проверял тайник, он непременно находил письмо. А когда, не проверив,
лгал ей, оказывалось, что она уже расставила ловушки, чтобы поймать его
на лжи. Она плакала, рыдала.
и это в дом, куда за многие годы не заглядывал ни один белый, кроме не-
го, и где вот уже двадцать лет она проводила все ночи одна; целую неделю
она заставляла его лазить к ней через окно. При этом она иногда прята-
лась, и он искал ее по всему темному дому, покуда не находил в каком-ни-
будь чулане, в нежилой комнате, где она ждала его, тяжело дыша, с горя-
щими, как угли, глазами. То и дело она назначала ему свидание где-нибудь
под кустами в парке, и он находил ее голой или в изодранной в клочья
одежде, в буйном припадке нимфомании, когда ее мерцающее тело медленно
корчилось в таких показательно-эротических позах и жестах, какие рисовал
бы Бердслей, живи он во времена Петрония. Она буйствовала в душной, на-
полненной дыханием полутьме без стен, буйствовали ее руки, каждая прядь
волос оживала, как щупальце осьминога, и слышался буйный шепот: "Негр!
Негр! Негр!"
ных, безымянных связях была достаточно пристойной, как почти всякая
жизнь в здоровом и нормальном грехе. Происхождение порчи было для него
еще менее понятно, чем для нее. Откуда что берется, удивлялся он; но ма-
ло этого: порча перешла на него самого. Он начал бояться. Чего - он сам
не понимал. Но он уже видел себя со стороны - как человека, которого за-
сасывает бездонная трясина. В мысль это еще не сложилось. Пока что он
видел перед собой только улицу - безлюдную, дикую и прохладную. Именно
прохладную; он думал, иногда говоря себе вслух: "Надо уходить. Надо уби-
раться отсюда".
любопытство, пессимизм, обыкновенная инертность. Между тем связь продол-
жалась, все глубже и глубже затягивая его в деспотическое, изнурительное
неистовство ночей. Вероятно, он понимал, что уйти не может. Во всяком
случае, он никуда не уходил и наблюдал, как борются в одном теле два су-
щества - словно две мерцающие под луной фигуры, которые по очереди топят
друг друга и судорожно выныривают на поверхность черного, вязкого пруда.
То - спокойная, сдержанная, холодная женщина первой фазы, падшая и обре-
ченная, но даже в падении своем и обреченности почему-то остававшаяся
неприступной и неуязвимой; то - другая, вторая, в яростном отречении от
этой неуязвимости стремившаяся в черную бездну и в бездне вновь обретав-
шая физическую чистоту - ибо берегла ее так долго, что теперь уже не
могла потерять. Иногда они обе всплывали на черную поверхность, обняв-
шись, как сестры; черная вода стекала с них. И тогда возвращался прежний
мир: комната, стены, мирный, несметный хор насекомых за летними окнами,
где насекомые гудели уже сорок лет. Она смотрела на него дикими, отчаян-
ными глазами, как чужая; глядя на нее, он мысленно перефразировал себя:
"Она хочет молиться, но и этого не умеет".
вылилась в третью фазу так постепенно, что он не мог бы сказать, где за-
вершилась одна и началась другая. Так лето переходит в осень, и осень
неумолимо простирает на лето свою знобкую власть, словно тени при закате
солнца; так в осени умирающее лето вспыхивает там и сям, словно пламя в
угасающих углях. Это растянулось на два года. Он по-прежнему работал на
фабрике, а в свободное время начал потихоньку продавать виски - очень
осмотрительно, ограничиваясь несколькими надежными покупателями, ни один
дз которых не знал другого. Она не подозревала об этом, хотя запасы свои
он прятал на ее земле и встречался с покупателями в лесу, за выгоном.
Скорее всего она не стала бы возражать. Но и миссис Макихерн не стала бы
возражать против потайной веревки; вероятно, ей и миссис Макихерн он не
признавался по одной и той же причине. Размышляя о миссис Макихерн и о
веревке, об официантке, которой он так и не сказал, где раздобыл для нее
деньги, и, наконец, - о нынешней любовнице и о виски, он готов был пове-
рить, что продает виски не ради денег, а потому что обречен что-то скры-
вать от женщин, которые его окружают. Между тем ему случалось иногда
увидеть ее и днем - издали, за домом: под чистым и строгим платьем живо
и явственно шевелилось подпорченное, переспелое, готовое хлынуть гнилью
при одном прикосновении, как порождение болота; она же ни разу не огля-
нулась ни на хижину, ни на него. И когда он думал о том, другом сущест-
ве, которое жило только в темноте, ему казалось, что сейчас, при дневном
свете, он видит всего лишь призрак кого-то, умерщвленного "очной сест-
рой, и призрак этот бродит бесцельно по местам былого покоя, лишенный
даже способности стенать.
