Почему не запретили своим прихожанам участвовать в войне? Вот в чем был ваш
долг! Но, видно, времена мучеников миновали! Зато когда я бывал вынужден
присутствовать на церковной службе в окопах, я очень часто слышал моления о
победе нашего оружия. Как вы думаете, Христос стал бы молиться о победе
галилеян над филистимлянами?
склонность к демагогии, - сдержанно отвечает Бодендик. - И вам, как видно,
хорошо известно, что с помощью ловких пропусков, извращений и одностороннего
истолкования можно вызвать сомнение в чем угодно и опровергнуть все на
свете.
нам постоянно рассказывали о темных, первобытных и жестоких дохристианских
эпохах. Сейчас я снова читаю об этом и нахожу, что мы от тех времен недалеко
ушли, - я оставляю в стороне развитие науки и техники. Но и их мы используем
главным образом для того, чтобы убивать как можно больше людей.
- тоже. Для всякой предвзятой точки зрения всегда найдутся доказательства.
когда расправилась с гностиками.
оскорбительным удивлением.
часть христианства. А все, чему до сих пор меня научила жизнь, - это ценить
терпимость.
другого. Пусть каждый живет по-своему. Но терпимость в нашем возлюбленном
отечестве звучит, как слово на незнакомом языке.
резко.
поблескивают сквозь налетающий порывами дождь. Из открытых дверей доносится
слабый запах ладана.
отлично знаете, в чем разница. Но вы не имеете права допустить ее, так как в
обиходе вашей церкви этого слова нет. Только вы одни способны дать человеку
вечное блаженство! Никто не владеет небом, кроме вас! И никто не может
отпускать грехи - только вы. У вас на все это монополия. И нет иной
религии, кроме вашей! Вы - диктатура! Так разве вы можете быть терпимыми?
это! Утешение для тех, кто боится жизни! Думать тебе-де больше незачем. Я
все знаю за тебя! Обещая небесное блаженство и грозя преисподней, вы играете
на простейших человеческих эмоциях, - но какое отношение такая игра имеет к
истине; этой фата-моргане, обольщающей наш ум?
миролюбивый, снисходительный и слегка насмешливый тон.
рассерженный на самого себя. - Но и у вас - только красивые слова.
еще тормозит их, - кажется глупостью и бегством от жизни; так-то, безобидный
дождевой червь, роющийся на пашнях пошлостей!
Правда, она в духе позднего барокко.
церкви не один Савл обратился в Павла. И мы повидали и одолели не таких
карликов, как вы. Продолжайте, бодро ползите дальше. В конце любого пути
стоит Бог и ждет вас.
зонтиком в ризнице. А через полчаса, одетый причудливее, чем гусарский
генерал, он снова выйдет оттуда и будет исполнять роль представителя Господа
Бога. Вся суть в мундире, говорил Валентин Буш после второй бутылки
Иоганнисбергера, в то время как Эдуард Кноблох все больше предавался
меланхолии и мечтам о мести, - только в мундире. Отними у военных мундир - и
не найдется ни одного человека, который захотел бы стать солдатом.
неравномерно. Как будто в листве деревьев сидят тени и окропляют себя водой.
На Изабелле наглухо застегнутый плащ и маленький капюшон, прикрывающий
волосы. Видно только ее лицо, оно светится в темноте, как узкий серп месяца.
Погода холодная и ветреная, и, кроме нас, в саду никого не осталось. Я давно
забыл и Бодендика, и ту черную злость, которая без всякой причины порой
вдруг начинает бить из моей души, словно грязный фонтан.
ощущаю ее движения и тепло ее тела, и мне чудится, будто это единственное
тепло, которое еще осталось на свете.
кажутся почти черными.
бормочет:
течение всей жизни никогда, никого. Должно быть, всегда любишь слишком мало
- и от этого все человеческие несчастья.
бы уже не двое.
можем любить друг друга и верить, что мы уже одно.
воспоминания не осталось бы.
Никаких. Почему же их нет? Ищешь, ищешь, но оказывается, что все исчезло! А
ведь произошло так много! Только это еще помнишь! Но больше ничего! А почему
забываешь? Ты и я, разве мы уже не знали друг друга когда-то? Скажи! Ну
скажи! Где все это теперь, Рудольф?
многое уже было, думаю я. Иногда оно подходит вплотную и стоит перед тобой,
и знаешь, что оно было когда-то точно такое же, и даже знаешь, как все будет
еще через мгновение, но только хочешь его схватить, а оно уже исчезает,
словно дым или умершее воспоминание.
как дождь. Он ведь тоже некогда возник из соединения двух газов кислорода и
водорода, а они уже не помнят, что когда-то были газами. Они теперь только
дождь, и у них нет воспоминаний о том, чем они были прежде.
минутах, когда нежданно двойник какого-то забытого воспоминания вдруг
встает из глубин многих жизней и как будто смотрит поверх них на тебя.
Гравий скрипит под нашими ногами. За стенами сада раздается протяжный вой
клаксона, словно там автомобиль ждет кого-то, кто хочет бежать.
познаем лишь до тех пор, пока каждый из нас еще сохраняет свое отдельное
"я". Если бы наши "я" слились друг с другом, то случилось бы то же, что и с
дождем. Возникло бы новое "я", и мы уже не смогли бы помнить наши отдельные,
прежние "я". Мы оказались бы кем-то другим - таким же непохожим на нас
прежних, как непохож дождь на воздух, - и каждый уже не был бы отдельным
"я", только углубленным через другое "я".
было бы все равно, что смерть?
смерть - никто не знает, Изабелла. Поэтому ее ни с чем нельзя сравнивать.
Но, наверно, каждый из нас уже не чувствовал бы, что это он сам. Возникло бы
опять новое одинокое "я".
себя за свой педантизм школьного учителя и за то, что опять забрался бог
знает в какие дебри.
Будь она совершенной - вспыхнула бы мгновенная молния и все бы исчезло.