в семь часов. Я открываю глаза и смотрю на солнечное окно, где ветер, как
щенок, мотает пузырь тюля.
ния из санатория. С тех пор он является мне время от времени, каждый раз
с продолжением и новыми персонажами, кто-то уходит из сна, кто-то прихо-
дит... Сон черно-белый, я даже во сне знаю, что именно он мне снится,
потому что все остальные мои сны цветные, цветовые...
бок ребристой пирамиды черной гармошки прикрыт темной накидкой и покоит-
ся на тяжелой треноге. Я стою рядом с ним, софиты дежурного освещения
высвечивают павильон ателье, расставленные в два ряда венские стулья с
гнутыми спинками, большое тусклое зеркало в тяжелой раме на стене и
толстые плюшевые портьеры. Когда из раздергивают, то входящего как бы
вталкивает поток пыльного солнечного света.
она мелко, по-старушечью, оправляет платье с кружевами, на голове у нее
чепец, завязанный под подбородком в бант широкими атласными лентами. Она
манит меня к себе сухим пальчиком и лукаво улыбается фарфоровыми зубами:
торопилась, да ноги совсем не идут, будь они неладны. Пока сундук откро-
ешь, пока платья достанешь, пока отгладишь, а кружева и впрямь красивые,
скажи? И на все это время, время, время надо, знаешь сколько? То-то и
оно. А ведь его у меня не так много и осталось, времени-то. С другой
стороны, ума не приложу на что его тратить. Раньше все на людей тратила,
а сейчас вроде на себя надо, а не хочется, привыкла. И что интересно по-
лучается, что не нужно мне ни денег, ни нарядов, лишь бы солнышко уви-
деть утром да день прожить. Спасибо, что не забыл, пригласил старуху.
Ты, сынок, рюмочки обязательно припаси - я флакончик коньяка захватила с
собой, уж как не выпить по случаю встречи? И народу-то сколько, гляди,
гляди...
пробился узким лучом сквозь дырку в его груди. Степан Груздев. Студент.
кое научное общество, о котором ты писал сценарий.
Степину. И поставят мне памятник около родного Бауманского училища, я
уже местечко присмотрел.
рочку в груди и махнул рукой:
совсем не больно, ни капельки и даже есть средство, которое здорово по-
могает.
чик. Я прочитал на обложке: "Сенека".
от мыслей всяких. то ли с похмелья. Пыльно у тебя тут, порядка мало. Ку-
да садиться? Почему не распорядился? А то все, что хотят, то и творят.
сесть? Здесь места пронумерованы? Нет? Значит, я могу сам выбирать? Как
это правильно, когда сам. А как лучше фотографироваться? Стоя или сидя?
Ой, я вас прошу, только в профиль не надо, можно только в анфас? А куда
смотреть? А куда идти? А что делать? А как жить?
сторонам, продолжая безответно спрашивать...
Валерий, как мне быть, что мне делать со своей женой, ты-то как поступил
со своей?
Аркадия Леха Шатаев.- Здорово, пресса! Дашь кодеинчику, а то кашлять
начну - все фото испорчу?! Пойти у бабки, что в центре сидит, зубы взять
взаймы?
пижамы смотанная бухта веревки через плечо. - Целый мешок. Лопнул, прав-
да. И руки надо разжать, а то свело. Мне теперь их часто сводит, как
тогда на крыше. Жаль, что разжать могут только пожарные.
ступни ног. Одну руку он втянул в рукав - так мальчишки прячут от взрос-
лых папироски. Подошел ко мне, прижал заговорщически палец к губам и по-
казал судорожно сжатое лезвие бритвы. Прошептал, злорадно усмехаясь:
нам диковатыми глазами. Она лукаво улыбнулась мне, взмахнула рукавами и,
кружа вокруг меня, сквозь стиснутые зубы, гортанно проговорила:
Грузии.
карман, достала рубль, демонстративно отдала его Косте и показала мне
язык.
взгляд на Константина, - не то, что другие, верно, Костик?
скажешь не так? Ну, ничего, вот я вернусь и покажу ей. Я всем покажу. И
тебе покажу. Прикрылась бы, бесстыдница!
теплоту ее сосков.
через очки осмотрел всех сидящих на стульях и напавился к тете Паше.
одну сторону, держа обеими руками прижатую к боку тяжелую хрустальную
вазу. В вазу из бока стекала жидкость.
хватает, то на участок ездим, я же там здоровье оставила.
сквозь которую просвечивали безумные, широко открытые глаза. Шел вперед
с вытянутыми руками, пока не коснулся ими моего лица, быстро ощупал его
и стянул повязку с глаз:
ло вроде нехитрое. Просто надо видеть, что рисуешь. И иногда это прино-
сит прибыль.
эсэсовца, который расстрелял Болотникова. Живописца. Пропал художник.
него внимания, он же идол с бородой. В ней у него вся сила, как у Черно-
мора, только потрепать ее надо как следует. Вы представляете, Валерий,
нашлась Торба с рукописями Велемира Хлебникова. Какое счастье, Господи,
какое счастье, не правда ли?..
зажаты ленточки бескозырки. За ним, прижимая к груди большие, необрезан-
ные листы версток, шла Лика. Она устало со мной поздоровалась:
редактора, он так за графиком следит, а мне еще столько надо перенести,
в списке любовниц Григория опять авторская правка сверх нормы. Тут есть
какие-то неточности, неясно, например, почему в списке твоя жена Тамара?
Ты ничего об этом не знаешь?
павильона, как из темноты рентгеновского кабинета, доктор Зацепина. Она
руками в резиновых по локоть перчатках пыталась заправить под белую ша-
почку светлые волосы.
и место на полке среди книг приготовила и справку написала бы, что вы
здоровы, глядишь и время не надо было бы терять по больницам.
меня, как начальник в водевиле на подчиненного, брызжа слюной:
снимать. Сценарий написал? Нет? Тогда ради чего ты согнал всю эту мас-
совку? Учти, Валерий, отчаиваться поздно, поэтому единственный выход -
работа. Работа, работа, работа, да, да! Работай - и жизнь пройдет, как
секунда. И еще учти - худсовет не завтра, а сегодня. Сейчас!
тился ко мне колобком, оскалил выдвинутые далеко перед зубы:
щего, то есть дискретного, и теория ожидания любви от новых встреч - эти
теории неверны. Как твоя жена. Сам подумай как это просто. Чем больше у
тебя женщин, тем меньше у тебя чувства к каждой из них, при это следует
учитывать, что человеку предопределен его собственный максимум чувства.
Больше того, чем тебе дано, ты не можешь. Далее элементарно. Из сказан-
ного следует, что если хочешь, чтобы чувство твое было предельным, то и
женщина должна быть одна. Жена. Это тебе понятно?
Заречный. - Правильно. Только так и надо. Пошли со мной, - кивнул он го-
Шилова Юлия
Корнев Павел
Белоусов Валерий
Конюшевский Владислав
Глуховский Дмитрий
Березин Федор