собой пассажирский отсек до отказа. Когда ее привязали к креслу, она
внезапно ожила и отчаянно замахала руками. Кто-то из солдат взобрался на
крыло, выслушал просьбу Оливии, затем подошел к моей сестре Мэри и повел ее
к самолету. Оливия судорожно стягивала с себя толстые стеганые летные
перчатки. Высвободив руки, она сняла колечко с бриллиантиком, которое муж
подарил ей в день помолвки, и отдала его Мэри. Затем покрепче навернула на
палец свое золотое обручальное кольцо, снова натянула перчатки и уставилась
в пустоту. Пилот взобрался в передний отсек кабины, и один из сержантов
налег всем телом на деревянный пропеллер. Самолетик отбуксировали к краю
поля, он развернулся, с ревом промчался через ипподром и, дрыгаясь, поднялся
в воздух, а Оливия все это время глядела перед собой, и глаза ее скорее
всего были закрыты.
оставляя после себя тоскливую тишину. Ни члены комитета по распространению
облигаций, ни друзья, ни родственники, ни даже рядовые зрители не думали
расходиться. Превратившись в крошечную точку, самолет взял курс на сахарный
завод и вскоре исчез. Вновь мы увидели его лишь через пятнадцать минут: он
безмятежно плыл по небу на очень большой высоте. Вдруг мы с ужасом заметили,
как он споткнулся и, Кажется, начал падать. Это падение длилось целую
вечность, потом самолет выровнялся, вновь пополз вверх и описал петлю.
Сержант рядом с нами рассмеялся. Несколько секунд самолет летел спокойно, но
вдруг будто взбесился. Он делал "бочки", крутил "иммельманы", выписывал
восьмерки, потом перевернулся и пролетел над ипподромом вверх ногами. Мы
даже увидели шлем Оливии - маленький черный кругляш.
женщина немолодая.
стих. Озадаченно мотая головой, пилот выбрался из кабины.
цыпочки, он пожал безжизненную руку Оливии и торопливо ушел.
человек. Ее не могли ни согнуть, ни разогнуть, так она одеревенела от
страха. Мы отвезли ее домой, уложили в постель, и она не вставала два дня.
кое-что - Оливия, и только сложив их рассказы в один, мы все поняли.
Стартовав с ипподрома, они, как было условлено, пролетели над сахарным
заводом - сделали над ним три круга, чтобы наш отец наверняка увидел
самолет, а потом пилоту вздумалось пошутить. Его намерения были совершенно
безобидны. Он что-то прокричал, и лицо его, как показалось Оливии,
перекосилось. Сквозь шум мотора она не расслышала, что он кричит. А пилот,
сбавив газ, закричал: "Ну что, покувыркаемся малость?" Это он так шутил.
Оливия увидела его закрытое очками лицо, воздушный поток сдул в сторону и
исказил выкрикнутые пилотом слова. До Оливии донесся только конец фразы, и
вместо "малость" она услышала "сломалось".
Мысленно она проверила, не забыла ли чего: завещание составлено, письма
сожжены, нижнее белье новое, еда в доме - на ужин хватит вполне. А свет в
чулане она погасила? Все это пронеслось у нее в голове за долю секунды.
Потом она подумала: а вдруг еще есть какой-то шанс уцелеть? Молодой летчик
явно напуган, и страх может только помешать ему найти выход из положения.
Если она не сумеет скрыть охватившего ее ужаса и запаникует, летчик
испугается еще больше. Оливия решила подбодрить его. Весело улыбнувшись, она
кивнула ему, чтобы он не робел, и в тот же миг под ней разверзлась бездна.
Выведя самолет из петли, пилот снова повернулся к Оливии и прокричал: "Еще?"
твердо намерена поддерживать пилота, чтобы он окончательно не потерял
голову, прежде чем они врежутся в землю. Она улыбнулась и снова кивнула.
После каждой фигуры он оглядывался на Оливию, и она всякий раз снова его
ободряла. Позднее, рассказывая об этом, он не уставал повторять: "Ну, сильна
тетка! Первый раз такую видел. Я уже все инструкции к чертям нарушил, а она
только - еще и еще! Вот бы из кого летчик вышел, это да!"
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
1
маленькой лощины под гигантским дубом, корнями дотягивавшимся до грунтовых
вод, открывался вид на земли Адама: десятки акров по обе стороны реки,
аллювиальное плато, на западе плавно переходящее в округлые холмы. Здесь
было прекрасно даже летом, когда солнце стегало землю колючими лучами.
Посредине ранчо, словно скрепляя обе его половины, тянулась полоса речных ив
и платанов, а на западе холмы рыжели пышной травой. В Салинас-Валли слой
почвы на западных горах почему-то толще, чем на склонах восточной гряды, и
трава там растет обильнее. Может быть, высокие пики накапливают влагу про
запас и распределяют ее равномернее, а может быть, оттого, что леса там
гуще, западные горы сильнее притягивают к себе дожди.
