Печатать эти рассказы, да еще в газете, было
невозможно. Караваев затаил на меня обиду...
Реже других заглядывал экономист Скафарь, который
уже год подыскивал невесту. На это уходили все
его силы. Пока что брачные конторы рекомендовали
ему всякий залежалый товар.
Да и сам экономист едва ли был завидным женихом.
Чужестранец в синтетическом пиджаке, без определенных
занятий. Вряд ли на такого польстится мадемуазель
Брук Шилдс...
Жили мы довольно весело, хотя тучи на горизонте
уже сгущались...
Еще бы, ведь мы здоровались с уборщицами. Пили с
электромонтерами. И, как положено, тихо ненавидели
руководство. Тоталитаризм нам претил. И мы ощущали
себя демократами.
Наконец был сделан выбор. Мы эмигрировали на
Запад. Приехали, осмотрелись. И стало ясно, что
выбрать демократию недостаточно. Как недостаточно
выбрать хорошую творческую профессию. Профессией
надо овладеть. То есть учиться. Осваивать знания.
С демократией такая же история. Потому что
демократия -- это великая сила, но и тяжкое бремя.
В редакции я многое понял. Ощутил, например,
всю степень бессилия мистера Рейгана.
Давить -- нельзя. Приказывать -- нельзя. Самые
незначительные вопросы решаются голосованием.
А главное, все без конца дают тебе советы. И ты
обязан слушать. Иначе будешь заклеймен как
авторитарная личность...
В Союзе мы были очень похожи. Мы даже назывались
одинаково -- "идейно чуждыми". Нас сплачивали
общие проблемы, тяготы и горести. Общее
неприятие режима. На этом фоне различия были едва
заметны. Они не имели существенного значения. Не
стукач, не ворюга -- уже хорошо. Уже достижение.
Теперь мы все очень разные. Под нашими мятежными
бородами обнаружились самые разные лица,
Есть среди нас либералы. Есть демократы. Есть
сторонники монархии. Правоверные евреи. Славянофилы
и западники. Есть, говорят, в Техасе даже один
марксист. И у каждого -- свое законное, личное,
драгоценное мнение. Так что любой разговор немедленно
перерастает в дискуссию.
Настоящему капиталисту легче. У него в руках
механизмы финансового стимулирования. А наши-то
сотрудники работали почти бесплатно. А если ты
человеку не платишь, значит, хотя бы должен его
любить...
В общем, мало того, что нас давили конкуренты.
Мало того, что публику иногда шокировали наши
выступления. Но и в самой редакции проблем хватало.
Дело шло с перебоями, рывками.
производства. Так, мы обнаружили, что бизнес -- не
порок. Для меня это было настоящим откровением. Так
уже мы воспитаны.
В Москве "деловыми людьми" называют себя жулики и
аферисты. Понятия "маклер", "бизнесмен" ассоциируются
с тюремной решеткой.
А уж в литературной, богемной среде презрение
к деловитости -- нескрываемое и однозначное.
Ведь мы же поэты, художники, люди искусства!
Этакие беспечные, самозабвенные жаворонки! Идея
трезвого расчета нам совершенно отвратительна. Слова
"дебет", "кредит" -- нам и выговорить-то противно.
По-нашему, уж лучше красть, чем торговать.
Человек, укравший в цехе рулон полиэтилена,
считается едва ли не героем. А грузин, законно
торгующий на рынке лимонами, -- объект бесконечных
презрительных шуток.
В Америке, мне кажется, бизнесмен -- серьезная,
уважаемая профессия. Требует ума, проницательности,
высоких моральных качеств. Настоящий бизнесмен умеет
рисковать и проигрывать. В минуту неудачи сохраняет
присутствие духа. А в случае удачи -- тем более.
Я уверен, что деньги не могут быть самоцелью.
Особенно здесь, в Америке.
Ну, сколько требуется человеку для полного
благополучия? Двести, триста тысяч? А люди здесь
ворочают миллиардами.
Видимо, деньги стали эквивалентом иных, более
значительных по классу ценностей. Сумма превратилась
в цифру. Цифра превратилась в геральдический знак.
Не к деньгам стремится умный бизнесмен. Он стремится
к полному, гармоническому тождеству усилий и
результата. Самым доступным показателем
которого является цифра...
Короче, нам требовался бизнесмен-менеджер. Попросту
говоря, хороший администратор. Деловой человек.
Потому что Мокер занимался только общими вопросами.
Журналистского опыта было достаточно. С
административными кадрами дела обстояли значительно
хуже. Умный пойдет в солидную американскую
фирму. Глупый вроде бы не требуется. А без хорошего
менеджера работать невозможно.
Тем более что мы узнали столько нового! Во-первых,
окончательно стало ясно, что наша газета -- товар.
Примириться с этой мыслью было трудно.
Вы только подумайте! Любимая, родная, замечательная
газета! Плод бессонных ночей! Результат совместных
героических усилий! Наше обожаемое чадо,
боготворимое дитя! Нетленный крик души! И
вдруг -- товар! Наподобие колбасы или селедки...
Увы, все это так. Ты можешь написать "Четырнадцатую
симфонию", "Гернику", "Анну Каренину".
Создать искусственную печень, лазер или водородную
бомбу. Ты можешь быть гением и провидцем.
Великим еретиком и героем труда. Это не имеет
значения. Материальные плоды человеческих усилий
неминуемо становятся объектом рыночной торговли.
Герасимов -- пошляк и ничтожество. Но в сфере
рынка Модильяни -- хороший товар, а Герасимов --
плохой. Модильяни рентабелен, а Герасимов -- нет.
Законам рынкаподчиняется все, что создано
людьми. И законы эти -- общие. Для Зарецкого и
Микеланджело. Для гусиных желудков и
еженедельника "Зеркало".,.
Я все твердил.
Баскин соглашался:
рассказ. И мне, действительно, заплатили около
четырех тысяч долларов.
Линн Фарбер казалась взволнованной и счастливой.
Я тоже, разумеется, был доволен. Но все-таки меньше,
чем предполагал. Слишком долго, повторяю, я ждал
этой минуты. Ну а деньги, естественно, пришлись
очень кстати. Как всегда...
Все меня поздравляли. Говорили, что перевод
выразительный и точный.
Затем мне позвонил редактор "Ньюйоркера", Сказал,
что и в дальнейшем хочет печатать мои рассказы.
Интересовался, как я живу.
Я сказал:
ли мне удастся выразить свои переживания. Я
чувствую себя идиотом. Надеюсь, вы меня понимаете?
Херберт Фрэнк
Лукьяненко Сергей
Пехов Алексей
Каргалов Вадим
Афанасьев Роман
Посняков Андрей