сияющего от счастья мистера Крацера в шортах и спортивной
кепке рядом с поднятой на веревках рыбиной размером больше,
чем сам рыбак. Они сняты на яхте в море. Должно быть, у
берегов Флориды. Этот сфотографированный трофей красуется
рядом с дипломом дантиста и, видать, является предметом не
меньшей гордости.
же фотографии на стенах. Хозяин в шортах и кепке с козырьком,
обязательно большая рыбина, поставленная на хвост. Море. Яхта.
Это, очевидно, знак, свидетельство завоеванного в жизни
положения. Как звездочки на погонах военных. Даже у отца
Питера Лоутона, моего школьного приятеля, который негр, но
адвокат, тоже висела фотография с большой рыбой. Разница была
лишь в цвете кожи рыбака.
Чем мог увлечь их? Перспективой сфотографироваться рядом с
большой рыбой, затем повесить эту фотографию рядом с
адвокатским или докторским дипломом в рамке и заняться
загребанием денег?
им еще оставалось делать? Идти по стопам своего папаши? Для
этого они слишком начитаны. Ехать в Израиль? Туристами,
пожалуй, но не больше. Как и отец.
жалкое лицо ее мужа и думала о том, как им должно быть одиноко
и страшновато одним-одинешеньким с дряхлой собакой Джерри
доживать среди голого леса в этом пустынном и неуютном, как
могильный склеп, доме. Я вспомнила своих дедушек и бабушек и
подумала о том, что они лучше прожили свои жизни. По крайней
мере, чем-то увлекались и свято верили во что-то.
и учтиво обратилась я к хозяину, искренне желая отвлечь его от
тягостных мыслей. - Могли бы вы, будучи до крайности голодным,
везти целый эшелон с хлебом и не съесть ни крошки?
стряхивал с себя какое-то наваждение, а миссис Крацер
обеспокоенно положила ладонь на мой лоб и сказала:
спать.
представляла, будто я лежу в своей комнате в Нью-Йорке, и за
тонкой перегородкой платяного шкафа я слышу сонное дыхание
мамы. Но вместо маминого легкого дыхания скрипучей визжащей
пилой резал мой слух жуткий собачий храп из гостиной. Я
никогда не думала, что собаки могут так храпеть во сне.
Сильнее, чем дедушка Степан, когда он засыпал, крепко выпив.
Но, пожалуй, такое жирное и старое кривоногое чудовище, как
эта сука Джерри, так и должно храпеть.
Б.С. Он в комнате через одну от моей. А хозяева спят на другой
стороне дома. До них, должно быть, не доносится этот мерзкий
собачий храп. Они не услышат, даже если на нашей стороне мы с
Б.С. будем палить друг в друга из пистолетов. Нет, конечно, не
друг в друга, а дружно разрядим свои пистолеты в это храпящее
месиво из жирного мяса, обтянутого пегой и лысой от старости
кожей, которое растеклось колышущимся студнем на полу у
камина.
упускаю такой счастливый случай, когда мы с Б.С. остались на
всю ночь без мамы в этом странном пустом доме, похожем на
мавзолей, среди снегов и голого леса? Это наша с ним ночь. Она
дарована нам судьбой. Кто знает, будет ли еще одна такая ночь?
А я, дура, лежу тут в темноте на чужой и скрипучей кровати
одна-одинешенька, а рядом, совсем рядышком, томится в
тоскливом одиночестве самый дорогой мне человек и, возможно,
шепчет в темноте мое имя и зовет меня. Мне даже стало жарко
при этой мысли. Но я тут же рассмеялась внутренним смехом.
Станет он шептать мое имя! Нужна я ему! Дура я несмышленая.
Выдумаю невесть что и уговариваю себя, что так оно и есть.
раскинув до полу свои огромные, в синей татуировке, ручищи и
храпит дуэтом с Джерри. Храпит так, что хрустальные подвески
трясутся. Все мужчины храпят, сказала однажды мама. А я бы
добавила: кроме гомосексуалистов. Мой папа не храпит. Я не
единожды спала с ним в одной комнате. Он дышит ровно и тихо.
