Чтение 39–й страницы книги ~Аллан Кватермэн~

Вдруг новая мысль поразила его, он поднял свой окровавленный топор и
поцеловал его.

-- Прощай, Инкози-каас! -- кричал он. -- Нет, нет, мы уйдем вместе, мы
не можем расстаться. Мы слишком долго жили вместе. Ничья другая рука не
возьмет тебя! Еще один удар, только один! Хороший, сильный удар!

Зулус выпрямился во весь рост и с диким криком начал крутить топор
вокруг своей головы. Потом вдруг с ужасающей силой он ударил им по
священному камню. Сила нечеловеческого удара была так велика, что полетели
искры, мраморный камень с треском раскололся на куски, и на пол упали
обломки топора и его роговой рукоятки. Священный камень рассыпался в куски,
и около него, сжимая в руке кусок топора, упал старый Умслопогас и умер.

Это была смерть героя!

Ропот удивления и восхищения послышался в толпе людей, которые были
свидетелями необычайного зрелища.

-- Пророчество исполнилось! -- крикнул кто-то. -- Он расколол священный
камень!

-- Да, -- сказала Нилепта, с присущим ей самообладанием, -- да, мой
народ, он расколол священный камень, и пророчество исполнилось, так как
чужеземный король правит Цу-венди. Инкубу, мой супруг, разбил войско Зорайи,
и я не боюсь ее больше. Корона принадлежит тому, кто спас ее! Этот человек,
-- добавила она, повернувшись и положив руку на мое плечо, -- приехал сюда,
несмотря на то, что тяжело ранен, вместе со старым зулусом, который лежит
там; они приехали за сотню миль, чтобы спасти меня от руки заговорщиков. За
эти геройские поступки, за эти великие деяния, беспримерные в истории нашего
народа, говорю вам, что имя Макумацан, имя усопшего Умслопогаса и имя Кара,
моего слуги, который помогал защищать лестницу, будут вечно предметом
поклонения и почитания нашей страны! Я, королева, говорю это!

Эта горячая, прочувствованная речь была встречена громкими криками. Я
сказал, что мы только исполнили свой долг и вовсе не заслужили такого
восторга. Народ стал кричать еще громче. Потом меня понесли через наружный
двор в мое прежнее помещение, чтобы уложить в постель.

Когда меня несли, я увидал мою верную лошадь "Денной луч", которая
беспомощно лежала, и ее белая голова распростерлась на земле. Я велел тем,
которые несли меня, подойти к ней, чтобы я мог взглянуть на доброе животное.

К моему удивлению, лошадь открыла глаза и, подняв голову, слабо
заржала. Я готов был вскрикнуть от радости, видя, что она жива, но был не в
силах пошевелиться. Сейчас же прислали конюхов, подняли лошадь, влили ей
вина в горло, и к ночи она совсем оправилась, была сильна и свежа, как
всегда!

Милозис гордился этим животным. Горожане указывали своим детям на
лошадь, которая "спасла жизнь Белой Королевы".

Меня уложили в постель, обмыли мою рану и сняли с меня кольчугу. Я
сильно страдал, потому что в груди и в левом боку у меня была рана величиной
в чайное блюдечко.

Я помню, что услыхал топот лошадей за дворцовой стеной. Это было много
времени спустя. Я поднялся и спросил о новостях. Мне сказали, что Куртис
послал отряд кавалерии на помощь королеве, и что он уехал с поля битвы через
два часа после заката солнца. Войско Зорайи отступило в М'Арступу,
преследуемое кавалерией. Сэр Генри расположился лагерем с остатками своего
войска на том холме, где в прошлую ночь стояла Зорайя (такова фортуна
войны!), и предполагал утром двинуться на М'Арступу.

Услыхав это, я почувствовал, что могу умереть с легким сердцем, и впал
в забытье.

Когда я снова очнулся, первое, что мне бросилось в глаза, было
симпатичное стеклышко в глазу Гуда.

-- Ну, как вы себя чувствуете, старый друг? -- спросил меня ласковый
голос Гуда.

-- Что вы делаете здесь? -- удивился я. -- Вы должны быть в М'Арступа.
Разве вы убежали оттуда?

-- М'Арступа взята на прошлой неделе, -- ответил он весело, -- Вы были
без памяти с той ночи. Были всякие военные почести... Трубы звучали, флаги
развевались повсюду... Но каково той, Зорайе? Скажу вам, никогда ничего
подобного я не видел в своей жизни!

-- А Зорайя? -- спросил я.

-- Зорайя... о, Зорайя в плену! Они покинули ее, мошенники, -- добавил
он, меняя тон, -- пожертвовали королевой, чтобы спасти свою шкуру. Зорайю
принесли сюда, и я не знаю, что случилось с ней! Бедная душа!

Он тяжело вздохнул.

-- Где Куртис? -- спросил я.

-- С Нилептой. Она встретила нас сегодня, и какое это было свидание,
скажу вам! Куртис придет повидать вас завтра. Доктора думают, что ему надо
поберечься!

Я ничего не сказал, хотя подумал про себя, что, несмотря на запрещение
докторов, он мог бы повидаться со мной. Конечно, если человек недавно
женился и выиграл победу, он должен слушаться совета докторов!

