Ральф давно не бегал. Раскаленная игла боли вонзилась в левый бок, распространяясь за лопатку и на всю грудь. В глубине парка он, наконец, остановился, нет — замер, упираясь руками в согнутые колени. Пот щипал глаза и катился по лицу, как слезы. Ральф хрипло дышал, размышляя, обычная ли это колющая боль, возникавшая у него во время бега на школьном стадионе, когда он учился в старших классах, или так чувствует себя человек, с которым приключился фатальный сердечный приступ.
Через тридцать или сорок секунд боль начала отступать, значит, это все-таки покалывание в боку. Отличное подтверждение тезиса Мак-Говерна: «Я кое-что скажу тебе, Ральф, — в нашем возрасте умственные устройство явление распространенное». Ральф не знал, так ли это, зато он сознавал, что от года, когда он участвовал в соревнованиях по бегу, его отделяет почти столетие и что погоня за Розали была глупостью, возможно, представляя опасность для его здоровья. Схвати у него сердце, вряд ли Ральф оказался бы первым стариком, наказанным коронарным тромбозом за возбуждение и игнорирование тою факта, что его восемнадцать уже давно ушли, и ушли навсегда.
Боль слабела, Ральф приходил в себя, но ноги еще не слушались, словно могли без предупреждения подкоситься в любой момент и сбросить его на дорожку, посыпанную гравием. Ральф поднял голову в поисках ближайшей скамьи и увидел нечто, заставившее его забыть о бродячей собаке, дрожащих ногах, даже о возможности инфаркта. Ближайшая скамья находилась в сорока шагах по левой тропинке, на вершине небольшого холма. На скамье в добротном голубом пальто сидела Луиза Чесс. Обтянутые перчатками руки покоились на коленях, а сама Лукза рыдала так, будто у нее вот-вот разорвется сердце.
ГЛАВА XII
1
— Что случилось, Луиза?
Она взглянула на него, и первое, что пришло ему на ум, стало воспоминание: пьеса, которую они с Кэролайн смотрели в Бангоре восемь или девять лег назад. Некоторые актеры изображали мертвецов, их грим составляли ярко-белые клоунские белила и черная краска под глазами для создания впечатления огромных пустых глазниц.
Вторая мысль была немного проще: «Енот», Луиза либо увидела отражение его мыслей на лице, либо догадалась о своем виде, потому что, отвернувшись, стала возиться с замком сумочки, затем просто закрыла лицо руками.
— Уходи, Ральф, — хриплым, дрожащим голосом попросила женщина. — Я сегодня неважно себя чувствую.
При обычных обстоятельствах Ральф выполнил бы ее просьбу, поспешил бы прочь не оглядываясь, испытывая чувство стыда из-за того, что натолкнулся на нее, такую беззащитную, с растекшейся тушью под глазами.
Но обстоятельства встречи, окрашенные ощущением легкости и возвышенности другого мира Дерри, заставили его остаться. К тому же Ральф чувствовал что-то еще — простое и откровенное. Ему неприятно было видеть Луизу, в чьем здоровом оптимизме он никогда не сомневался, одиноко сидящую в парке и рыдающую навзрыд.
— Что случилось, Луиза?
— Я просто неважно себя чувствую! — закричала она. — Оставь меня в покое!
Луиза уткнула лицо в обтянутые перчатками руки. Спина тряслась, рукава голубого пальто подрагивали, и Ральф вспомнил Розали в момент, когда лысоголовый карлик кричал на нее, приказывая подойти: собака казалась несчастной и напуганной до смерти.
Ральф, присев рядом с Луизой, слегка обнял ее и притянул поближе.
Женщина прижалась к нему, но тело ее осталось напряженным… Словно превратилось в камень.
— Не смотри на меня! — выкрикнула она тем же взвинченным голосом.
— Даже не смей! У меня размазалась косметика! Я специально красилась к приезду сына и невестки… Они приезжали на завтрак… Мы собирались вместе провести утро… «Мы отлично проведем время, ма», — сказал Гарольд… Но причина, по которой они приехали… Видишь ли, настоящей причиной… Она захлебнулась плачем. Ральф достал из кармана смятый, но чистый платок и вложил его в ладонь Луизы, та не глядя взяла платок.
