ящики с патронами. И не успели мы немного остыть и обосноваться
в засаде, как с ближайшего поворота уже донесся хриплый и
властный гудок большой роскошной машины, она, рыча, ехала по
гладкой горной дороге с высокой скоростью. Ружья мы уже
приготовили. Это было удивительно интересно.
машина мчалась как раз мимо нас.
водителя. Шофер повалился, машина пронеслась дальше, ударилась
о скалу, отскочила назад, тяжело и злобно, как большой, толстый
шмель, ударилась о низкую стенку, опрокинулась и, с тихим,
коротким треском перемахнув через нее, рухнула в пропасть.
себя.
три или четыре фигурки пассажиров, за одной женской головкой
неподвижно и горизонтально плыл конец шарфа, голубого шарфа,
его мне, собственно, было жаль, кто знает, не смеялось ли под
ним прекрасное женское лицо. Господи, если уж мы играем в
разбойников, то было бы, наверно, правильней и красивей
следовать великим примерам и не распространять нашей славной
кровожадности на прекрасных дам. Шофер дернулся, повалился,
машина подпрыгнула у отвесной скалы, отскочила и плюхнулась
колесами вверх на дорогу. Мы подождали, ничто не шевельнулось,
люди бесшумно лежали под машиной, как в ловушке. Машина еще
урчала, хрипела и забавно вращала колесами в воздухе, но вдруг
она издала страшный треск и вспыхнула светлым пламенем.
дорогу.
очень скоро, мы тем временем сделали рычаги из молодых
деревцев, затем приподняли ее, оттолкнули и сбросили через
парапет с обрыва, после чего в кустах еще долго что-то трещало.
Когда мы переворачивали машину, два трупа выпали, теперь они
лежали на дороге, одежда обгорела. На одном довольно хорошо
сохранился пиджак, я обследовал его карманы в надежде узнать,
кто это был. Обнаружил бумажник, в нем визитные карточки. Я
взял одну из них и прочел на ней слова: "Тат твам аси"**.
неважно, как зовут людей, которых мы сейчас убиваем. Они такие
же бедняги, как мы, имена не имеют значенья. Этот мир должен
погибнуть, и мы с ним вместе.
новый автомобиль. Его мы расстреляли прямо с дороги. Он, пьяно
кружась, пролетел еще немного вперед, затем упал и так и
улегся, хрипя, один пассажир тихо сидел на своем месте, но
целой и невредимой, хотя она была бледна и вся дрожала, вышла
из машины красивая девушка. Мы дружески приветствовали ее и
предложили ей свои услуги. Она была очень испугана, не могла
говорить и несколько мгновений глядела на нас как безумная.
пожилым господином, -- сказал Густав и обернулся к пассажиру,
который все еще держался на сиденье позади мертвого шофера. Это
был человек с короткими седыми волосами, он не закрыл своих
умных светло-серых глаз, но, кажется, сильно пострадал, во
всяком случае изо рта у него шла кровь, а шею он держал как-то
зловеще косо и неподвижно.
Густав. Мы позволили себе застрелить вашего шофера. Смеем ли
спросить, с кем имеем честь?
убили не только моего бедного шофера, но и меня, я чувствую,
что дело идет к концу. Почему вы стреляли в нас?
господин старший прокурор. Сегодня мы считаем, что любая
скорость, с которой может ехать автомобиль, слишком велика.
Теперь мы сломаем автомобили, все до одного, и другие машины
тоже.
это. Вероятно, завтра или послезавтра мы все погибнем. Вы же
знаете, наша часть света была отвратительно перенаселена. Ну, а
теперь дышать будет легче.
красивой молодой дамы мне было бы жаль -- она, видимо, ваша
дочь?
позвольте нам вытащить вас из машины: машина подлежит
уничтоженью.
Мне всегда было непонятно, как человек может быть прокурором.
Вы живете тем, что обвиняете и приговариваете к наказаньям
других людей, в большинстве несчастных бедняков. Не так ли?
обязанность. Точно так же, как обязанность палача -- убивать
осужденных мною. Вы же сами взяли на себя такую же обязанность.
Вы же тоже убиваете.
удовольствия, точнее -- от неудовольствия, оттого, что мы
отчаялись в мире. Поэтому убийство доставляет нам известное
удовольствие. Вам никогда не доставляло удовольствия убийство?
до конца. Если у вас нет понятия о долге...
лишь немного крови, которая прилипла к его подбородку.
у меня правда нет, уже нет. Прежде мне по обязанности
приходилось много заниматься этим понятием, я был профессором
богословия. Кроме того, я был солдатом и участвовал в войне. В
том, что мне казалось долгом и что мне приказывало начальство,
ничего хорошего не было, я всегда предпочитал бы делать прямо
противоположное. Но если у меня и нет понятия о долге, то зато
у меня есть понятие о вине -- а это, может быть, одно и то же.
Поскольку я рожден матерью, я виновен, я осужден жить, обязан
быть подданным какого-то государства, быть солдатом, убивать,
платить налоги для гонки вооружений. И сейчас вот, сию минуту,
вина жизни снова, как когда-то во время войны, привела меня к
необходимости убивать. Но на этот раз я убиваю без отвращенья,
я смирился со своей виной, я ничего не имею против того, чтобы
этот глупый, закупоренный мир рухнул, я рад помочь этому и с
радостью погибну сам.
слипшимися от крови губами. Удалось это ему не блестяще, но его
доброе намеренье было заметно.
выполните, пожалуйста, свой долг, коллега.
края дороги.
полном ходу. Мы оттащили девушку в сторонку, прижались к скалам
и предоставили мчавшейся машине врезаться в обломки другой. Она
резко затормозила и стала дыбом, не получив никаких
повреждений. Мы быстро схватили ружья и взяли на прицел
новеньких.
мужчин вылезли из машины и послушно подняли руки.
застрявшего господина, он тяжело ранен. А потом довезите его на
своей машине до следующего города. Вперед, взяли!
скомандовал, и все уехали.
наблюдала за происходившим. Мне было приятно, что нам досталась
эта красивая добыча.
Надо надеяться, больше ни в чем этот пожилой господин не был
вам близок. Я вас принимаю на службу, будьте нам хорошим
товарищем! Так, а теперь надо поторапливаться. Скоро здесь
будет неуютно. Вы умеете карабкаться, барышня? Да? Ну, так
давайте же, полезайте между нами, мы вам поможем.
дереву в нашу будку. Наверху барышне стало дурно, но ей дали