Восемнадцатый век. Два авторитетных флотоводца руководят сражением, корабли
в однокильватерной колонне, колонна против колонны, стреляют и те и другие.
И каждый флотоводец думает, что победит. Ошибаются они. Открытое море, ветер
постоянный, волна и ветер одинаково действуют на обе эскадры, испанский
адмирал проложил курс, исходя из направления, которым шли англичане.
Английский адмирал идет галфиндом, потому что иным курсом он идти не может,
курс английской эскадры задан испанцами... Взаимозависимость полнейшая, все
решено заранее, на сто ядер испанцев приходится сто ядер англичан. Взаимное
уничтожение. Если не вмешается случайность. И тем не менее победа возможна.
В том случае, если один из адмиралов решится на нечто, уставами отвергаемое,
профессиональными канонами не допускаемое. Личность нужна на ходовом
мостике, порыв мысли, творец, а не исполнитель... Я иногда думаю о будущей
войне. Как победить? Как разгромить? Мы же с любым противником в одной
упряжке, нам не оторваться друг от друга, и все же победить можно, если
профессионалов вооружить непрофессиональным стилем мышления. Но как
лейтенантскую дурь донести до адмиральских погон? Как сохранить себя?.. Нет,
не отвечай, потому что ты не знаешь, ты зато умеешь. Ты несгибаемый. Ты и на
флагманском мостике останешься нынешним Манцевым.
кабельтовых, от которых не хотел отступать, как от честного слова,
самолюбивый Болдырев.
дрожит, нутро лейтенантское обмирает, но в душе твоей страха нет. И перед
командующим тоже нет. Таким уж ты уродился. У меня же был страх. Теперь его
нет... Не пойму, зачем надо было мне преодолевать его, зачем?
тремя кораблями пожертвовав, резко изменить курс и напасть на концевые
фрегаты англичан, а затем, круче взяв к ветру, обрушиться на противника во
время его перестроения.
опытнее капитан-лейтенанта Болдырева. Вспомнил, что давно уже не поджидает
командира 3-го дивизиона при отбоях тревог, не торчит на формарсе потому что
Болдырев сам стучится в броняшку его КДП.
сослуживцам о наказаниях: пусть учатся сами, молча.
вечерним чаем. В салоне перед обедом все в белых кителях; ровно в полдень
показался Милютин: "Прошу к столу!" Разошлись, расселись. Болдырев привычно
потянулся к салфетке, привычно глянул на офицеров, отметил, что командир
10-й батареи расстегнул воротник сразу на оба крючка. Винегрет безвкусен,
хлеб кислый, окрошка теплая - это тоже брезгливо отметил Болдырев.
прирученную матросами. По сигналу "Команде обедать!" Лушка со своим бачком
шла на камбуз, и если варево ей не нравилось, содержимое бачка выливалось на
голову кока. Две обезьянки одно время кормились в кают-компании, пока
вестовые не застукали их на краже чайных ложечек, их, ложечки, нашли потом
на прожекторном мостике, штук сто. А вот года три назад командиром 11-й
батареи пришел из Бакинки интересный тип, лейтенант Рунин, кажется. Так этот
Рунин однажды не явился в кают-компанию ни на обед, ни на ужин. Я, говорит,
сегодня ничего полезного не дал кораблю и флоту, столоваться поэтому не имею
морального права... Не верите? Спросите у командира дивизиона, тот помнит.
святая бакинская ночь. Хорошее развитие экзотической темы: медведица,
обезьянки, лейтенант Рунин, старший лейтенант Манцев, капитан-лейтенант
Болдырев, которому в рот не лезет пища, какое-то отвращение к ней, и -
бессонница, вызванная болезнью, имеющей артиллерийское название.
другу всевозрастающую симпатию. О деле не говорили. Да и что говорить, и так
все ясно. Тишь и успокоение пришли на эскадру. Те, кого Долгушин называл
здравомыслящими, поджали хвосты. О 30% никто не вспоминал, стало дурным
тоном, глупостью даже, говорить о Манцеве - и флагарт эскадры, пытавшийся на
одном совещании приплести фамилию линкоровца к новой методике тренировок,
встретил вежливое непонимание старших артиллеристов крейсеров, и флагарт
опомнился: в повторном выступлении опасную фамилию опустил, и тогда
командиры БЧ-2 с удовольствием занесли в тетради новую методику, уж
теперь-то ее не отменят.
