другое слышалось ему в эти минуты, может, "зеленая дубрава" Надьки ему
сейчас листьями зашелестела в степи, и зимы еще нет, еще теплая звездная
ночь плывет над садом, где вдвоем они с Винниковной стоят, одни в целом
свете, и только ясный месяц заглядывает в их сияющие, бледные от любви
лица...
прислоненному к стенке велосипеду, который стоит там покрытый, как конь,
какой-то попоной, Микола Васильевич берет ту попону и неспешно расстилает
ее себе на кровати,- так он готовит свою суровую спартанскую постель. Еще
после этого подойдет к дверям, повернет ключ, всегда торчащий в замке. И,
прикрутив, уменьшив фитилек в керосиновой лампе, теперь наконец он ляжет,
в последнее мгновение бросив под подушку свой тяжелый черный наган.
в худой своей шинелишке, и к вечеру уже его сжигал жар, Андрей
Галактионович собственноручно лечил коллегу, заваривал ему липовый цвет, а
мы, школярята, как могли, помогали по хозяйству:
засверкала, потом разожгли примус, позатыкали в большом окне щели, чтобы
на больного нс дуло.
кроме нас, слободских, осталась ночевать в школе еще и стайка хуторских
детей, которых и раньше в ненастье оба учителя оставляли на ночлег, не
отпуская Домой одних, чтобы их не замело в степи. Среди тех, кого приютила
школа в тот раз, была и маленькая степнячка Настя-Анастасия, наша Настуся.
Уже она теперь не сторонилась нас диковато, эта полнощекая, густо-смуглая
школярочка с большими, как у матери, глазами. Чисто вымытые томно-русые
косички всегда на ней туго заплетены, пахнут зельем,- никто из нас не
может отгадать, каким именно.
что оно усыпано густым маком родинок - одна покрупнее, а вокруг нее еще
пропасть махоньких, и правда, как мак,- это, говорят, к счастью! Выпадет
же на одного человека столько вот счастья! Как и большинство хуторских,
Настуся не больно речиста, скорее даже молчалива, хотя во взгляде из-под
черных, раньше почти всегда нахмуренных бровей теперь все чаще
просвечивала приветливость к нам, слободским. Андрей Галактионович,
хлопоча у занемогшего, избрал Настусю себе помощницей, и в этой роли наша
степнячка - пусть и самая маленькая среди нас - показывала себя на
удивление смышленой, понимала учителя с полуслова, а кое в чем даже
осмеливалась давать ему советы, скажем, что надо бы сейчас больному
приложить ко лбу компресс и, кроме липового цвета, хорошо бы перед сном
дать ему еще и калину с медом...
жестью так, что казалось, и школу нам за ночь разнесет. Словно во тьме
чердака барахтались некие ночные чудища, полуптицы или полузвери, ведь в
такое время всего можно было ждать. Летом, к примеру, какой-то ночной
зверь по Романовому саду походил и на пасеке - раньше никогда такого не
случалось, и это событие не на шутку взволновало тогда нашу Терновщину: и
впрямь, что же это было? Темной ночью неведомый зверь или двуногий
какой-то злоумышленник забрался на пасеку и все до единого ульи
перевернул! Да еще летками вниз, чтобы пчелы без воздуха задохнулись...
Вот таких посещении Роман, видно, нс ожидал, надеялся, должно быть, что
Мамаи - надежный сторож, да вот... не усторожил... Содеянное нас и до сих
пор мучило загадочностью: зверь таинственный объявился или кто? Не
верилось, что это мог быть человек... Правда, Роман-степняк, который
всегда рано встает, вовремя подоспел к поваленной пасеке, поднял ульи - не
дал пчелам задохнуться-. Однако причиненное зло очень его угнетало, и все
семейство погрустнело после того случая.
вблизи не видел, а вот почему-то мы всегда боялись его крика ночного,
который и сейчас въявь слышался нам в завывании пурги где-то там, по
чердакам...
