ка, если он шокирует вас. К тому же я научился этому от королей. Меня
воспитали они, и всеми моими пороками я обязан отцу и сыну, двум прусс-
ким монархам, которым я имел честь служить. Защищать ложь, чтобы узнать
правду! Фридрих никогда не действовал иначе, а его считают великим чело-
веком - вот что значит быть знаменитым. Я же повторяю его ошибки, и меня
считают негодяем - ну не предрассудок ли это?
с принцем, с аббатисой, с Тренком, с авантюристами Сен-Жерменом и Трис-
мегистом, а также с множеством других, по его словам, весьма важных лиц,
замешанных в таинственном заговоре. Он простодушно признался ей, что ес-
ли бы эта интрига оказалась более или менее надежной, он примкнул бы к
ней без колебаний. Консуэло поняла, что сейчас он наконец заговорил чис-
тосердечно, но так как она и в самом деле ничего не знала, ее упорное
нежелание рассказать что-либо было с ее стороны не такой уж заслугой.
ти, Пельниц стал размышлять, как вести себя с ней в дальнейшем, и в кон-
це концов, надеясь, что, быть может, она все-таки откроется ему, если с
его помощью вернется в Берлин, решил обелить ее в глазах короля. Но не
успел он заговорить о ней на следующий день, как король перебил его:
ней.
ется, Фридрих страдал, думая о Порпорине. В глубине его сердца и совести
была маленькая, но очень болезненная точка, которая ныла, как ноет па-
лец, в котором сидит заноза. Чтобы избавиться от этого тягостного ощуще-
ния, он принял решение окончательно забыть его причину, что и удалось
ему без особого труда. Не прошло недели, как благодаря своему могучему,
истинно королевскому складу характера и рабскому подчинению окружающих
он уже забыл о существовании Консуэло. Между тем несчастная по-прежнему
томилась в Шпандау. Театральный сезон кончился, и у нее забрали клаве-
син. Король позаботился об этом в тот самый вечер, когда зрители осыпали
певицу аплодисментами, думая, что это доставит ему удовольствие. Принц
Генрих то и дело попадал на гауптвахту. Аббатиса была серьезно больна:
король имел жестокость уверить ее, будто Тренк пойман и снова брошен в
темницу. Трисмегист и Сен-Жермен действительно исчезли, и Женщина с мет-
лой перестала посещать дворец. То, что предвещало ее появление, по-види-
мому, подтвердилось. Самый юный из королевских братьев скончался от ис-
тощения, наступившего в результате преждевременных недугов.
Вольтером. Почти все биографы утверждают, что в этой постоянной борьбе
роль Вольтера оказалась более почетной. Однако, вникнув глубже в отчеты
о процессе, начинаешь понимать, что обе стороны были не на высоте и что,
пожалуй, Фридрих вел себя чуть достойнее. Более хладнокровный, более
жестокий, более эгоистичный, чем Вольтер, Фридрих не знал ни зависти, ни
ненависти, а эти-то жгучие, но мелочные страсти и лишали Вольтера тех
гордости и значительности, хотя бы даже показных, какими умел блеснуть
Фридрих. Среди прочих неприятных размолвок, которые капля за каплей под-
готовляли взрыв, была одна, в которой имя Консуэло не упоминалось, но
которая отягчила приговор, обрекший ее на забвение. Как-то вечером д'Ар-
жанс читал Фридриху парижские газеты в присутствии Вольтера. В них сооб-
щалось о происшествии с мадемуазель Клерон. В середине спектакля ка-
кой-то далеко сидевший зритель крикнул ей: "Погромче!", на что она
по-королевски ответила: "А вы потише!", и, вопреки приказанию извиниться
перед публикой, горделиво и с достоинством довела роль до конца, после
чего была отправлена в Бастилию. Газеты добавляли, что это происшествие
не лишает зрителей мадемуазель Клерон, ибо во время заключения ее будут
под конвоем привозить из Бастилии в театр, где она будет играть Федру
или Химену, а потом снова отвозить в тюрьму - и так до истечения срока
наказания, который, как все предполагали и надеялись, не мог длиться
долго.
шей успеху его трагедий. Это событие возмутило его, и он совсем забыл,
что здесь, у него на глазах, происходит нечто аналогичное и даже более
серьезное.
жанса. - Невежда! Предъявить столь глупое, столь грубое требование такой
актрисе, как мадемуазель Клерон! Тупоголовая публика! Заставлять изви-
няться! Женщину! И притом очаровательную женщину! Педанты! Варвары!.. В
Бастилию? Уж не померещилось ли вам это, маркиз? Женщину в Бастилию - в
наше время? За остроумную, меткую фразу, сказанную так кстати? За восхи-
тительную реплику? И где - во Франции!
