опять превратится в обыкновенного человека, доступного для
любви близких, родственные чувства, так долго пребывавшие в
летаргическом сне, ожили, обретя необычайную силу.
мужчина в доме.
навсегда. За неделю до перемирия он вошел в дом: без свиты,
предшествуемый только двумя босоногими ординарцами, которые
сложили в галерее седло и сбрую мула и сундучок со стихами --
единственное, что осталось от императорской экипировки
полковника Аурелиано Буэндиа; Амаранта окликнула брата, когда
он проходил мимо ее комнаты. Полковник Аурелиано Буэндиа словно
бы и не мог вспомнить, кто перед ним.
его возвращением, и показала ему руку с черной повязкой. --
Видишь?
далекое утро, когда он шел по Макондо, осужденный на смерть, и
впервые увидел эту повязку.
охрану. Полковник Аурелиано Буэндиа возвратился осмеянный,
оплеванный, обвиненный в том, что он, стараясь продаться
подороже, умышленно затягивал войну. Его трясло от лихорадки и
холода, под мышками снова вздулись нарывы. За шесть месяцев до
этого дня, прослышав о перемирии, Урсула открыла и убрала
спальню сына, окурила миром все углы, думая, что он вернется,
готовый спокойно дожидаться старости среди обветшалых кукол
Ремедиос. Но на самом деле за минувшие два года он свел
последние счеты с жизнью, и даже старость была для него уже
позади. Проходя мимо ювелирной мастерской, прибранной Урсулой с
особой тщательностью, он и внимания не обратил на то, что в
замке торчит ключ. До его сознания не дошли мелкие, но
хватающие за душу разрушения, учиненные в доме временем,
разрушения, которые после столь длительного отсутствия потрясли
бы любого человека, сохранившего живыми свои воспоминания.
Ничто не отозвалось болью в его сердце: ни облупившаяся
штукатурка на стенах, ни лохмотья паутины по углам, ни
запущенные бегонии, ни источенные термитами балки, ни поросшие
мхом косяки дверей, -- он не попался ни в одну из всех этих
коварных ловушек, расставленных для него тоской. Сел в галерее,
не снимая сапог, укутавшись в плащ, словно зашел в дом
переждать непогоду, и целый вечер смотрел, как льется на
бегонии дождь. Тогда Урсуле стало ясно, что он недолго проживет
с нею. "Может, опять война, -- подумала она, -- а если не
война, то, значит, смерть". Мысль эта была такой отчетливой и
убедительной, что Урсула восприняла ее как пророчество.
руку, а ложку -- в левую. Его брат-бдизнец, Хосе Аркадио
Второй, взял хлеб в левую руку; а ложку -- в правую.
Согласованность их движений была столь велика, что они казались
не двумя сидящими друг против друга братьями, а каким-то
хитроумным устройством из зеркал. Этот спектакль, придуманный
близнецами в тот день, когда они осознали свое полное сходство,
давался в честь вновь прибывшего. Но полковник Аурелиано
Буэндиа ничего не заметил. Он был так далек от всего
окружающего, что даже не обратил внимания на Ремедиос
Прекрасную, которая прошла мимо столовой совершенно голая. Одна
только Урсула осмелилась вывести его из задумчивости.
ужина, -- хоть постарайся запомнить, как мы выглядели сегодня
вечером.
единственная из всех человеческих существ, сумела разглядеть
нищету его души; он не был удивлен, но впервые за много лет
осмелился посмотреть ей прямо в лицо. У нее была изборожденная
морщинами кожа, стершиеся зубы, сухие, бесцветные волосы и
удивленный взгляд. Он сравнил ее с самым старым из своих
воспоминаний о ней, с Урсулой того дня, когда он предсказал,
что горшок с кипящим супом упадет на пол, и горшок
действительно упал и разбился. В одно мгновение он заметил
царапины, мозоли, раны и шрамы, которые оставили на ней более
полувека будничных забот и трудов, и обнаружил, что эти
печальные следы не вызывают в нем даже простого сострадания.