плечи шинелью, небритый, худее обычного, и только иногда, услыша, как
уверенно наставляет девчонка Андрея Галактионовича, коротко улыбался
запекшимися, пересохшими губами. Его то бросало в жар, то знобило, прямо
лихорадило, и неизвестно было, что принесет ему эта тревожная метельная
ночь.
снега на юфтевых, где-то добытых недавно сапогах, засупоненных сверху еще
и намордниками падежных самовязных лаптей.
поникшего Гришапю.- А мать там места себе не находит: беги, ищи, а то,
может, где-нибудь уже и снегом замело!.. И правда, такое творится - на
ногах нс устоишь, буран, ураган!
жмутся по углам и дети с хуторов, он взглянул на Андрея Галактионовича
укоризненно с неприветливым изгибом брови:
отвар в кружку, а Настя-Анастасия, державшая ситечко, так и встрепенулась,
до крайности потрясенная обидой, руки ее как-то сами собою упали.
данные ей мамой на счастье почти совсем исчезли, утонули в смугловатом
пламени румянца. Это была уже не та девчонка, что минуту назад так умело и
свободно хозяйничала здесь: нахохлилась разом, где и взялась колючесть, и
полные те щечки и ягодки губ надулись, стали со зла еще полнее, а в глазах
возникло знакомое нам еще со степи что-то диковатое, от звереныша.
нужным замечать, уже он властно двинулся к Миколе Васильевичу и, наполняя
комнату не выветрившимся из его армяка уличным холодом, весело
приговаривал над изнемогшим и, кажется, задремавшим нашим учителем:
завтра чтобы уже на ногах!
горит в жару, а вы...
какой-то там тютя!.. Под огнем был!
балке, недалеко от Романа Винника, вам это известно? Из встречных саней
палили в него, пуля у самого уха просвистела! От ездового мы опосля
узнали, а Микола Васильевич о своем приключении ни слова, хотя другой на
весь бы район раззвонил... Такой он у нас! Рабочие каменские знали, кого
посылать в Терновщину!
черти с ведьмами свадьбу справляют! - открикивался Мина,- Хотя постойте...
Есть же у нас одна фершалка недоученная,- и он скосил глаза на притихшую
под стенкой Настусю, все еще насупленную, скованную обидой и гневом,- Эй,
ты, мать дома?
ночью сквозь такую снеговерть? - он еще колебался.- Раньше в такие ночи
хоть звоны трезвонили, чтобы блуждающий не пропал в степи, а сейчас и
колокол черта с два найдешь - в утильсырье посдавали... Пойду в сельсовет,
пусть там еще помозгуют,- решил Мина Омелькович и, забрав Гришаню с собою,
направился к порогу, оставляя своими взнузданными сапогами большущие
мокрые печати следов на вымытом нами полу.
отпугивал своим завыванием, нагонял тоску и трепет на наши детские души.
Ведь такое за окном творится, дороги все позамело, и сквозь бурю явно олы
- шится, как в ночи повсеместно колокола гудят в степи, те самые, которые
уже во всех окрестных слободах свергнуты с колоколен и еще осенью
отправлены на лом в Козсльск.
высунуть за порог, в эту воющую тьму, в буран. Разгулялась вьюжная эта
ночь, как будто и впрямь на погибель человеку, клубилась седою тьмою,
грохотала кровлей, швыряла колючим снегом в глаза. Ничуть не похожа была
на те ясные, лунные ночи Нового года, когда никто не ложится спать
допоздна, потому что и понятия такого нет - "поздно", есть радость,
веселье, звонкость да смех - есть сказка праздничных снегов! Дети и
взрослые летят с горы на саночках в самую балку, на вербах мерцает иней,
вокруг хрустально-светло, как днем, и, сдается, все люди по всему свету
празднуют такую ночь, ее красоту, ее морозную, ядреную ясность... А эта
пуржит, воет вокруг школы, застилает шугою окно, и, однако, хочешь не