сердце графа скорее, чем мог бы это сделать благодаря всем богатствам и
милостям, которыми он располагал в дни своего всемогущества.
Глава 22
У КОРОЛЕВЫ
самыми противоречивыми.
беспорядочных мыслей, было чувство глубочайшей признательности к королю за
оказанное ему безграничное доверие.
совесть его была неспокойна при воспоминании о том, как он был виноват перед
этим достойнейшим человеком, который в минуту опасности не побоялся
опереться на Шарни, как на верного и преданного друга.
тем скорее он был готов пожертвовать ради него жизнью.
скорее отступало недостойное чувство, в котором он многие дни, месяцы, годы
клялся королеве.
смертельной опасности, подобно цветку, распустившемуся над пропастью и
источавшему аромат бездны: эта надежда и привела его к Андре Но, потеряв
надежду, Шарни судорожно ухватился за представившуюся возможность уехать
подальше от двора, где он страдал вдвойне: оттого, что был еще любим
женщиной, которую он сам уже не любил, и в то же время его не успела
полюбить - так он, во всяком случае, думал - женщина, к которой он сам с
недавних пор питал это чувство.
королевой закралась некоторая холодность, он направился в свою мансарду,
решив сообщить ей о своем отъезде в письме, но у своей двери он застал
Ожидавшего его Вебера.
особ равносильны приказаниям.
приготовить карету и спустился вслед за молочным братом королевы.
противоположном Шарни; она поняла, что была слишком сурова с графом, и при
воспоминании о проявленной им в Версале самоотверженности, при воспоминании
о брате графа - а он все время стоял у нее перед глазами, - лежавшем в крови
поперек коридора, загораживая собою вход в ее комнату, она почувствовала
нечто вроде угрызения совести и призналась себе, что даже если предположить,
что граф де Шарни проявил по отношению к ней только преданность, то и в этом
случае он был достоин более щедрого вознаграждения.
преданность?..
полагала?
равнодушие, появившееся в нем после возвращения из Версаля? Равнодушие это,
возможно, было лишь внешним, и обеспокоенная любовница слишком поторопилась
отречься от Шарни, когда предложила послать его в Турин с целью удалить от
Андре, а он отказался. Ее первой мыслью, мыслью дурной, продиктованной
ревностью, было предположение, что его отказ вызван зарождавшейся любовью
графа к Андре, его желанием остаться с женой; и действительно: графиня
уехала из Тюильри в семь часов вечера, а часа два спустя муж последовал за
ней на улицу Кок-Эрон. Однако Шарни отсутствовал недолго: ровно в девять он
вернулся во дворец. По возвращении он отказался от апартаментов, состоявших
из трех комнат, приготовленных для него по приказу короля, и
удовольствовался мансардой, предназначенной для его лакея.
самое строгое расследование не могло бы уличить Шарни в том, что он покидал
дворец не по служебным надобностям; очень скоро не только королеве, но и
другим жителям дворца стало очевидно, что со времени своего возвращения в
Париж Шарни почти не выходил из своей мансарды.
больше не появлялась.
тот самый день, когда граф отказался ехать в Турин.
того, чтобы усматривать в этом уклонении от свидания признак равнодушия,
разве прозорливый ум не мог бы найти в нем, напротив, доказательства любви?
подозрениями королевы, отдалился не оттого, что охладел, а, напротив, от
избытка любви?
Шарни: несправедлива, когда упрекала его в том, что в страшную ночь с пятого
на шестое октября он был рядом с королем, а не с нею и смотрел не только на
нее, но однажды удостоил взглядом и Андре; сурова, потому что не приняла
близко к сердцу и не разделила с ним глубокое страдание, которое Шарни
испытал при виде убитого брата.
по-настоящему: когда любимое существо рядом, оно предстает в глазах другого
со всеми своими недостатками. Вблизи все наши упреки кажутся нам
обоснованными, а недостатки характера, странности, забывчивость другого -
все это всплывает, как под увеличительным стеклом; мы недоумеваем, почему мы
так долго не замечали всех этих изъянов в любимом человеке и так долго их
терпели. Однако стоит объекту наших нападок удалиться, по собственной ли
воле или уступив силе, как те же недостатки, ранившие нас вблизи, словно
острые шипы, исчезают; четкие грани стираются; суровый реализм уходит под
влиянием поэтического вдохновения, нежного воспоминания. Любимое существо не
вызывает осуждения, его начинаешь сравнивать, а к себе теперь относишься со
строгостью, соразмерной со снисходительностью, которую испытываешь к
другому, и кажется, что не умел его ценить, а в результате этой работы души
после недельной разлуки любимый человек представляется нам дорогим и
необходимым как никогда.
успевает в отсутствие любимого человека завладеть нашим сердцем.
распахнулась и на пороге в безупречном офицерском мундире появился граф.
останавливало королеву, готовую выплеснуть на него весь пыл своего сердца в
надежде оживить в Шарни былые воспоминания, милые, нежные или болезненные,
которые накапливались в его Душе четыре года по мере того, как время, то
мимолетное, то томительно долгое, превращало настоящее в прошлое, а будущее
- в настоящее.
другом конце комнаты, пока, наконец, не убедилась, что единственной причиной
тому было желание Шарни.
выдавал ни малейшего волнения, он проговорил:
что я вам сказала: мы одни.
уединение может повлиять на обращение подданного к своей королеве.
подумала, что буду говорить с другом.
думаете. Вы говорите себе, что в Версале я была к вам несправедлива, а в
Париже стала капризной.
королеве, - заметил Шарни.
или королевы - вы нужны королеве как советник, а женщине - как друг, -
проговорила Мария-Антуанетта, постаравшись выразить взглядом и вложив в свои
слова все очарование, на какое была способна.
еще достойную служить образцом для скульптора.
губами, собрался было ее выпустить, но почувствовал, как королева сама сжала
его руку.
я была несправедлива, даже более того - жестока! Вы, дорогой граф, потеряли
у меня на службе брата, которого любили почти отечески. Он отдал за меня
жизнь; я должна была оплакивать его вместе с вами, но в тот момент ужас,
злость, ревность - что же вы хотите, Шарни! ведь я - женщина! - высушили мои
слезы... Однако оставшись одна, я все десять дней, пока вас не видела,
слезами отдавала вам свой долг; а в доказательство, мой друг, взгляните! я и
теперь плачу.
две жемчужные слезинки, покатившиеся по ее лицу, уже отмеченному страданием.
вслед за теми, что он сейчас видел, он, несомненно, пал бы пред королевой на
колени, дабы испросить прощение за выстраданную ею боль.