госпожи Тетралани мешает мне насладиться оркестром. Ценители музыки во
всем мире, может быть, и правы. Но я сам по себе и не желаю подчинять
свой вкус единодушному мнению всех на свете ценителей. Если мне что-то
не нравится, значит, не нравится, и все тут; так с какой стати, спраши-
вается, я стану делать вид, будто мне это нравится, только потому, что
большинству моих соплеменников это нравится или они воображают, что нра-
вится. Не могу я что-то любить или не любить по велению моды.
а опера тем более. И может быть...
Мартин. Руфь кивнула.
меня туда не водили с детства. А водили бы, и сегодня вечером я бы раст-
рогался и прослезился, и клоунское кривлянье драгоценной парочки только
еще прибавило бы красоты их голосам и оркестровому сопровождению. Ты
права. Дело главным образом в подготовке. А я уже вырос из пеленок. Мне
требуется или правда или ничего. Иллюзия, которая не убеждает, это явная
ложь, и когда коротышка Барильо, распалясь, страстно стискивает в
объятиях великаншу Тетралани, тоже охваченную страстью, и поет ей о сво-
ей несравненной любви, я вижу в этом только ложь.
внешних, в согласии со своей верой в общепринятое. Кто он таков, чтобы
он оказался прав, а весь культурный мир не прав? Она попросту не воспри-
нимала ни слов его, ни мыслей. Слишком прочно в ней укоренилось все об-
щепринятое, чтобы сочувствовать его бунтарским взглядам. Она с самого
детства слушала музыку, с самого детства любила оперу, и в ее окружении
все любили оперу. Так по какому же праву приходит Мартин Иден, который
еще недавно только и слышал регтаймы да простонародные песенки, и судит
о великой музыке? Руфь сердилась на него, и сейчас, идя рядом ним,
чувствовала себя оскорбленной. В лучшем случае, если уж быть очень снис-
ходительной, она, пожалуй, готова счесть его утверждения капризом, неле-
пой и неуместной выходкой. Но когда у дверей ее дома он на прощанье об-
нял ее и нежно, влюбленно поцеловал, она все забыла в приливе любви к
нему. И потом, в постели, никак не могла уснуть и сама себе удивлялась,
не впервые за последнее время, как это она полюбила такого странного че-
ловека, и еще несмотря на неодобрение родных.
отстучал эссе, которое назвал "Философия иллюзии". Наклеил марку, и ру-
копись отправилась в путь, но в последующие месяцы для нее потребовалось
еще много марок и много раз суждено ей было пускаться в путь.
фи слово "бедность" обозначало существование, лишенное каких-то удобств.
Тем и ограничивалось ее представление о бедности. Она знала, что Мартин
беден, и это связывалось для нее с юностью Линкольна, мистера Батлера и
многих других, кто потом добился успеха. К тому же, сознавая, что бедным
быть не сладко, она, как истинная дочь среднего сословия, преспокойно
полагала, будто бедность благотворна, что, подобно острой шпоре, она
подгоняет по пути к успеху всех и каждого, кроме безнадежных тупиц и
вконец опустившихся бродяг, И потому, когда она узнала, что безденежье
заставило Мартина заложить часы и пальто, она не встревожилась. Ее это
даже обнадежило, значит, рано или поздно он поневоле опомнится и вынуж-
ден будет забросить свою писанину.
похудел, а щеки, и прежде впалые, запали еще больше. Перемены в его лице
ей даже нравились.. Ей казалось, это облагородило его, не стало избытка
здоровой плоти и той животной силы, что одновременно и влекла ее, и вну-
шала отвращение. Иногда она замечала необычный блеск его глаз и радова-
лась, ведь такой он больше походил на поэта и ученого - на того, кем хо-
тел быть, кем хотела бы видеть его и она. Но Мария Сильва читала в его
запавших щеках и горящих глазах совсем иную повесть, день за днем заме-
чала в нем перемены, по ним узнавала, когда он без денег, а когда с
деньгами. Она видела, как он ушел из дому в пальто, а вернулся раздетый,
хотя день был холодный и промозглый, и сразу приметила, когда голодный
блеск в глазах потух и уже не так западают щеки. Заметила она и когда не
стало часов, а потом велосипеда, и всякий раз после этого у него прибы-
вало сил.