Как ребенок. Только вот разговаривает во сне. То, что днем не
сказал по застенчивости, ночью высказывает смело и прямо в
глаза своему собеседнику. Ух, он какой боевой во сне, мой
папа!
(если не спит), что нам с ним выпал редкий случай провести
ночь вместе. Без маминого подозрительного и ревнивого взгляда.
Делать, что нам вздумается. А что мы будем делать? Смешной
вопрос недозревшей сопливой девчонки. Мы будем делать то, что
весь мир делает испокон веку, когда мужчина и женщина остаются
наедине. Если их, конечно, связывает чувство. Это и грудной
младенец понимает. Не мне учить Б.С. уму-разуму. Он мне
годится не только в отцы, но вполне мог бы быть мне и
дедушкой. При условии раннего сексуального развития. Как,
например, случилось со мной.
Как это поется в советской песне: смелого пуля боится, смелого
штык не берет. Ничего себе тексты лезут в голову в такой
момент. Это, должно быть, на нервной почве.
трясутся от волнения. Надо взять себя в руки. Вести себя как
взрослая. Он не посмеется надо мной. Он все поймет.
Я простужусь и заболею. Будет ему возни со мной. А так, рядом
с ним, я согреюсь. Прижмусь крепко-крепко к его мускулистой и
волосатой груди, зароюсь лицом в его жесткую курчавую бороду
и... усну. Сладко-сладко. Вдыхая горький запах трубочного
табака, которым он весь пропитался.
возможен, если учесть крутой нрав этого мужлана. Возьмет за
шкирку своей лапой и вышвырнет из спальни, как шкодливого
котенка.
моего чувства. Я как-нибудь переживу такой удар. Мы, женщины,
выносливы, как кошки. Я где-то читала, что в Ленинграде во
время блокады, когда давали по 125 граммов хлеба в день на
человека, мужчины умирали от голода первыми. А женщины
умудрялись все перетерпеть и даже выжить. Вот и я выживу. Одна
со своим горем. Никто не увидит моих слез. А вот он, негодяй,
еще вспомнит, что упустил, возможно, лучший момент в своей
жизни, последний шанс на склоне лет любить и быть любимым. И
умирая, будет горько плакать скупыми мужскими слезами и, уже в
агонии, в предсмертном бреду будет повторять еле слышно мое
имя. И люди вокруг будут пожимать плечами и диву даваться, кто
же эта загадочная женщина, чье имя шепчет с благоговением
умирающий Б.С.?
повинного Б.С. Вот так всегда со мной! Вместо того, чтобы
действовать быстро и решительно, я начинаю фантазировать,
рассусоливать, потом, глядишь, и не смогу вспомнить, с чего
это я все затеяла. Типичные интеллигентские выкрутасы. Как
говорит Б.С.
пальцами мягкий ворс ковра.
меня нет тапочек. Нет халата. Я - абсолютно голая. Только
тоненькие трусики на мне. Тем лучше. Как говорил дедушка Сема,
товар лицом. Пусть видит, что имеет. Я даже не прикрою руками
свои грудки. Они у меня хорошенькие-прехорошенькие. Мне нечего
стесняться. Тем более, что Б.С. - врач, а врача стесняются
только жалкие провинциалки.
комнаты, храп мерзкой Джерри усилился, и в кромешней темноте
гостиной алели последние угольки в погасшем камине. Это
помогло мне сориентироваться, и я пошла, ступая на цыпочках,
по бесшумному ковру, пропустила одну дверь и возле следующей
остановилась. Окно в комнате было затянуто толстой шторой, и я
не могла сообразить, где кровать. Он не храпел и вообще не
проявлял никаких признаков жизни. Значит, не спит и видит
меня, потому что его глаза привыкли к темноте. Крепкий запах
трубочного табака защекотал мои ноздри - верный признак, что
он здесь, в этой комнате, и я не ошиблась дверью.