тут веранда с верандой, переулок с переулком и нора с норой.
Здесь живут те, что обслуживают веселый город,-- джампаи и, по
ночам таскающие на плечах носилки хорошеньких леди и до
рассвета играющие в азартные игры, бакалейщики, продавцы масла,
редкостей, топлива; жрецы, воры и государственные
служащие-туземцы. Здесь куртизанки обсуждают вопросы, которые
считаются глубочайшими тайнами Индийского Совета, и здесь
собираются все помощники помощников агентов половины туземных
княжеств. Здесь Махбуб Али снял комнату в доме мусульманина,
торговца скотом; она запиралась гораздо крепче, чем его
лахорская каморка, и, кроме того, оказалась обителью чудес, ибо
в сумерках туда вошел юный конюх-мусульманин, а через час
оттуда вышел мальчик-евразиец (краска лакхнаусской девушки была
наилучшего сорта) в плохо сидящем готовом платье.
и вторично рука дружбы отвела бич бедствия. Он говорит, что раз
уж ты проболтался шестьдесят дней на Дороге, то посылать тебя в
горную школу слишком поздно.
поступать во вторую школу. Это одно из моих условий.
будешь жить в доме Ларгана-сахиба, пока не наступит время
возвратиться в Накхлао.
понимаешь, какая это честь. Ларган-сахиб сам попросил привести
тебя. Поднимись на гору и пройди по дороге до самой вершины, а
там на некоторое время забудь, что когда-то встречался или
говорил со мной, Махбубом Али, который продает лошадей
Крейтону-сахибу, которого ты не знаешь. Запомни это приказание.
Ким кивнул головой.
Нет,-- он заметил острый, как меч, взгляд Махбуба.-- Я, в самом
деле, никогда не слыхал его имени. Или он случайно,-- Ким
понизил голос,-- один из нас?
каким он обращался к европейцам.-- Я патхан, ты сахиб и сын
сахиба. Ларгансахиб держит лавку среди прочих европейских
лавок. Вся Симла это знает. Спроси вон там... Друг Всего Мира,
он тот человек, каждому взмаху ресниц которого надо
повиноваться. Люди говорят, что он занимается колдовством, но
тебя это не касается. Ступай на гору и спроси. Теперь
начинается Большая Игра.
некоторое время будет сахибом. С этими мыслями, едва очутившись
на широкой дороге под городской ратушей Симлы, он встретил
существо, на которое можно было произвести впечатление. Мальчик
лет десяти, индус, сидел на корточках под фонарным столбом.
поанглийски,-- прозвучал ответ, и Ким перешел на местный язык.
шумами города, лежавшего у подножья горы, и дыханием
прохладного ветра, веявшего над увенчанным деодарами Джек о,
который, казалось, подпирал звездный купол. Огни освещенных
домов были рассыпаны по всем склонам, образуя как бы второй
небесный свод. Некоторые из них были неподвижны, другие
светились из носилок, в которых беззаботные говорливые
англичане отправлялись обедать.
веранде, выходившей на главную дорогу. Двери перед ними не
было,-- только занавеска из унизанного бусами камыша, через
щели которой проникал свет лампы, горевшей внутри.
догадался, что мальчику приказали подождать его и проводить,
но, не подавая вида, раздвинул занавеску. За столом сидел
чернобородый человек с зеленым козырьком над глазами; короткими
белыми пальцами он, один за одним, брал пузырьки света с
лежащего перед ним подноса и, мурлыкая что-то про себя,
нанизывал их на блестящую шелковую нитку. Ким почувствовал, что
за кругом света в комнате лежит множество вещей, пахнущих как
храмы всего Востока. Едва ощутимый аромат мускуса, легкое
благоухание сандалового дерева и тошнотворный запах жасминного
масла наполнили его широкие ноздри.
Запахи заставили его забыть, что он должен вести себя как
сахиб.
считал себе под нос человек, так быстро нанизывая жемчужину за
жемчужиной, что Ким едва успевал следить за его пальцами. Он
приподнял зеленый козырек и целых полминуты пристально смотрел
на Кима. Зрачки его то расширялись, то суживались до размеров
булавочного острия, как бы повинуясь его воле. У Таксалийских
ворот был факир, обладавший таким даром, и он зарабатывал на
этом особенно когда ругал глупых женщин. Ким с интересом
уставился на незнакомца. Его малоуважаемый приятель-факир
помимо этого мог еще поводить ушами, пожалуй, не хуже козы. Ким
был разочарован, что незнакомец этого делать не умел.
пока не настанет время возвращаться в Накхлао. Так приказано.
спать?
назад, в темноту.
коллекция тибетских масок для цама, висевших над халатами,
расшитыми изображениями демонов и служащими для этих жутких
представлений; тут были рогатые маски, грозные маски и маски,
выражавшие бессмысленный ужас. Из одного угла японский воин в
кольчуге и шлеме с перьями грозил Киму алебардой, а десяток
копий, кханд и катаров отражали неверный свет. Но Ким не
столько заинтересовался этими вещами -- он видел маски для цама
в Лахорском музее,-- сколько мальчиком-индусом с мягкими
глазами, который покинул его на пороге, а теперь с легкой
улыбкой на ярко-красных губах сидел, скрестив ноги, под столом,
где лежали жемчуга.
Ким.-- И я уверен, что это дьявольское отродье под столом хочет
видеть меня испуганным. Он сказал вслух:
в углу под отвратительными масками, и, забрав лампу, ушел,
погрузив комнату в полный мрак.
одеяло. Ответа не последовало. Однако он слышал дыхание
мальчика-индуса и, ориентируясь на этот звук, пополз по полу и
ударил кулаком в темноту, крича:
показалось, что во мраке прозвучал тихий смех. Но мягкий телом
товарищ его не мог смеяться, ибо он плакал. Тогда Ким возвысил
голос и громко позвал:
приказано не говорить со мной?
Очень хорошо. Но запомни,-- пробормотал Ким, разыскав свое