые... Вы не поверите - впервые не смогла их различить.
Одинаковые оба... я их укрыть еще хотела...
сглаживал своей щадящей кистью все неумолимые приметы возраста, высвечивая
лишь белое пятно лица с бездонными глубинами глаз; и чернокосая
Лисса-Безумие кончиками пальцев коснулась Алкмены, отрицательно покачала
головой и отступила на шаг от последней женщины Громовержца.
руки к небу. - Внука... или внучку. Только рано еще... За что караете,
боги? Любовь забрали, мужа забрали, сыновей забираете... виновата я, да?
Одного должна была родить? Внука хочу... Не героя. Обычного...
неслышно бормоча и по-девичьи пританцовывая на ходу.
и, видя, что тот послушно встает, добавил:
хотел тебе говорить, но вижу - придется. Тот бросок, за который я Алкида
при всех высмеял...
да, бросок... Ну и что?
по-другому, правда - так и я тогда постарше твоих мальчишек был, и ростом
повыше... а в остальном - знакомая повадка. Ты б поразмыслил об этом,
хорошо?
вдумываясь в слова Автолика. - Хорошо, конечно...
вспомнил, кому Автолик Гермесид приходится сыном - и передернулся,
чувствуя, как где-то очень глубоко внутри него прошла волна легкого
озноба.
чудом остался жив.
окликнуть - Амфитрион прикрыл за женой створки ворот, а сам остался на
улице, сев прямо на землю рядом с воротами и прислонившись спиной к
шершавому камню стены.
поворачивать голову, чтобы посмотреть на того, кто ни свет ни заря носится
по улицам Фив, было выше сил. Амфитрион только отметил про себя, что бежит
человек плохо - спотыкаясь, хрипя, со свистом гоня воздух через
воспаленные легкие; а вот уже топот стих... а хрип остался.
Ну скорее же!..
Весь дом разбудишь.
выброшенной на берег рыбой затрепыхался в его руках, оскалившись
странно-радостной гримасой, отчего лицо человека напомнило... напомнило...
проваленная переносица, седые, жесткие, как сосновые иголки, волосы,
крохотные, близко посаженные глазки, встопорщенная бородища...
словно выжженное клеймо, остались красные пятна - следы Амфитрионовой
хватки.
еще... ну и пальчики у вас, господин, доложу я вам, это ж не пальчики, это
ж Гефестовы клещи!..
бездействием толкнул Гундосого на грубость.
они просто растоптали, и меня б смяли - так я деру дал... и к вам! А они
идут, лавагет, они идут, они скоро будут здесь - я не тот уже, старый я,
быстро бегать не могу! В боку у меня колет...
жертву принести! Иначе на Фивы несчастье падет, боги отвернутся!..
Галинтиада-старуха нашептала, что знамение ей было: Ификл Лина кончил, а
Алкид непорочен, чист Алкид-то, герой богоравный! Я ей хотел рот заткнуть
- так она вывернулась, а люди на нас с Филидом... эх, Филид, Филид, что ж
ты так!.. не уберег я тебя...
тихо, без крика, без гомона - страшно шли, спокойно, сосредоточенно, зная,
зачем идут, и на что идут. Словно река в половодье, захлестывали пустое
пространство, пенились отдельными возгласами, накатывались волна за
волной; у многих в руках были палки и камни. Казалось, что это движение
неостановимо, что вот сейчас крохотный островок у ворот дома, где замерли
Амфитрион и Телем, будет тоже затянут людским водоворотом - и тогда все
случится само собой, все, что должно случиться; все, что до теперешней
минуты еще лежало на коленях у богов.
вокруг Амфитриона и озирающегося по сторонам Гундосого.
прорвавшимися вскриками, и первая волна тронула неуступчивую сушу, частью
откатившись обратно, частью оставшись на берегу островка, на расстоянии
копейного удара от двоих уже немолодых людей, загораживавших ворота.
почесывая голую и на удивление безволосую грудь. - Родил ублюдка? У-у, род
ваш... все такие - что дед твой, что ты, что сыночек твой! Хоть чужих,
хоть своих - убьют и не заметят! А ты, Гундосый, еще свое получишь, помяни
мое слово...
исподтишка указывали пальцами; двое поминутно трогали рукояти ножей за
поясами, а крайний слева выставил перед собой копье со старым щербатым
наконечником.
подбирал с трудом, явно удивляясь недогадливости Амфитриона. - Гневаются
боги-то... зачем Ификл Лина-бедолагу убил? Выдай щенка, Персеид - уйдем,
клянусь кем хочешь, уйдем... что тебе, одного Алкида мало? Герой будущий,
опять же в твоей семье растет, значит, вроде как твой... Так сам отдашь
Ификла или как?
них двоих, никого на улице не было. - А то они сюда рвались... Я правильно
сделала, да, Амфитрион?
уйди. И ворота закрой. На засов.
Амфитриона это прикосновение обожгло раскаленным железом, а ремесленник,
наткнувшись на его взгляд, дернулся и отступил назад.
Рабы боятся, выжидают, а я уже ничего не боюсь. Пусть меня - в жертву. Ты
извини, Амфитрион, я не подслушивала, но Телем так кричал...
только забери! Быстро!
вдруг, подхватив Алкмену на руки, скрылся вместе с нею за воротами.