Чтение 39–й страницы книги ~VIS VITALIS~

У нее пальто было мягкое, толстые шерстяные носки, и свитер,
связанный матерью, он помнил наошупь эти вещи. И грудь у нее была.

- Объясните мне про современных девушек, почему грудь не растет? -
Аркадий всем интересовался, - думаете, отбор? ведь полногрудость -
ген?..
Однажды она его заговорила, плутовка - обернувшись, он видит, что
оказался в опасной близости к витрине с мехами, раскинутыми в
ослепительном желтом свете. "Смотри, какая шубка!" - она в восторге.
Ей мать присылала сто, ему пятьдесят - раз в полгода, плюс две
стипендии, и он искренно считал, что они богаты - картошка, соленый
огурчик с рынка, хлеб, чай с сахаром от Кастро... молодой
красавец-гигант, лучший друг, мать без ума - бунтарка по натуре,
обожала борца с империализмом.
Какая еще шубка! Он никогда не задерживался у витрин, его
преследовал страх - вдруг подумают, мне это нужно, а я ведь другой!

12
Потом у них с Фаиной как-то успокоилось, с виду даже наладилось...
но возникла дистанция, какие-то задние мысли, а он это не любил.
Тень легла, и в глубине он уже знал - конец близок.
Как-то вечером, возвращаясь к своим игрушкам и ожидая найти в одной
из трубочек прекрасно очищенное вещество, он заглянул к Штейну. Шеф
сидел на низенькой табуретке и, щурясь от удовольствия, ел красную
икру из тарелки - загребал большой деревянной ложкой и уплетал. На
полу перед ним в железной банке полыхало пламя. Услышав шорох, он
поднял голову:
- Присоединяйтесь! Больше всего на свете люблю огонь и красную икру.
Я из Черновиц - провинция, нищета, и вот иногда позволяю себе, с
угрызениями, конечно: кажется, предки пялятся в изумлении из
темноты... А хлеба нет, такие у нас дела.
Марк, зная другую версию профессорского детства, изумился, но
промолчал.
- А что горит у вас?
- Черновики. Уничтожаю следы беспомощности. Варианты расхолаживают,
текст должен быть один. Можно, конечно, разорвать... Привычка, друг
мой, сжечь всегда надежней, с этим мы выросли, что поделаешь.
13
- Умный человек, - узнав об этом разговоре, признал Аркадий, - но
слишком запутан: лучше вообще не писать. Надо помнить.
И пошел о том, каким был снег, когда его вели расстреливать -
желтоватый и розовый, под деревом стаял - дело шло к весне - и у
корней рос странный гриб, то ли груздь, то ли несъедобный
какой-то...
- Я подумал тогда, вот чем бы заняться - грибами, отличная форма
жизни, везде растут... Потом уничтожил свои записи, решил больше не
записывать, из-за них весь сыр-бор... А грибы, оказалось, не
подходят: с грибницы следует начинать, а попробуй, достань грибницу.

