же здесь кормят большею частию брагой, подмешивая немного выигравшегося
пива.
мянником
сорок рублей жида от Могилева до Гадяча и сел в кибитку в то самое вре-
мя, когда деревья оделись молодыми, еще редкими листьями, вся земля ярко
зазеленела свежею зеленью и по всему полю пахло весною.
большим две недели. Может быть, еще и этого скорее приехал бы Иван Федо-
рович, но набожный жид шабашовал по субботам и, накрывшись своею попо-
ной, молился весь день. Впрочем, Иван Федорович, как уже имел я случай
заметить прежде, был такой человек, который не допускал к себе скуки. В
то время развязывал он чемодан, вынимал белье, рассматривал его хоро-
шенько: так ли вымыто, так ли сложено, снимал осторожно пушок с нового
мундира, сшитого уже без погончиков, и снова все это укладывал наилучшим
образом. Книг он, вообще сказать, не любил читать; а если заглядывал
иногда в гадательную книгу, так это потому, что любил встречать там зна-
комое, читанное уже несколько раз. Так городской житель отправляется
каждый день в клуб, не для того, чтобы услышать там что-нибудь новое, но
чтобы встретить тех приятелей, с которыми он уже с незапамятных времен
привык болтать в клубе. Так чиновник с большим наслаждением читает ад-
рес-календарь по нескольку раз в день, не для каких-нибудь дипломатичес-
ких затей, но его тешит до крайности печатная роспись имен. "А! Иван
Гаврилович такой-то! - повторяет он глухо про себя. - А! вот и я! гм!.."
И на следующий раз снова перечитывает его с теми же восклицаниями.
шейся в ста верстах от Гадяча. Это было в пятницу. Солнце давно уже заш-
ло, когда он въехал с кибиткою и с жидом на постоялый двор.
большим деревушкам. В них обыкновенно с большим усердием потчуют путе-
шественника сеном и овсом, как будто бы он был почтовая лошадь. Но если
бы он захотел позавтракать, как обыкновенно завтракают порядочные люди,
то сохранил бы в ненарушимости свой аппетит до другого случая. Иван Фе-
дорович, зная все это, заблаговременно запасся двумя вязками бубликов и
колбасою и, спросивши рюмку водки, в которой не бывает недостатка ни в
одном постоялом дворе, начал свой ужин, усевшись на лавке перед дубовым
столом, неподвижно вкопанным в глиняный пол.
ли; но бричка долго не въезжала на двор. Громкий голос бранился со ста-
рухою, содержавшею трактир. "Я взъеду, - услышал Иван Федорович, - но
если хоть один клоп укусит меня в твоей хате, то прибью, ей-богу,
прибью, старая колдунья! и за сено ничего не дам!"
толстый человек в зеленом сюртуке. Голова его неподвижно покоилась на
короткой шее, казавшейся еще толще от двухэтажного подбородка. Казалось,
и с виду он принадлежал к числу тех людей, которые не ломали никогда го-
ловы над пустяками и которых вся жизнь катилась по маслу.
Ивана Федоровича.
тый приезжий.
ввытяжку, что обыкновенно он делывал, когда спрашивал его о чем полков-
ник.
вый государь, позвольте! - говорил он, подступая к нему и размахивая ру-
ками, как будто бы кто-нибудь его не допускал или он продирался сквозь
толпу, и, приблизившись, принял Ивана Федоровича в объятия и облобызал
сначала в правую, потом в левую и потом снова в правую щеку. Ивану Федо-
ровичу очень понравилось это лобызание, потому что губы его приняли
большие щеки незнакомца за мягкие подушки.
- Я помещик того же Гадячского повета и ваш сосед. Живу от хутора вашего
Вытребеньки не дальше пяти верст, в селе Хортыще; а фамилия моя Григорий
Григорьевич Сторченко. Непременно, непременно, милостивый государь, и
знать вас не хочу, если не приедете в гости в село Хортыще. Я теперь
спешу по надобности... А что это? - проговорил он кротким голосом вошед-
шему своему лакею, мальчику в козацкой свитке с заплатанными локтями, с
недоумевающею миною ставившему на стол узлы и ящики. - Что это? что? - и
голос Григория Григорьевича незаметно делался грознее и грознее. - Разве
я это сюда велел ставить тебе, любезный ? разве я это сюда говорил ста-
вить тебе, подлец! Разве я не говорил тебе наперед разогреть курицу, мо-
шенник? Пошел! - вскрикнул он, топнув ногою. - Постой, рожа! где погре-
бец со штофиками? Иван Федорович! - говорил он, наливая в рюмку настой-
ки, - прошу покорно лекарственной!
