Клерфэ желали успеха. Почему она попала сюда, эта телеграмма? В
комнате было почти темно; Лилиан еще раз взглянула на подпись:
ольман. Она долго не сводила глаз с этого имени. Потом отыскала
место отправления. Телеграмма была послана из санатория онтана.
егодняшний день принадлежит призракам, -- подумала она,
опускаясь на постель. -- В коробке радиоприемника сидит Клерфэ,
он только и ждет момента, когда сможет заполнить ревом своей
машины комнату, а теперь еще эта телеграмма, -- кажется, что в
окошко заглянуло множество молчаливых лиц.
Ей не хотелось писать. Ведь она оставила санаторий навсегда.
Она была совершенно уверена в том, что не вернется обратно,
прощание с санаторием было окончательным. Лилиан чувствовала
себя подобно летчику, который, израсходовав над открытым морем
половину своего горючего, не повернул назад, а полетел дальше.
приемник. Из Рима передавали спортивные известия. Казалось, в
комнату ворвался ураган, сквозь шум слышались фамилии гонщиков,
названия селений и городов, знакомые и незнакомые -- Мантуя,
Равенна, Болонья, Аквила, перечень часов и секунд; диктор
взволнованным голосом сообщал о выигранных минутах так, словно
он говорил о святом Граале; потом он перешел к поврежденным
водяным насосам, к заклинившимся поршням, сломанным
бензопроводам; обо всем он повествовал таким тоном, словно это
были несчастья мирового масштаба. В полутемную комнату
неудержимым потоком хлынули гонки, неистовая погоня за
временем, за каждой секундой, но люди гнались там не за жизнью,
они боролись за то, чтобы быстрее промчаться по мокрым спиралям
шоссе, мимо орущей толпы, за то, чтобы быть впереди на
несколько сот метров и оказаться первыми в каком-либо пункте,
который через секунду надо покинуть. Эта бешеная гонка длилась
много часов подряд. Машины стрелой уносились из уродливого
провинциального городишка, словно за ними по пятам гналась
атомная бомба, и все для того, чтобы на несколько минут раньше
пятиста Других гонщиков примчаться в тот же отвратительный
провинциальный городишко.
не захватили меня так, как они захватили миллионы людей,
выстроившихся в этот вечер и в эту ночь вдоль дорог Италии?
Разве не должны были они опьянить меня больше, чем всех
остальных? Разве моя собственная жизнь не походит на гонки?
урвать от судьбы, и разве она не гналась за призраком, который
мчался впереди нее, как заяц-манок мчится перед сворой собак на
охоте?
радиоприемника. Лилиан опять услышала перечень часов и минут,
фамилии гонщиков, марки автомобилей, средние скорости
участников соревнования и наивысшие скорости отдельных
гонщиков. А потом тот же голос с небывалой гордостью возвестил:
сли лидирующие машины не снизят темпа, они достигнут Брешии в
рекордное время.
подумала она, -- и снова окажутся в том же маленьком
провинциальном городишке, снова увидят те же гаражи, кафе и
лавчонки. Окажутся там, откуда умчались, презрев смерть; целую
ночь они будут нестись вперед как одержимые; на рассвете их
свалит с ног ужасающая усталость, их лица, покрытые коркой
грязи, окаменеют, подобно маскам, но они все равно будут
мчаться и мчаться вперед, охваченные диким порывом, как будто
на карту поставлено все самое важное на свете, и в конце концов
они снова вернутся в уродливый провинциальный городишко, из
которого уехали. Из Брешии в Брешию! Разве можно представить
себе более выразительный символ бессмысленности? Природа щедро
одарила людей чудесами; она дала им легкие и сердце, дала им
поразительные химические агрегаты -- печень и почки, наполнила
черепные коробки мягкой беловатой массой, более удивительной,
нежели все звездные системы вселенной; неужели человек должен
рискнуть всем этим лишь для того, чтобы, если ему
посчастливится, примчаться из Брешии в Брешию?
Брешию. Так ли это?.. з Тулузы в Тулузу. От самодовольства к
самодовольству. я? -- подумала Лилиан. -- Где та решия, к
которой я стремлюсь? Она взглянула на телеграмму Хольмана. Нет,
не в санатории. Там не было ни решии, ни улузы. Там шла
безмолвная и неумолимая борьба, борьба за каждый вздох на
границе между жизнью и смертью. Там не могло быть ни решии, ни
улузы!
потрогала свои платья, и ей показалось, что с них осыпается
пепел. Она взяла со стола щетки и гребни, а затем так же
машинально положила их обратно, не сознавая, что держала в
руках. Подобно тени, вползающей в окно, в ней закралось
подозрение, не совершила ли она ужасной ошибки, неминуемой и
непоправимой.
столе. При свете лампы она казалась самым светлым пятном в
комнате. Время от времени Лилиан поглядывала на нее. Было
слышно, как за окном плескалась вода. Оттуда тянуло запахом
реки и листьев.
погрузилась в воспоминания. -- Чем заняты люди в санатории в то
время, как Клерфэ мчится по темному шоссе Флоренции за светом
своих фар? Поколебавшись секунду, она сняла трубку и назвала
телефон санатория.
задние колеса.
проскочили пункт обслуживания.
темноты, где шумел дождь. Повсюду стояли люди с зонтиками, в
непромокаемых плащах. Мелькали белые стены, люди, разлетавшиеся
в разные стороны, как брызги, зонтики, качавшиеся взад и
вперед, подобно шляпкам грибов во время бури; впереди чью-то
машину швыряло из стороны в сторону.
остановилась.
замолк, но в ушах Клерфэ все еще стоял гул, как в пустых
заброшенных залах.
седьмом. Конти выбыл.
отстал от него на три минуты.
кто приходит в Рим первым, никогда не выигрывает гонки. Это
всем известно.
матерь господа нашего! Ты ведь это тоже знаешь! Покарай
Маркетти за то, что он первый! Ниспошли ему маленькую дырочку в
бензонасосе, больше ничего не надо. И Лотти тоже; быть вторым
-- почти такой же грех, как быть первым. Святые архангелы,
храните... -- молил он.
не в Брешии?
заглушил рев мотора.
к которому они были приклеены, вновь пошло разворачивать перед
Клерфэ свои бесчисленные петли.
почему, он надеялся, что на этом пункте обслуживания его ждет
телеграмма. Но телеграммы всегда запаздывают. Может быть, он