То, что Аркадий шел и думал о грибе, потрясло Марка. Он считал, что
на такое способны только русские люди, с их мужественным и пассивным
взглядом на собственную жизнь.
- Я бы обязательно дернулся...
- А тех, кто вправо-влево, тут и выявляли, самых жизнерадостных,
да-а... - Аркадий вздохнул и, вылив в блюдечко остатки чая, со
вкусом высосал, предварительно припав сморщенными губами к огрызку
рафинада.
14
- Так что вы сегодня выудили, фотометр или дозиметр? - рассеянно
спросил Штейн. Он даже не знал, как далеко ушел его ученик от стадии
первоначального накопления.
Вопрос не требовал ответа. Марк молча следил за тем, как шеф берет
листок, рвет на мелкие кусочки и отправляет в пламя, чтобы не
задремало от безделья.
- Может, вам все же лучше перебежать в теорию? В ней мы впереди
планеты всей... - Штейн наморщил лоб и стал похож на симпатичную
обезьяну.
- Я не против теорий, - сказал Марк, - но они дают свободу
воображению, а это моя слабость, зачем потакать ей?.. Я хочу твердых
фактов, которых никто отменить не сможет.
- Вы гордец, - задумчиво сказал Штейн, - и не любите игры. А мне
нравится создавать нечто слегка туманное, предполагающее разные
возможности... чтобы другие, войдя в мое здание, еще что-то открыли
в нем. Но я все же не Шульц, не придумываю миров, ведь фундамент у
нас у всех один - природа.
Он покосился на пустую тарелку, вздохнул и добавил: - И все-таки
советую вам сдаться в теоретики. В этой стране есть место только
теориям... и мечтам.
- Я все же попробую по-своему, - сухим голосом ответил Марк.
- Ну, и хорошо! Если нужно, я всегда на месте.
15
Он снова уперся в какую-то дурацкую фракцию, которая уводила его в
сторону, как лиса от норы. Чувствовал, что уводит, но продолжал с
охотничьим азартом, и только по вечерам хватался за голову - "что ты
делаешь?.. Но интересно ведь, безумно интересно!" В конце концов
мимолетная цель, махнув хвостом, скрылась, опять пошла грязь,
непролазное болото... Он судорожно выгребал на правильный путь. К
концу года он окончательно выдохся, по вечерам боялся темноты, перед
уходом домой многократно проверял, отключил ли приборы, трогал
вилки, щупал розетки, не веря глазам, подставлял ладонь под кран -
"нет, не капает..." Уже стоя на пороге, вслушивался в темноту: стоит
скрипнуть где-то, снова кидается проверять - что, где...
На улице очнется, глубоко вдохнет - кругом деревья, тихо, природа
безмятежна, и равнодушна к тому, кто бьется, чтобы ее понять. У
подъезда тени, беспокойно мечется лампочка на голом шнуре, где-то
хлопнет дверь, зазвенит стекло, хрустнет гравий... По темной
лестнице он вверх, вверх, на каждом повороте бросая вниз мимолетные
взгляды, стыдясь себя... Журчит вода за стеной, Аркадий варит свой
компот, чудак! Ему сразу легче становится, еще один безумец.
Он карабкается дальше, уже в полной тьме - лампочки выкручены,
проводка выдрана из стен, оконные рамы разбиты, с перил ободрано
дерево и торчат угрюмые железки. Ему все равно, перед глазами у него
колонки, графики, цифры... кажется - еще одно усилие, и факты
улягутся в стройную цепь...
Он бросается на одеяло и тут же засыпает. Глубокой ночью очнется, в
лицо ему лупится ущербная луна, перед ним все те же графики и
цифры... Он не может уснуть, не может дождаться рассвета, чтобы
снова быть там.
16
Потом его вещество опять обнаружилось, но куда-то делась связанная с
ним Жизненная Сила: крысы, правда, становятся на диво умней, но
пропадает бешеная энергия, присущая этим тварям. Они умильно
облизывают друг друга и тихо умирают от голода, хотя кругом еда.
- Слишком умные, - смеялся Аркадий, - не горюйте, хорошее
подтверждение вечнозеленой истине.
Марк злился, но молчал. Он вернулся по цепочке опытов. Оказалось, не
одно вещество, а два! или три?..
- Вам неплохо бы прерваться, - сказал ему Аркадий после того, как
юноша посолил чай, - вы на пределе.
- Только начал.
- Милый мой, вы уже три года начинаете.
- И ничего не понял.
- Не страдайте, - успокаивает Аркадий, - наука не сразу строится. У
вас все хорошо.
- Не утешайте меня, ничего хорошего.
17
Но все его сомнения тают, усталость проходит, когда он темным
вечером, пройдя долгий путь по коридорам, гулким лестницам,
выворачивает на последнюю прямую. Перед ним тесный коридорчик,
несколько родных дверей, за которыми его ждут. Ему кажется, что он,
как когда-то у Мартина, пришел в виварий, кормить скучающих по нему
животных. Его приборы, они еще дышат теплом дневных усилий, пахнут
смазкой, током, озоном, растворителями и прочими чудесными
снадобьями. Он толкнет дверь, обнимет толстую тетку-центрифугу за
теплый бок... Эти, уж точно, не предадут.
Предавали еще как! Но что возьмешь со стариков... Он прощал их, и
снова любил.
- Вы ненормальный ученый, - смеясь, говорит Штейн, - любите научную
кухню больше результата.
- Я вас понимаю... - вздыхает Аркадий, - тоже такой. Но это ужас, мы
скрываемся от жизни.
- Ничуть! - возмущается Марк. - Просто там я свой. Включу, он
встрепенется, загудит, шевельнется стрелка... ложный выпад до
середины шкалы, и медленно - к нулю. Готов! Живой!
Он входит, садится на диванчик, смотрит в окно, постепенно остывает
от дневной суеты. Опять эти двое со своим числом - придумали
предсказывать будущее. Вокруг постоянные намеки - "скоро, скоро -