неулёжно, потом въелась и пошла.
Спиридон. -- Вы ручку тремя пальчиками обоймите, как перо, и водите по воле,
плавнёнько... во... ну-ну!.. К себе-то когда волочёте -- не дёргайте...
потому что знал теоретическую механику, сопромат и много ещё наук, и имел
обширный взгляд на общественную жизнь, Спиридон -- потому, что все вещи
слушались его. Но Сологдин не скрывал своего снисхождения к дворнику,
Спиридон же снисхождение к инженеру скрывал.
только шла позвенивая и выфыркивала желтоватые сосновые опилки на
комбинезонные брюки тому и другому.
развёл!
Сами зуб смотрите, какой вчера, такой сегодня.
что-то этот плут с ней сделал.
про'деды не доработали -- всё на меня легло. А вот ваши дружки подойдут.
водосточные трубы и вся земля были убраны инеем, и сивые космы его украшали
овершья лип на прогулочном дворике, вдали.
спросил Сологдин.
лишь с образованными, не предполагая почерпнуть что-либо ценное у людей
низкого развития.
под дугу с вами и я. У меня в карточке было написано "стеклодув". Я, ить, и
правда стеклодув когда-то был, халявный мастер, на нашем заводе под
Брянским. Да дело давнее, уж и глаз нет, и работа тая сюда не относится, тут
им мудрого стеклодува надо, как Иван. У нас такого на всём заводе сроду не
было. А всё ж по карточке привезли. Ну, догляделись, кто таков, -- хотели
назад пихать. Да спасибо коменданту, дворником взял.
одноэтажного здания "тюремного штаба", показался Нержин. Он шёл в
незастёгнутом комбинезоне, в небрежно накинутой на плечи телогрейке, с
казённым (и потому до квадратности коротким) полотенцем на шее.
раздеваясь, сбрасывая до пояса комбинезон и снимая нижнюю сорочку.
редко-пушистый нетронутый слой не то снега, не то инея, и собирая его
горстями, Нержин стал рьяно натирать себе грудь, спину и бока. Он круглую
зиму обтирался снегом до пояса, хотя надзиратели, случась поблизости, мешали
этому.
Пока я прохватился -- а уж Змей прием кончил. Теперь в понедельник.
Сологдина, которого знал мало. -- Ну, я покатил.
Спиридон пошёл в сторону вахты, куда зэков кроме него не пускали.
спину, -- не угодил я Антону. Отнёсся я к Семёрке, как к "трупу пьяницы под
марфинским забором". И ещё вчера вечером он предложил мне переходить в
криптографическую группу, а я отказался.
между его светло-русыми с приседью аккуратно подстриженными усами и такой же
бородкою сверкали перлы ядрёных, не затронутых порчей, но внешней силою
прореженных зубов:
"математик", и "поэт" были заменены по известному чудачеству Сологдина
говорить на так называемом Языке Предельной Ясности, не употребляя
[птичьих], то есть иностранных слов.
невесело:
хочется. В Сибирь, так в Сибирь... Я с сожалением замечаю, что Лёвка прав,
скептик из меня не получился. Очевидно, скептицизм -- это не только система
взглядов, но прежде всего -- характер. А мне хочется вмешиваться в события.
Может быть даже кому-нибудь... в морду дать.
что называлось "скептицизмом" на Языке Кажущейся Ясности), -- было
неизбежным на пути от... сатанинского дурмана, -- (он хотел сказать "от
марксизма", но не знал, чем по-русски заменить), -- к свету истины. Ты уже
не мальчик, -- (Сологдин был на шесть лет старше), -- и должен душевно
определиться, понять соотношение добра и зла в человеческой жизни. И должен
-- выбирать.
намерения тут же вникнуть и выбрать между добром и злом. Надев малую ему
сорочку и продевая руки в комбинезон, Глеб отговорился:
слаб, и ты -- "источник ошибок"? -- И, как впервые, вскинулся и посмотрел на
друга: -- Слушай, а в тебе всё-таки... "Свет истины" -- и "проституция есть
нравственное благо"? И -- в поединке с Пушкиным был прав Дантес?
зубов:
деревянное яйцо. Во мне -- девять сфер.
И редко кому я даю увидеть внутренние. Не забывай, что мы живём под закрытым
забралом. Всю жизнь -- под закрытым забралом! Нас вынудили. А люди и вообще,
и без этого -- сложней, чем нам рисуют в романах. Писатели стараются
объяснять нам людей до конца -- а в жизни мы никогда до конца не узнаём. Вот
за что люблю Достоевского: Ставрогин! Свидригайлов! Кириллов! -- что за
люди? Чем ближе с ними знакомишься, тем меньше понимаешь.
вафельное полотенце Нержин повесил себе на шею вроде кашне, а на голову
нахлобучил старую фронтовую офицерскую шапку, уже расходящуюся по швам.
Это ж -- контрреволюционная литература! Да опасно просто! -- Он надел и
телогрейку. -- Но вообще я с тобой не согласен. Разве когда новичок
переступает порог камеры, а ты на него свесился с нар, прорезаешь глазами --
разве тут же, в первое мгновение, ты не даёшь ему оценки в главном -- враг
он или друг? И всегда безошибочно, вот удивительно! А ты говоришь -- так
трудно понять человека? Да вот -- как мы с тобой встретились? Ты приехал на
шарашку ещё когда умывальник стоял на парадной лестнице, помнишь?
вытирался, и в полутьме поднял лицо из полотенца. И я -- остолбенел! Мне
показалось -- иконный лик! Позже-то я доглядел, что ты -- нисколько не
святой, не стану тебе льстить...
же я почувствовал к тебе доверие и уже через пять минут рассказывал тебе...
заурядным.
тебе вопросик...
А?
руки на груди -- ему очень шло это положение -- он произнёс приподнято: