оберегает их князь: "Аще убьет кто жидовина, то большую виру платит, чем за
русина убитого".
Навуходоносора, и тогда прославишь себя и род свой!
которым Денис долго сидел над текстами Ветхого завета, - два философа двух
враждующих религий, основывающих свои учения на одних и тех же ветхозаветных
книгах, - проверял переводы священных текстов, а заодно свое знание
древнееврейского, в котором был нетверд.
громогласно предостерегать Дениса от такой дружбы.
входил в домы грешных и беседовал с фарисеями!
лицом и опущенными уголками губ. Поставила квас, положила лук и ржаной хлеб
на стол.
Овдотьей, а Саррою величают?
попадья.
"истинную веру", что уже пахло ересью, ибо то же самое делали когда-то
стригольники, последователи Карпа-проповедника, и подумал, что зря, пожалуй,
так беспечно относится Денис к нелепому обвинению, из коего при желании
можно сделать невесть что, вплоть до снятия сана, церковной епитимьи и
заточения в монастырь.
нравится! - возразил человек с темным одутловатым лицом, имени которого
Григорий не знал до сих пор, поскольку все называли его просто "отцом
дьяконом" или "братом". - Быть вторым при князе, его мыслью и рукою, и через
него, именем князя воздействуя, просветить народ!
вздымая грубо вдохновенное чело. - Там они, на Волыни, особый народ среди
русинов, да ляхов, да литвы. Им христиане - чернь! И князь их за мзду от
черни защитить должен, а мы кто среди народа своего? Помысли!
земли или с этим и плотниками безмысленными, кои сейчас в личинах и харях
пьяные по городу шатаются?
просветить должен светом истины, светом любви! А какая ж то любовь, когда
возвеличат тебя над прочими, и какое ж братство, когда сам ты унизишь главу
перед князем?
Иосифа в том, что он второй под фараоном. Но в своем-то народе он первый! И
братьям что сказал? Все мы - един род. Бог меня послал спасти вас! Ну, а
станешь на место Иосифа ты, русский над русскими? Это уже совсем другое! И
для тебя: ты уже нигде не будешь первым, только вторым! И для народа...
поддержал Назария Гридя Клоч.
продолжал Назарий с пылом и блеском в очах. - И ежели даже достойнейших
возвысить нарочито, то не они, дак дети их на недостойное обратятце, но прав
своих паки не отдадут!
братьев, ввязываясь в спор каждый раз, когда вставал вопрос о том, что же
делать, дабы распространить истинное учение. Ибо, хоть Денис и полагал, что
только личное подвижничество и пример праведного жития да домашняя беседа со
взыскующими истины могут споспешествовать распространению учения (о сроках
он не заботился, полагая, что и тьма лет лишь краткий миг перед Господом),
многие его приверженцы горели жаждою немедленных действий и всячески
изыскивали пути стремительного продвижения в народ истинной веры.
покупку библейских книг у волынцев и, добившись, что Денис принял от него
эти, довольно большие деньги, почувствовал себя немного в образе тех
богомольцев, что дают вклады на помин души. Он от чего-то временно
откупился, чего-то настоятельного, отнюдь не покупаемого за деньги, что
требовали от него эти бедные мыслители, ничтожные числом и значением,
затерянные в Великом Городе, сейчас полном святочною гульбой, но духом
дерзающие решать судьбы народа, колебать престол церкви и доискиваться
истинного смысла человеческого бытия.
***
йордан, святили реку для будущего купанья в ледяной проруби, и жонки по
всему городу выливали старую воду из кадей и ушатов, с приговоркою детям,
хнычущим, что кончилось святочное веселье и боле нельзя рядиться кудесом:
поднялся в верхний Марфин покой. Матери, заботливо и тревожно оглядывавшей
обветренное, постаревшее лицо старшего сына, рассказал, оставшись с глазу на
глаз, что Казимир был очень недоволен статьей, вставленной по настоянию
Феофила:
литовских слыхали. А еще бают, в Литве неурядицы, Рада враждует с королем,
войско соберут ли еще, нет ли, не знать! А тогда мы ли за их спиной
отсидимсе али они за нашей? Иван Кузьмин вызнавал: Казимир сына на угорский
стол посадил, теперича угров замирить не может...
отвечала Марфа, успокаивая его и себя. - И договор заключен тобою, сын! -
Она любовно огладила склоненную голову Дмитрия. У самой сердце сладко
колыхнулось: так соскучилась по нему. Оба посмотрели разом в глаза друг
другу, Дмитрий устало, но твердо, Марфа уверенно и светло. - В эту зиму Иван
всяко уж войны не начнет! - присовокупила Борецкая.
другие великие бояра, а также житьи, и с их дружинами весть об отложении от
Москвы, еще не дошедшая до иных глухих углов, распространилась по всей
обширной новгородской волости.
проваливаясь по брюхо. Возок часто останавливался, и Марфа, неподвижная,
закутанная в меха, сердито ждала, когда слуги дощатыми лопатами раскидают
очередной занос и протопчут путь.
ладони, всплеснула руками:
Было угарно, и Марфа велела подольше не закрывать вьюшек. Торопливо прибежал
посельский.
горнице. Ссорилась с братом Иваном. Каталась на салазках с горок. Водила
хороводы на Троицу. Ловила раков с мальчишками, скакала верхом... Много
летов минуло с той поры!
расспрашивала мужиков, считала кули, холсты, кожи. На выбор открывала бочки
с грибами и рыбой, пробовала мед. По локоть запускала руки в зерно не
влажное ли? Осмотрев все, за одно похвалив, за другое выбранив, спросила:
посельский, не зная, к чему такой вопрос.
Ко мне, в Новгород. Оброк тоже нынце соберешь! Тута ницего не оставляй! -
Она оглядела строгими глазами посад - стояли на высоком крыльце хлебного
амбара, - показала кивком:
обтает, начинай городить, поспеши!
(Слыхал уже, да о сю пору все не верилось!) Неужто... И удержал вопрос.
Марфа строго свела брови:
Устюжну и Вологду. Как прежде торопились в Новгорд, к весеннему торгу,
"низовские" и восточные купцы и, как прежде, как было уже не раз, новгородцы
крепили Молвотицы, Стерж, Демон, Мореву. Но уже не распоряжались их
наместники в Торжке, который лишь значился теперь за Великим Новгородом, и
уже многие села и погосты под Торжком и Божецким Верхом, уступленные и
проданные новгородцами, заводили на себя московские бояра. Но все еще это
был Великий Новгород, охвативший своею волостью весь север страны, до
Югорского Камня; одержащий десятки тысяч деревень, сел, рядков, крепостей и