Петом я услыхал знакомый голос, который осведомлялся у меня: может ли
господин теперь лечь в постель сам? -- и увидал огромные черные усы
Альфонса.

-- Вы здесь? -- спросил я.

-- Да, сударь, война кончилась, мои воинственные инстинкты
удовлетворены, и я вернулся, чтобы стряпать для вас!

Я засмеялся, или, вернее, пытался засмеяться. Как ни плох был Альфонс в
роли воина, -- я боюсь, что он никогда не возвысился до героизма своего
дедушки, -- надо сказать правду, он был самой лучшей сиделкой, которую я
знал. Бедный Альфонс! Надеюсь, он будет так же любовно вспоминать обо мне,
как я думаю о нем!

На другое утро я увидел Куртиса и Нилепту. Он рассказал мне все, что
случилось с тех пор, как мы с Умслопогасом ускакали с поля битвы.

Мне кажется, он вел войну отлично и выказал недюжинные способности
командира. В общем, хотя потеря наша была очень велика -- страшно даже
подумать, сколько людей погибло в бою, -- я знаю, что население страны не
порицало нашей войны. Куртис был очень рад видеть меня и со слезами на
глазах благодарил за то малое, что я мог сделать для королевы. Я видел, что
он был поражен, когда увидал мое лицо.

Что касается Нилепты, она положительно сияла теперь, когда ее дорогой
супруг вернулся к ней совсем здоровым, с небольшой царапиной на голове. Я
уверен, что вся эта убийственная война, все эти погибшие люди почти не
уменьшали ее радости, ее счастья, и не могу порицать ее за это, понимая, что
такова натура любящей женщины, которая смотрит на все сквозь призму своей
любви и забывает о несчастьи других, если любимый человек жив и невредим, --
Что вы будете делать с Зорайей? -- спросил я.

Светлое лицо Нилепты омрачилось.

-- Зорайя! -- произнесла она, топнув ногой. -- Опять Зорайя!

Сэр Генри поспешил переменить разговор.

-- Скоро вы поправитесь и будете совсем здоровы, старый друг! -- сказал
мне Куртис.

Я покачал головой и засмеялся.

-- Не обманывайте себя! -- сказал я. -- Я могу немного оправиться, но
никогда не буду здоров. Я -- умирающий человек, Куртис! Может быть, я буду
умирать медленно, но верно. Знаете ли вы, что у меня уже началось
кровохарканье? Что-то скверное случилось с моими легкими! Я чувствую это. Не
огорчайтесь так! Жизнь прожита, пора уходить! Дайте мне, пожалуйста,
зеркало, я хочу посмотреть на себя!

Куртис извинился, отказываясь дать мне зеркало, но я настоял на своем.
Наконец, он подал мне диск из полированного серебра в деревянной рамке,
который заменял здесь зеркало. Я взглянул на себя и отложил зеркало в
сторону.

-- Я так и думал! -- произнес я. -- А вы говорите, что я буду здоров!

Я не хотел показать им, как поразило меня мое собственное лицо. Мои
седые волосы стали снежно-белыми, а лицо было изрыто морщинами, как у
старухи, и глубокие красные круги залегли под впалыми глазами. Нилепта
заплакала, а сэр Генри опять переменил разговор. Он сказал мне, что художник
взял слепок с мертвого тела старого Умслопогаса и с него будет вылеплена
черная мраморная статуя, изображающая его в тот момент, когда он разбивал
священный камень. Вместо камня будет стоять белая статуя, которая изобразит
меня и "Денной луч". Я видел потом эти статуи, законченные через 6 месяцев,
они прекрасны, особенно статуя Умслопогаса, который удивительно похож. Что
касается меня, художник идеализировал мою некрасивую физиономию, хотя статуя
очень хороша. Целые столетия простоит эта статуя, и народ будет смотреть на
нее, и я думаю, вовсе неинтересно смотреть на такое незначительное, жалкое
лицо!

Затем они рассказали мне, что последнее желание Умслопогаса было, чтобы
его похоронили, а не сожгли, согласно местному обычаю, как сожгут меня после
смерти. Желание его исполнено. Зулус похоронен по обычаю своей родины, в
сидячем положении, с коленами под подбородком, завернутый в толстый золотой
лист, и зарыт во впадине стены на верхушке лестницы, которую он защищал, с
лицом, обращенным в сторону своей родины. Так сидит он там и будет сидеть
всегда, потому что труп его набальзамирован и помещен в узкий каменный гроб,
куда нет доступа воздуха.

Народ говорит, что ночью дух старого зулуса выходит из гроба и угрожает
призрачным топором призрачным врагам! Разумеется, ночью никто не решается
проходить мимо того места, где похоронен герой!

Между тем, непостижимым путем в народе уже возникла новая легенда или
пророчество. Эта легенда гласит, что пока старый зулус будет сидеть там и
смотреть на лестницу, которую он один геройски защищал против полсотни
человек, до тех пор будет существовать и процветать новая династия, которая
произойдет от брака англичанина с королевой Нилептой. Но когда, с годами,
кости его рассыплются и обратятся в прах, тогда падет династия, падет
лестница, и перестанет существовать народ Цу-венди!