— Давай, — сказал он. — Можешь подчистить перышки, если хочешь, хотя ты не выглядишь плохо, Луиза; честное слово.
«Немножко взъерошенно», — подумал он и улыбнулся, но улыбка сразу же умерла. Он вспомнил тот сентябрьский день, когда отправился в аптеку за упаковкой химического сна и наткнулся на стоявших у входа в парк Луизу и Билла, живо обсуждающих демонстрацию, организованную Эдом возле здания Центра. — В тот день Луиза была явно подавлена — Ральф вспомнил, что она показалась ему измученной и уставшей, несмотря на взволнованность и беспокойство, — но почти прекрасной: широкие бедра вызывали томление, глаза горели, на щеках цвел девический румянец. Сегодня все выглядело лишь воспоминанием; с разводами туши под глазами Луиза Чесс напоминала старого печального клоуна, и Ральф испытал горячую вспышку ярости к тому, кто или что вызвало эту перемену.
— Я выгляжу ужасно! — сказала Луиза, яростно орудуя платком Ральфа.
— Похожа на пугало!
— Нет, мэм, вы лишь немножко испачканы.
Наконец Луиза повернулась к нему. Ей пришлось приложить немалые усилия, чтобы снять румяна и все остальное платком Ральфа.
— Я выгляжу ужасно? — выдохнула она. — Скажи мне правду, Ральф Робертс, иначе окосеешь.
Он подался вперед и поцеловал влажную щеку.
— Прекрасно, Луиза. Тебе следовало бы поберечь свою неземную красоту. Она неуверенно улыбнулась, и эта мимика вызвала еще пару слезинок.
Ральф, взяв у нее смятый платок, нежно вытер их.
— Я так рада, что именно ты застал меня здесь, а не Билл, произнесла женщина. — Я сгорела бы со стыда, застань меня Билл рыдающей на людях. Ральф огляделся по сторонам. Он увидел Розали, целую и невредимую, у подножия холма между двумя кабинами общественного туалета — собака лежала, положив морду на лапы, — но больше рядом никого не было.
— По-моему, это место полностью в нашем распоряжении, — сказал он.
— Спасибо Господу за маленькие радости. — Луиза забрала у Ральфа платок и теперь уже более деловито принялась вытирать остатки косметики.
— Кстати, о Билле. По дороге сюда я заглянула в «Красное яблоко» — еще до того, как я почувствовала к себе жалость и разревелась как белуга, — и Сью сообщила мне, что вы с ним недавно повздорили. Кричали, и все такое, прямо на улице.
— Ну, не совсем так, — натянуто улыбаясь, ответил Ральф.
— Могу я узнать причину?
— Из-за шахмат, — произнес Ральф первое, что пришло на ум. — Из-за турнира, устраиваемого Фэем Чепином каждый год. Но это не важно. Знаешь, иногда люди встают не с той ноги и просто ищут повод для скандала.
— Как бы я хотела, чтобы со мной было только это, пробормотала Луиза. Она открыла сумочку, без труда справившись с замком на этот раз, и достала пудреницу. Затем вздохнула и, даже не открывая, убрала пудреницу обратно. — Не могу. Знаю, что это ребячество, но не могу.
Ральф сунул руку в сумочку, достал пудреницу, открыл ее и поднес зеркало к лицу Луизы.
— Видишь? Не так уж плохо.
Луиза увернулась — так отворачивается вампир от крестного знамения. — Угу, — пробормотала женщина. — Убери его.
— Если ты пообещаешь рассказать мне, что произошло.
— Все что угодно, только убери зеркало.
Он убрал. Некоторое время Луиза молчала, наблюдая, как ее руки безостановочно открывают и закрывают замок сумочки. Ральф уже хотел было поторопить женщину с рассказом, когда она взглянула на него с выражением жалкого вызова.
— Так уж получается, что ты не единственный, кто не может спокойно спать по ночам, Ральф.