отстраненный от командования группой и грозившийся на суде чести отстаивать
заблуждения, вдруг повинился, прочитав статью, полностью признал свои
ошибки, с покаянным словом выступил в кают-компании - и был великодушно
прощен.
очистительное действие. Само собою разрешались неразрешимые прежде ситуации.
Полтора года, к примеру, политуправление не могло убрать из вечернего
университета марксизма-ленинизма двух лекторов, уличенных в элементарном
невежестве, - и вдруг лекторы отказались от преподавания, вообще подались
вон из Севастополя, ибо поняли, что корреспондент А. Званцев одним махом
пера может отсечь им головы.
бригаду лодок, хотел упечь под суд ни в чем не повинного минера, но Иван
Данилович принял меры, ворвался к адмиралу в каюту, угрожающе зашипел: "Рак
не рыба, дурак Кандыба..." И увял сразу начальник штаба, к бригаде траления
больше не приближался.
матросов эскадры, которым, наверное, хотелось увольняться так, как
увольнялась 5-я батарея, рассадница поповских бредней. Ходоки с кораблей все
реже стали похаживать в береговой кабинет Ивана Даниловича, а политдонесения
с некоторых пор стали одуряюще скучными. Замполиты явно связывали Долгушина
со Званцевым и не хотели, чтоб их корабли прославлялись в "Славе
Севастополя".
Долгушина, нагло завалился к нему и потребовал разрешения тяжбы, длящейся с
1950 года. В 1948 году прохиндею вляпали взыскание с формулировкой
"сексуальный гангстеризм", хотя всего-то и дела было: полапал официантку.
Когда началась борьба с низкопоклонством и космополитизмом, он потребовал
порочащую формулировку заменить на другую, с типично русскими терминами. И
сейчас добивался того же. Иван Данилович хотел было его выгнать, этого
наглеца майора, но взяло верх благоразумие: эдак он всех отпугнет от
кабинета. "А почему бы вам не возбудить ходатайства о снятии взыскания?" -
спросил он. Такой вариант майора не устраивал. "Видите ли, - виновато
признался он, - мужчина я невзрачный, не герой, а сексуальный гангстеризм -
это, знаете ли, реклама..." Долгушин взревел: "Я тебя кастрирую!.." Выгнал.
Но долго ходил по кабинету, шепча славянские эвфемизмы. На бумагу они никак
не ложились, и Долгушин пошел к Барбашу. Тот расхохотался, выдал
словосочетание, близкое по смыслу, но и оно - ни в какие ворота. Илья
Теодорович, потирая сократовский лоб, сказал, что есть человек, который все
может и все знает. Позвонил этому человеку, Званцеву - догадался Иван
Данилович, и выдающийся публицист немедленно ответил: "Любострастие на
миру". Малопонятно, но вполне терпимо. Барбаш положил трубку, с торжеством
посмотрел на Долгушина. А тот поинтересовался, достаточно ли в денежном
смысле вознагражден А. Званцев. Барбаш ответил, что в этом смысле Званцев
неудобств не испытывает, ему, кстати, заказана серия статей к столетию
обороны Севастополя. Кроме того, он вытащен из камеры гауптвахты, куда попал
по злой воле интригана Милютина.
товарищ Барбаш, и вы, Долгушин, не подготовились..." Ну, а теперь
подготовлен вопрос?
"Мягко отрицательно", - поправился Барбаш.
чем-нибудь сорвется. Статья по нему ударила. После таких ударов, поверь мне,
люди не встают.
он, прочтя о капитане 1 ранга Долгушине нечто подобное.
Званцев настоял, убедил, что он, только он способен с принципиальной
остротой осветить деятельность командира 5-й батареи.
голосе Барбаша показывало, что соратник начинает прикидываться тупым и
темным, елейная дурашливость стала вползать в речь Ильи Теодоровича.
чтоб на эскадре не очень-то шибко...
того губы кривляются, корчатся, глаза - студень расплывающийся.
по Манцеву, комиссия взяла Корабельный устав, статью 152-ю, обязанности
командира батареи... Четырнадцать пунктов, от "а" до "о"... Так все пункты
выполняет!
сейчас последует.
эскадры гнать?
Афанасьев Роман
Прозоров Александр
Самойлова Елена
Никитин Юрий
Березин Федор
Шилова Юлия