ла, что он засиживается за полночь. Работа! Мария понимала, он работает
еще побольше, чем она сама, хотя работа его и другого сорта. И ее пора-
зило открытие: чем меньше он ест, тем усиленней работает. Бывало, приме-
тив, что он уже вовсе изголодался, она как бы между прочим посылала ему
с кем-нибудь из своей ребятни только что испеченный хлеб, смущенно прик-
рываясь добродушным поддразниванием - тебе, мол, такой не испечь. А то
пошлет с малышом миску горячего супу, а в душе спорит сама с собой,
вправе ли обделять родную плоть и кровь. Мартин был ей благодарен, ведь
он доподлинно знал жизнь бедняков и знал, уж если существует на свете
милосердие, так это оно и есть.
ратила последние пятнадцать центов на бутыль дешевого вина. Мартин как
раз зашел в кухню за водой, и она пригласила его выпить. Он от души вы-
пил за ее здоровье, а она в ответ - за его. Потом она выпила за успех в
его делах, а он - за то, чтобы Джеймс Грант все-таки объявился и запла-
тил ей за последнюю стирку. Джеймс Грант плотничал поденно, платил не
очень исправно и задолжал Марии три доллара.
и оно тотчас ударило в голову. Такие во всем разные, они равно были оди-
ноки в своей обездоленности, и, хотя обходили ее молчанием, она-то их и
связывала. С изумлением Мария узнала, что он побывал на Азорах, где она
жила до одиннадцати лет. И изумилась вдвойне, что он побывал на Гавайс-
ких островах, куда она переселилась с Азор вместе с родителями. А когда
он сказал, что был на Мауи, на том самом острове, где она рассталась с
девичеством и вышла замуж, да не один раз был, а дважды, ее изумлению не
было границ. Она познакомилась с будущим своим мужем на Кахулави - Мар-
тин и там был дважды! Да-да, она помнит пароходы, груженные сахаром, и
он на них и плавал - ну и ну, до чего тесен мир. А в Уилуку? Он и там
был! Может, и надсмотрщика тамошней плантации знал? А как же, и не один
стаканчик с ним опрокинул.
ном. И Мартину будущее уже не казалось таким тусклым. Перед глазами мая-
чил успех. Вот-вот ухватишь. Потом он вгляделся в изборожденное морщина-
ми лицо сидящей перед ним женщины, замученной тяжким трудом, вспомнил ее
супы и только что испеченный хлеб, и жаркая благодарность вспыхнула в
нем, - вот бы ее облагодетельствовать!
можно?
- Только я про то, что покрупней, есть у тебя желание покрупней?
вздумал, а ведь с ней нынче мало кто шутит.
ответить.
стал, совсем мой, и не платить аренда семь доллар в месяц.
скажи самое большое свое желание. Считай, я господь бог, и чего ни поже-
лаешь, асе у тебя будет. Вот теперь говори, я слушаю.
конец заветнейшее, самое главное в жизни желание. - Я хочу молочный ран-
чо, хороший молочный ранчо. Много корова, много земля, много трава. Чтоб
близко Сан-Леандро. Сан-Леандро мой сестра живет. Буду продавать молоко
в Окленд. Будет много деньги. Джо и Ник не пасут корова. Они ходят шко-
ла. Время идет, идет, они станут хороший механик, работают железная до-
рога. Да, вот чего я хотел - молочный ранчо.
прикоснулась губами к стакану вина и к дарителю дара, который ей, конеч-
но же, вовек не получить. У Мартина доброе сердце, и она в сердце своем
оценила его намерение так высоко, словно ей и вправду достался этот дар.
молоко, и все ребятишки пойдут в школу, и круглый год будут обуты. Мо-
лочная ферма будет первый сорт, со всем, что полагается. Будет и дом, и
конюшня для лошадей, и, конечно, хлев. Будут и куры, и свиньи, и огород,
и плодовые деревья, и все такое, и коров хватит, сможешь нанять работни-
ка, а то и двух. Тогда тебе делать ничего не придется, только присматри-
вать за детьми. Да что тут говорить, найдется хороший человек, выйдешь
замуж и станешь жить припеваючи, а он пускай заправляет делами на ранчо.
единственный хороший костюм и отнес в заклад. Только от полной безвыход-
ности он это сделал, - ведь тем самым он отрезал себе дорогу к Руфи.
Черепнин Владимир
Бажанов Олег
Круз Андрей
Контровский Владимир
Херберт Фрэнк
Громыко Ольга