— О чем ты гово…
— Бессонница, — отрезала она. — Я ложусь спать и засыпаю так же, как и всегда, но теперь уже не сплю до самого утра. И даже хуже. С каждым днем я просыпаюсь все раньше и раньше.
Ральф попытался вспомнить, говорил ли Луизе об этом аспекте своей проблемы. Вряд ли.
— Почему ты так удивился? — спросила Луиза. — Ведь ты же не считаешь себя единственным человеком в мире, проводящим ночи без сна.
— Конечно, нет! — с долей возмущения ответил Ральф… Но не казалось ли ему частенько, что он единственный человек с таким видом бессонницы?
Беспомощно наблюдающий, как постепенно, минута за минутой, час за часом разъедается время, отведенное ему на сон? Это было диким вариантом китайской пытки водой.
— Когда это началось? — спросил он.
— За месяц или два до смерти Кэрол.
— И сколько ты теперь спишь?
— Около часа начиная с октября. — Она говорила спокойно, но Ральф уловил робкое подрагивание ее голоса, означающее затаившуюся глубоко внутри панику. — Судя по тому, как развиваются события, к Рождеству я вообще перестану спать, и если это действительно случится, смогу ли я выжить? Я уже сейчас еле выдерживаю.
Ральф хотел что-то сказать, но задал первый пришедший в голову вопрос:
— Почему тогда я никогда не видел свет в твоих окнах?
— Думаю, по той же причине, по которой и ты редко включаешь свет по ночам, — сказала она. — Я прожила в одном месте тридцать пять лет, и мне не нужно включать свет, чтобы найти дорогу. К тому же я не привыкла делиться своими проблемами с посторонними. Если постоянно включать свет в два часа ночи, рано или поздно кто-нибудь обратит на это внимание. Пойдет слушок, и тогда кумушки начнут задавать вопросы. А я не люблю, когда суют нос в мои дела, и не отношусь к тем людям, которые испытывают потребность всякий раз, когда у них случается запор, сообщать об этом в газету.
Ральф рассмеялся. Луиза недоуменно взглянула на него, затем тоже засмеялась.
Рука Ральфа по-прежнему обнимала женщину (или она самовольно вернулась на место, после того как Ральф убрал ее? Ральф не знал, да и не стал задумываться), и он прижал ее к себе. На этот раз Луиза мягко прильнула к нему; ее окаменелость прошла, и Ральф был доволен.
— Ты ведь не надо мной смеешься, Ральф?
— Нет. Абсолютно.
Улыбаясь, она кивнула:
— Тогда это хорошо. Ты никогда не замечал, как я хожу по гостиной?
— Нет.
— Это потому, что перед моим домом нет уличного фонаря. Зато перед твоим есть. Я много раз видела тебя сидящим в кресле, смотрящим на улицу или пьющим чай.
«А я-то всегда считал, что я один!» — подумал Ральф, а затем внезапно в его голове — одновременно смешной и тревожный — промелькнул вопрос.
Сколько раз она видела его ковыряющим в носу? Или в промежности?
Прочитав мысли Ральфа или заметив, как краска заливает его щеки, Луиза сказала:
— Я видела лишь очертания фигуры, к тому же ты всегда в халате.
Так что не стоит беспокоиться об этом. И я надеюсь, ты понимаешь, что я не стала бы смотреть, займись ты чем-то, не предназначенным для чужого глаза.
Ведь не в сарае же меня воспитывали.
Ральф улыбнулся, похлопав ее по руке:
— Я знаю, Луиза. Просто для меня это… Сюрприз. Выяснить, что когда я сидел и смотрел на улицу, кто-то смотрел на меня.
Она улыбнулась ему улыбкой, говорящей: «Не беспокойся, Ральф, для меня ты был всего лишь частью декорации».
Он поразмышлял немного над значением этой улыбки, затем снова вернулся к теме разговора:
— Так что же случилось, Луиза? Почему ты сидела здесь и плакала?
Каменистый Артем
Корнев Павел
Белоусов Валерий
Ильин Андрей
Шилова Юлия
Орлов Алекс