наверно, не поняли и Лоу Кросби, и его Хэзел, и Фрэнк с Анджелой
тоже.
слова значат: "За родину!" За чью угодно родину,- как бы
невзначай добавил он.
другого народа. Неважно, чья это родина. Думайте о народе...
добрыми и мудрыми.
день,- сказал посол Хорлик Минтон.- И я от всего сердца и от
имени миролюбивых людей Америки жалею, что "Сито мусеники за
зимокарацию" мертвы в такой прекрасный день.
воздушного флота Сан-Лоренцо приближались, паря над моим
тепловатым морем.
Кросби сказал, что это "фактически все, кто был врагом свободы".
115. СЛУЧИЛОСЬ ТАК
Самолеты казались зернышками черного перца. Мы их разглядели
потому, что случилось так, что за одним из них тянулся хвост
дыма.
бутерброд с альбатросом и запивал местным ромом. Он причмокивал
губами, лоснящимися от жира альбатроса, от его дыхания пахло
ацетоновым клеем. У меня к горлу снова подступила тошнота.
воздух ртом. Между мной и остальными оказалось шестьдесят футов
старого каменного помоста.
замка, и что я пропущу представление. Но тошнота отбила у меня
все любопытство. Я повернул голову туда, откуда уже шел воющий
гул. И в ту минуту, как застучали пулеметы, один из самолетов,
тот, за которым тянулся хвост дыма, вдруг перевернулся брюхом
кверху, объятый пламенем.
скалу. Его бомбы и горючее взорвались.
доносился словно комариный писк.
"Папиного" замка, подорванная взрывом, рухнула в море.
цоколь, где только что стояла башня. И тут я услыхал гул обвалов
в перекличке, похожей на оркестр.
заголосили подпоры замка, жалуясь на непосильную тяжесть
нагрузки.
десяти футах от моих судорожно скрючившихся пальцев.
камня они сейчас рухнут вниз, в море. И хотя трещина была не
шире фута, они стали героически перескакивать через нее
огромными прыжками.
На смертельном выступе еще стояли Лоу Кросби со своей Хэзел и
посол Хорлик Минтон со своей Клэр.
перетащили. Кросби к себе, подальше от опасности. И снова
умоляюще протянули руки к Минтонам.
думали. Предполагаю, что больше всего они думали о собственном
достоинстве, о соответствующем выражении своих чувств.
самоубийство. Но их убила воспитанность, потому что обреченный
сектор замка отошел от нас, как океанский пароход отходит от
пристани.
образ, потому что они приветливо помахали нам оттуда.
исчезли навеки!
116. ВЕЛИКИЙ А-БУММ!
от моих судорожно скрюченных пальцев. Мое тепловатое море
поглотило все. Ленивое облако пыли плыло к морю - единственный
след рухнувших стен.
ухмылкой прокаженного, оскаленной и беззубой. Щетинились
расщепленные концы балок. Прямо подо мной открылся огромный зал.
Пол этого зала выдавался в пустоту, без опор, словно вышка для
прыжков в воду.
с нее ласточкой и в отчаянном прыжке, скрестив руки, без единого
всплеска, врезаться в теплую, как кровь, вечность.
спрашивала меня, что случилось. "Пьюти-фьют?"- спрашивала она.
с камня, на котором стоял, камень зашатался. Он был не
устойчивей волчка. И он тут же покатился по полу.
обвалу покатилась мебель из комнаты внизу. Сначала вылетел
ксилофон, быстро прыгая на крошечных колесиках. За ним -
тумбочка, наперегонки с автогеном. В лихорадочной спешке за ним
гнались стулья.
не желающее двигаться, поддалось и пошло.
шлюпка, где лежал мертвый "Папа".
над пропастью. И полетела вверх тормашками.
величиной с небо, как будто тихо затворили райские врата.
Раздался великий _А-бумм_...
болезненно-желтый шар, маленький и злой.
117. УБЕЖИЩЕ
Огромный червяк с фиолетовой пастью плыл над головой. Он жужжал,
как пчела. Он качался. Непристойно сжимаясь и разжимаясь, он пе-
реваривал воздух.
крепости, шатаясь, сбежали по лестнице поближе к суше.