рович с запинкою.
и слушать не хочу! С места не сойду, покамест не выкушаете...
выпил.
горьевич, разрезывая ее ножом в деревянном ящике. - Надобно вам сказать,
что повариха моя Явдоха иногда любит куликнуть и оттого часто пересуши-
вает. Эй, хлопче! - тут оборотился он к мальчику в козацкой свитке, при-
несшему перину и подушки, - постели постель мне на полу посереди хаты!
Смотри же, сена повыше наклади под подушку! да выдерни у бабы из мычки
клочок пеньки, заткнуть мне уши на ночь! Надобно вам знать, милостивый
государь, что я имею обыкновение затыкать на ночь уши с того проклятого
случая, когда в одной русской корчме залез мне в левое ухо таракан.
Проклятые кацапы, как я после узнал, едят даже щи с тараканами. Невоз-
можно описать, что происходило со мною: в ухе так и щекочет, так и щеко-
чет... ну, хоть на стену! Мне помогла уже в наших местах простая стару-
ха. И чем бы вы думали? просто зашептыванием. Что вы скажете, милостивый
государь, о лекарях? Я думаю, что они просто морочат и дурачат нас. Иная
старуха в двадцать раз лучше знает всех этих лекарей.
точно бывает... - Тут он остановился, как бы не прибирая далее прилично-
го слова.
Может быть, это происходило от робости, а может, и от желания выразиться
красивее.
горьевич своему лакею. - Тут сено такое гадкое, что, того и гляди,
как-нибудь попадет сучок. Позвольте, милостивый государь, пожелать спо-
койной ночи! Завтра уже не увидимся: я выезжаю до зари. Ваш жид будет
шабашовать, потому что завтра суббота, и потому вам нечего вставать ра-
но. Не забудьте же моей просьбы; и знать вас не хочу, когда не приедете
в село Хортыще.
натянул вместо того халат, и Григорий Григорьевич повалился на постель,
и казалось, огромная перина легла на другую.
хлопче, подмости под голову сена! да что, коней уже напоили? Еще сена!
сюда, под этот бок! да поправь, подлец, хорошенько одеяло! Вот так, еще!
ох!..
совой свист по всей комнате, всхрапывая по временам так, что дремавшая
на лежанке старуха, пробудившись, вдруг смотрела в оба глаза на все сто-
роны, но, не видя ничего, успокоивалась и засыпала снова.
не было. Это было одно только замечательное происшествие, случившееся с
ним на дороге. На третий день после этого приближался он к своему хутор-
ку.
ла, махая крыльями, ветряная мельница и когда, по мере того как жид гнал
своих кляч на гору, показывался внизу ряд верб. Живо и ярко блестел
сквозь них пруд и дышал свежестью. Здесь когда-то он купался, в этом са-
мом пруде он когда-то с ребятишками брел по шею в воде за раками. Кибит-
ка взъехала на греблю, и Иван Федорович увидел тот же самый старинный
домик, покрытый очеретом; те же самые яблони и черешни, по которым он
когда-то украдкою лазил. Только что въехал он на двор, как сбежались со
всех сторон собаки всех сортов: бурые, черные, серые, пегие. Некоторые с
лаем кидались под ноги лошадям, другие бежали сзади, заметив, что ось
вымазана салом; один, стоя возле кухни и накрыв лапою кость, заливался
во все горло; другой лаял издали и бегал взад и вперед, помахивая хвос-
том и как бы приговаривая: "Посмотрите, люди крещеные, какой я прекрас-
ный молодой человек!" Мальчишки в запачканных рубашках бежали глядеть.
Свинья, прохаживавшаяся по двору с шестнадцатью поросенками, подняла
вверх с испытующим видом свое рыло и хрюкнула громче обыкновенного. На