Тогда он сделал последнее усилие, чтобы отыскать в своем сердце
то место, где он сгноил все свои добрые чувства, и не смог его
найти. В былое время он по крайней мере испытывал что-то
похожее на стыд, когда запах собственной кожи напоминал ему о
запахе Урсулы, и мысли его нередко обращались к матери. Но
война все уничтожила. Даже Ремедиос, его жена, была сейчас лишь
тусклым образом какой-то незнакомки, годившейся ему в дочери.
От бесчисленных женщин, встреченных им в пустыне любви и
разбросавших его семя по всему побережью, не сохранилось в его
душе никакого следа. Обычно они приходили к нему в темноте и
уходили до зари, и наутро уже ничто о них не напоминало, разве
лишь ощущение какой-то пресыщенности во всем теле. Единственной
привязанностью, устоявшей против времени и войны, было чувство,
которое он испытывал в детстве к своему брату -- Хосе Аркадио,
но зиждилось оно не на любви, а на сообщничестве.
Урсулы. -- Это война все доконала.
своего пребывания на свете. В ювелирной мастерской он не тронул
лишь то, на чем не было отпечатка его личности, одежду свою
подарил ординарцам, а оружие закопал во дворе, с тем же
покаянным чувством, с каким его отец зарыл копье, убившее
Пруденсио Агиляра. Оставил себе только револьвер с
одним-единственным патроном. Урсула ни во что не вмешивалась.
Она запротестовала всего раз -- когда он собрался было снять
освещаемый неугасимой лампадой дагерротип Ремедиос в гостиной.
"Этот портрет давно уже не твой, -- сказала Урсула. -- Это
семейная святыня". Накануне подписания перемирия, когда в доме
не оставалось почти ни одной вещи, которая могла бы напомнить о
полковнике Аурелиано Буэндиа, он принес в пекарню, где Санта
София де ла Пьедад готовилась разжигать печи, сундучок со
своими стихами.
пожелтевших бумаг. -- Такое старье будет хорошо гореть.
не возражавшей даже своим детям, почудилось, что ей предлагают
сделать что-то запретное.
себя.
полковник.
и бросил в огонь щепки. За несколько часов до этого его
навестила Пилар Тернера. Много лет не встречавший ее, полковник
Аурелиано Буэндиа удивился, что она так постарела и располнела,
что смех ее утратил былую звонкость, но вместе с тем он был
удивлен, какого мастерства достигла она в гадании на картах.
"Береги рот", -- остерегла его Пилар Тернера, и он подумал:
разве эти слова не явились поразительным предвосхищением
ожидавшей его судьбы, когда она сказала их в прошлый раз, в
самый расцвет его славы. Вскоре после встречи с Пилар Тернерой
он, стараясь не обнаружить особой заинтересованности, попросил
своего личного врача, только что удалившего ему гной из
нарывов, показать, где точно находится сердце. Врач его
выслушал и затем испачканной йодом ватой нарисовал у него на
груди круг.
дождливым. Полковник Аурелиано Буэндиа появился на кухне раньше
своих обычных пяти часов утра и выпил всегдашнюю чашку кофе без
сахара. "В такой день, как сегодня, ты родился на свет, --
сказала ему Урсула. -- Всех испугали твои открытые глаза". Он
не обратил на нее внимания, так как прислушивался к топоту
марширующих солдат, сигналам трубы и отрывистым командам,
которые врывались в тишину раннего утра. Хотя после стольких
лет войны полковник Аурелиано Буэндиа должен был привыкнуть к
этим звукам, он ощутил слабость в коленях и озноб, как в
юности, когда в первый раз увидел обнаженную женщину. И смутно
подумал, попав наконец в западню тоски, что, если бы в то время
женился на этой женщине, он не узнал бы ни войны, ни славы и
остался бы просто безымянным ремесленником -- счастливым
животным. Эта запоздалая и неожиданная слабость отравила ему
завтрак. Когда в шесть часов утра за ним пришел полковник
Геринельдо Маркес с группой повстанческих офицеров, полковник
Аурелиано Буэндиа выглядел еще более молчаливым, задумчивым и
одиноким, чем обычно. Урсула пыталась накинуть ему на плечи
Сертаков Виталий
Контровский Владимир
Суворов Виктор
Перумов Ник
Суворов Виктор
Белов Вольф