и господину Вольтеру следовало бы отнестись более снисходительно к пуб-
лике, боявшейся упустить хоть одно слово.
но оно было произнесено с иронией, которая поразила философа и внезапно
напомнила ему, что он совершил бестактность. Разумеется, у него хватило
бы ума загладить ее, но он не пожелал. Язвительность короля разожгла его
собственную, и он возразил:
пьесе, которую написал я, это не изменило бы моего мнения о полиции,
способной увезти в государственную тюрьму красоту, гениальность и безза-
щитность.
тельным словам и циничным насмешкам, которые передавали королю разные
услужливые Пельницы, вызвали всем известный разрыв, послуживший Вольтеру
поводом для самых забавных сетований, самых смешных проклятий и самых
желчных упреков. Консуэло поэтому была еще более забыта в Шпандау, тогда
как мадемуазель Клерон, окруженная триумфом и обожанием, спустя три дня
вышла из Бастилии. Лишившись клавесина, бедная девушка вооружилась всем
своим мужеством, чтобы продолжать петь и сочинять по вечерам. Это ей
удалось, и вскоре она заметила, что ее голос и поразительный слух даже
выиграли от этой трудной и безрадостной работы. Боязнь ошибиться еще
больше обостряла ее внимание - она больше прислушивалась к себе, а это
требовало упражнения памяти и огромного напряжения. Ее пение становилось
еще более значительным, более глубоким, более совершенным. Что до компо-
зиций, то они приняли более безыскусственный характер, и мотивы, сочи-
ненные ею в тюрьме, отличались необыкновенной красотой и какой-то тор-
жественной печалью. Однако вскоре она почувствовала, что отсутствие кла-
весина отражается на ее здоровье и отнимает душевное спокойствие. Испы-
тывая потребность в беспрерывном труде и не имея возможности отдохнуть
от волнующих часов создания и исполнения своих произведений, заменив их
чем-нибудь более легким - например, чтением, она почувствовала, как ли-
хорадка медленно завладевает ее организмом, как мрак окутывает все ее
мысли. Эта деятельная, жизнерадостная, полная любви к людям натура не
была создана для одиночества, не могла жить без привязанностей. И, быть
может, после нескольких недель она изнемогла бы под бременем этого суро-
вого распорядка, если бы провидение не послало ей друга, и притом именно
там, где она менее всего ожидала его найти.
с толстыми и мрачными сводами, на которых играли отблески огромного ка-
мина, полного железных кастрюль, ворчавших и певших на все лады, целыми
днями возилось семейство Шварц, занятое сложными кулинарными маневрами.
Покамест жена математически вычисляла, каким образом совместить наи-
большее количество обедов с наименьшим количеством съестных припасов,
муж, сидя за столом, испачканным чернилами и маслом, вдохновенно сочинял
при свете постоянно горевшей в этом мрачном святилище лампы чудовищные
счета, пестревшие самыми удивительными названиями блюд. Эти скудные обе-
ды предназначались весьма значительному числу узников, которых услужли-
вый тюремщик сумел включить в список своих нахлебников. Счета же
предъявлялись потом их банкирам или родственникам, не подвергаясь пред-
варительно проверке тех, кто пользовался этой роскошной пищей. В то вре-
мя как ловкая супружеская чета трудилась так усердно, еще два персонажа,
куда более мирные, ютились здесь же, возле камина, в тишине и безмолвии,
совершенно чуждые радостям и выгодам махинаций дельцов. Первым был
большой тощий кот, рыжий, плешивый, по целым дням вылизывавший свои лапы
или же катавшийся в золе. Вторым был юноша, вернее - подросток, еще бо-
лее неказистый. Последний вел созерцательную, бездеятельную жизнь и был
целиком поглощен либо чтением толстой старой книги, еще более засален-
ной, чем кастрюли его матери, либо бесконечными мечтаниями, которые ско-
рее походили на блаженный бред юродивого, нежели на раздумья мыслящего
существа. Кота мальчик окрестил Вельзевулом - очевидно, по контрасту с
тем именем, которое родители дали ему самому - с благочестивым и святым
именем Готлиб [11].
хорошо и делал большие успехи в изучении протестантской литургии. Но вот
уже четыре года, как он жил, больной и апатичный, не отходя от голове-
шек, не испытывая желания выйти погулять, увидеть солнце, не чувствуя
себя в силах продолжать образование. До этого состояния вялости и изне-
можения его довел чересчур быстрый и неправильный рост. Тонкие длинные
ноги с трудом поддерживали тяжесть долговязого, развинченного тела. Пле-
чи были так хилы, а руки так неловки, что он ломал и бил все, к чему
Шилова Юлия
Ильин Андрей
Никитин Юрий
Лондон Джек
Круз Андрей
Никитин Юрий