полчаса, пора Петрухе на вахту. Решил не будить. Налил из бидона в
кастрюлю и чайник таяной воды, поставил на плиту, зажег обе конфорки.
Камбуз теперь у Петрухи, что танцевальный зал - целый квадратный метр.
Есть где повару развернуться. Дня на три газа должно хватить, а там,
Петя, садись и читай газету.
стенами - душу свою оставил Петя
на сто девяносто четвертом километре. Плиту четырехконфорочную,
кастрюли, утварь всякую слезами умывал, как с живыми существами
прощался. На этот раз вышел у Сомова из строя ПМП - планетарный механизм
поворота, а весит он килограммов двести с лишним, и поднять его можно
лишь краном-стрелой с "неотложки". Тут-то и выяснилось, что кран-стрела
годен разве что на утиль: сорваны зубья привода, давно сорваны, но
молчал Валера, и правильно молчал. Починить привод все равно невозможно,
а раз так, незачем людей было пугать раньше времени.
цыплят-табака Петруха может и в "Харьковчанке". Ну, постонет,
повздыхает, а кашу и чай-кофе разогреет. Тягач жалко! Полпоезда уже
обрубила трасса, остались три машины...
без крупного ремонта! Полетит внутри какой-нибудь подшипник или шестерня
- и нет машины. Если загнется "неотложка", запасные части перегрузим на
сани и пойдем дальше; если балковый тягач - всех приютит "Харьковчанка":
в тесноте, да не в обиде...
надежды походников сконцентрировались на оранжевой глыбе "Харьковчанки".
В реве ее танкового мотора слышалась упоительнейшая на свете музыка,
гимн, утверждающий жизнь. Не подведи, родная, с горячей мольбой думал
Гаврилов, ты самая умная и добрая, палочка-выручалочка наша беззаветная.
Чего ты только не вытерпела на своем веку, десятки тысяч километров
купола избороздила, безотказно тянула воз. Вернемся - сердце твое
подлечим, мышцы твои усталые промассируем, тело вымоем и новым нарядом
тебя украсим. Продержись, вытерпи сто тридцать километров, последних и
самых важных.
запомнит обиду, но Гаврилов не боялся обижать людей, когда считал, что
это пойдет па пользу делу. Живы будем - поймет Игнат и простит. А понять
он должен то, что два водителя, опытнее его, остались безлошадными. Один
из них не может покинуть
штурманского кресла, и потому за рычаги "Харьковчанки" сядет Сомов.
церемонясь, стал расталкивать спящих. Спохватился, что в балке ведь
будильник прозвонил час назад, а никто не пришел, тоже, значит, не
услышали.
курсантской казарме. - Петруха, бегом на камбуз, шашлыки сгорят!
Остальные - выходи строиться.
докажут, что сотни миллионов лет назад была она цветущей и полной жизни,
пока все еще неведомые людям силы не стали перекраивать глобус:
оторвали Африку от Америки, моря сделали долинами, а долины морями,
на месте гигантских ущелий вознесли до неба Тибет и нахлобучили на
Антарктиду ледяную шапку.
сферической фермы. От верхушки материка, под которой покоится
четырехкилометровая толща льда, купол спускается к морским берегам и по
мере спуска становится все тоньше. А где тонко, там и рвется: во льду
образуются трещины.
расходятся по обе стороны, этакими безобидными ленточками. Смотришь на
них с высоты, покуривая, с любопытством и не более того, а когда минут
через десять - пятнадцать зона трещин исчезает, о них и вовсе забываешь.
Летчиков трещины не очень волнуют, у них и своих опасностей хватает. В
общем, справедливо, каждому свое. В Антарктиде свой неудачный жребий
можно вытянуть и на припае, и на берегу, и в походе, и в воздухе. Что ни
шаг, то ловушка.
к трещине, поскольку она отличается особым коварством и редко оставляет
шанс вырваться из нее.
Мирного и простирается до сотого километра, а первопоходники, основавшие
Пионерскую, открыли коридор, по которому можно пройти санно-гусеничным
путем.
в этом коридоре!
зоне ушел в сторону - в худшем случае провалишься по пояс в сыпучий
снег, а здесь зазевался, свернул с колеи - лети без парашюта.
подобных правило: с тягача прыгать нельзя. Остановился - и спускайся на
снег с такой осторожностью, будто тебе предстоит ступить босиком на
стекло. Колея испытана многими годами, снег на ней утрамбован, а с боков
рыхлый, и никому не известно, способен ли он выдержать тяжесть человека.
Может, способен, а может, и нет.
семь-восемь метров. Благодаря этому фарами освещалось обширное
пространство и увеличивалась вероятность увидеть ворота. Если поезд не
сбился с курса, то они должны вот-вот показаться, а если сбился, то
следует остановиться и начать поиск.
побелели.
зоне материковых трещин - ведут трактор "на вожжах": привязывают к
рычагам веревки и идут пешком, следом за трактором. Так что в случае
чего гибнет машина, а водитель остается жив. Но в тягаче кабина, его "на
вожжах" не пустишь...
план.
разойдутся в разные стороны б таким расчетом, чтобы "Харьковчанка" не
пропадала из поля зрения. Двери в кабинах должны быть открыты.
четырех человек в связке пойдет по ходу движения. В "Харьковчанке"
останутся Никитин и Маслов, обязанность которых - разжечь костер и
включить сирену, если через час после начала поисков люди и тягачи не
вернутся обратно.
Кружили где-то рядом с воротами. Утром успели определить по солнцу
приближенные координаты: здесь, буквально в считанных километрах, должны
они быть, ворота! Две трещины уже видели, одну Гаврилов осветил фарами,
а на другую набрел со своей группой Сомов.
когда стихло, разбили лагерь чуть впереди и снова стали искать. Морозы
стояли не очень сильные - около пятидесяти градусов, но с ветерком;
многие поморозились, и уходить больше чем на час Гаврилов запретил.
Продукты таяли, пришлось урезать даже порции опостылевших концентратов.
А расход физических сил был большой, и люди заметно ослабли. Сменяясь с
вахты, они теперь почти не разговаривали - не потому, что говорить было
не о чем, а потому, что валились с ног и засыпали.
Удержали его и вытащили, но при падении он сильно разбил колено, и
самого сильного в поезде человека от поисков пришлось освободить. Впал в
обморочное состояние и еле успел тормознуть перед трещиной Сомов.
Погасла газовая плита, и еду кое-как готовили на капельнице. Надрывался
в мучительном кашле Валера, стонал во сне Борис, по нескольку раз в день
Алексей делал уколы бате. Лучше других держались Мазуры, Тошка и Петя,
по и они начали сдавать.
менее простым делом. Замело - подожди, а выплыло солнце и видимость
стала миллион на миллион - определись поточнее и смотри во все глаза,
пока не покажется гурий, обозначающий вход в коридор. Февраль -
полярное лето, благодать!
солнце, бледная немочь, и едва осветит купол, как керосиновая лампа с
прокопченным стеклом.
солярка, кровь машинная, загустела - разогнали по жилам, дьявол требовал
Флинт Эрик
Березин Федор
Андреев Николай
Смоленский Вадим
Березин Федор
Сертаков Виталий