малая часть земли. Но мысленно Адам уже видел поля высокой пшеницы и зеленые
квадраты люцерны возле реки. За спиной у него стучали молотками плотники,
которых он привез сюда из Салинаса перестраивать старый дом Санчесов. Адам
решил, что жить будет в старом доме. Лучшего места для основания династии
было не найти. Из дома вычистили навоз, сняли старые полы, выломали
обслюнявленные коровами оконных рамы. Все мастерили заново, из свежего
дерева: из остро пахнущей смолой сосны, из бархатистой калифорнийской
секвойи; настелили новую крышу, обшив ее длинными тонкими досками. Старые
толстые стены слой за слоем впитывали в себя белила из извести, замешенной
на соленой воде, и, высыхая, словно светились изнутри.
розы, посадил герань, перенес рассаду овощей в открытый грунт, направил
резвый ручей в канавки, прокопанные по всему саду. Адам предвкушал, каким
комфортом будут окружены он сам и его потомки. В сарае лежала под брезентом
нераспакованная массивная мебель, которую он заказал в Сан-Франциско и
перевез сюда из Кинг-Сити на телегах.
специально съездил в Пахаро и закупил там кастрюли, чайники, сковородки,
кадушки, банки, медную и стеклянную посуду - словом, все, что нужно для
кухни. На большом расстоянии от дома, с подветренной стороны строился новый
свинарник, а неподалеку от него - птичник с выгонами для кур и уток и еще
псарня, чтобы собаки не подпускали койотов. Замысел Адама был слишком
солиден и требовал времени, на скорую руку все не построишь. Нанятые им
мастера работали основательно и неторопливо. Это было долгое предприятие. И
Адам хотел завершить его на совесть. Он проверял каждый стык, каждый паз и,
отойдя в сторону, внимательно вглядывался в образцы краски на фанерных
дощечках. В углу его комнаты высилась стопка каталогов - каталоги
сельскохозяйственного инвентаря, отделочных материалов, семян, фруктовых
деревьев. Теперь-то Адам радовался, что благодаря отцовскому наследству
разбогател. Воспоминания о Коннектикуте постепенно заволакивалось темнотой.
Возможно, яркий, резкий свет американского Запада вытравлял из его памяти
образ родного края. Когда он возвращался мыслями в дом своего отца, на их
ферму, в городок, пытался припомнить лицо брата - он видел только сплошную
черноту. И Адам старался скорее прогнать воспоминания.
дожидалась там конца строительства и рождения ребенка. Было ясно, что
ребенок родится раньше, чем будет готов дом. Но Адам все равно не спешил.
Мне надо, чтоб на долгие годы... Только медные гвозди и только прочные
доски... чтобы ничего не ржавело и не гнило.
были заняты тем же. То была эпоха, когда прошлое утратило свою
притягательность, свой аромат. Вернуть "золотое времечко" мечтал разве что
какой-нибудь глубокий старик, да такого надо было еще и поискать. Похоронив
прошлое, люди уверенно вписались в настоящее, и, несмотря на всю его
суровость и неотзывчивость, оно их устраивало, правда, лишь как преддверие
сказочно-прекрасного будущего. И чуть ли не в любом разговоре - например,
встретятся на улице два приятеля, или прислонятся к стойке бара три фермера,
или рассядутся вокруг костра десять-двенадцать охотников и вонзят зубы в
жесткую оленину - речь непременно заходила о будущем Долины: оно ошеломляло
своим великолепием, и говорили о нем не предположительно, а с уверенностью.
люди.
зависимости оттого, чего был лишен в настоящем. Скажем, едет фермер с семьей
в город, опускаются они со своего горного ранчо в санях-волокушах - этакая
здоровенная коробка на дубовых полозьях,- и швыряет их по камням с ухаба на
ухаб. Жена сидит на охапке соломы и прижимает к себе детей, чтобы от этой
тряски не остались без зубов и язык ненароком не откусили. А отец семейства
упирается пятками, натягивает вожжи и мечтает: "Вот построят дороги, тогда
заживем! Еще бы, на собственной пролетке, чин чинарем, красиво, приятно, и
до Кинг-Сити всего три часа - что еще нужно человеку?"
одному, древесина крепкая, как уголь, а горит даже жарче, и в кармане у
него, к примеру, газета, а в ней объявление: "За один корд <Корд - мера
объема дров, равная 3,624 м3.> дубовых дров в Лос-Анджелесе вам заплатят 10
долларов". Ха, думает он, вот подведут сюда железную дорогу, выложу я свои
дрова возле шпал, напиленные, сухонькие, и заплачу посреднику по полтора
доллара за корд. Ну хорошо, пусть даже сдерут с меня по три с половиной
доллара за перевозку. Все равно с каждого корда выручу пять долларов, а у
меня в моей рощице три тысячи кордов, как пить дать. Итого, чистой прибыли
пятнадцать тысяч".
Прозоров Александр
Перумов Ник
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Березин Федор
Ильин Андрей