без конца. Сначала это был водопад; теперь - приливы и отливы. Во время
прилива она могла почти обмануть и себя и его. Как будто сознание, что
это всего лишь прилив, рождало в ней яростный протест и еще большее не-
истовство, которое втягивало и его и ее в физические эксперименты, со-
вершенно уже невообразимые, сметало их обоих своим напором и несло неве-
домо куда, помимо воли. Она как будто понимала, что времени в обрез, что
осень ее уже приближается, - не зная еще, что именно эта осень означает.
Тут действовал, казалось, один инстинкт: животный инстинкт и инстинктив-
ное желание сквитать потерянные годы. Затем наступал отлив. И они, изну-
ренные и пресыщенные, валялись на суше, словно после утихшего мистраля,
глядя друг на друга, как чужие, безнадежно и укоризненно (он - со ску-
кой, она - с отчаянием в глазах).
инстинкт предупреждал ее, что настало время либо оправдываться, либо ис-
купать. Она говорила об этом во время отливов. Первое время ночь всегда
начиналась потопом, словно часы дневной разлуки подпирали иссякающий ру-
чей, чтобы он хоть несколько мгновений мог изображать водопад. Но потом
ручей стал слишком слаб даже для этого: теперь Кристмас шел к ней нео-
хотно, как чужой, уже думая о возвращении; как чужой, уходил от нее, по-
сидев с ней в темной спальне, побеседовав о ком-то третьем, тоже чужом
Он заметил, что теперь словно сговорившись, они встречаются только в
спальне, - словно уже женаты. Ему больше не приходилось разыскивать ее
по всему дому; ночи, когда он искал ее, а она, шумно дыша, голая прята-
лась в темном доме или в кустах запущенного парка, канули в прошлое, как
тайник в заборном столбе за сараем
ного безобразного сладострастия и ревности. Хотя теперь у нее были осно-
вания для ревности - если бы она об этом знала. Примерно раз в неделю он
уезжал, якобы по делам. Она не знала, что дела у него - в Мемфисе, где
он изменяет ей с женщинами - женщинами, которых покупают за деньги. Она
этого не знала. Возможно, в нынешнем своем состоянии она бы и не повери-
ла, не стала выслушивать доказательства, нисколько бы не огорчилась. По-
тому что теперь у нее вошло в обыкновение проводить большую часть ночи
без сна и отсыпаться днем после обеда. Она не была больна; виновато было
не тело. Она была здорова, как никогда; аппетит у нее был волчий, она
прибавила килограммов двенадцать. Бессонницу рождало не это. А чтото в
самой темноте, в земле, в умирающем лете: оттуда грозило ей что-то ужас-
ное, но инстинкт убеждал ее, что ей это не повредит; это настигнет и ве-
роломно предаст ее, но вреда не причинит: наоборот, она будет спасена,
жизнь пойдет по-прежнему и даже лучше, станет менее ужасной Ужасно было
то, что она спасения не желала "Я еще не готова молиться", - говорила
она вслух, спокойно, беззвучно, застыв с широко раскрытыми глазами, а
лунный свет лился и лился в окно, затопляя комнату холодом непоправимос-
ти - безумных сожалений полный. "Не принуждай меня сейчас молиться. Бо-
же, милый, позволь мне еще немного побыть падшей". Вся ее прошлая жизнь,
голодные годы представлялись ей серым тоннелем, в дальнем и невозвратном
конце которого вечным укором ныла, как три коротких года назад, ее го-
лая, умерщвленная девственностью грудь. "Боже, милый, еще немного. Боже,
милый, еще немного".
по привычке совершали обряд страсти, юна начинала говорить о ребенке.
Сперва она рассуждала об этом отвлеченно, как о детях вообще. Возможно,
"то было всего лишь инстинктивной женской уловкой, "околичностью, воз-
можно - нет. Во всяком случае, он далеко не сразу сообразил, - и был
ошеломлен своим открытием, - что обсуждает она это всерьез, как нечто
вполне осуществимое. Он тут же сказал: "Нет".
соображал, думал Хочет замуж. Вот что. Ребенка хочет не больше, чем я
"Просто уловка, - соображал он. - Этого и надо было ожидать, как же я не
подумал. Надо было год назад отсюда убраться". Но он боялся ей это ска-
зать, боялся, чтобы слово "женитьба" не возникло между ними, не было
произнесено вслух, - прикидывал: "Может, она еще ничего не подумала, а я
ее сам наведу на эту мысль". Она наблюдала за ним.
- почему? Покой и обеспеченность до конца дней. И никаких скитаний. А
чем женитьба хуже теперешнего-то и он подумал: "Нет. Если поддамся, зна-
чит, напрасно прожил тридцать лет, чтобы стать тем, кем я решил стать".
Он сказал:
года назад.
менна. Она еще не успела договорить, а он уже решил, что она лжет. Те-
перь он сообразил, что ждал от нее этих слов уже больше трех месяцев.
Но, посмотрев на ее лицо, он понял, что она не лгала. Поверил, что она
знает, что не лжет. Он подумал: "Вот оно. Сейчас она скажет, женись. Но
Маркелов Олег
Маккарти Кормак
Флинт Эрик
Витковский Евгений
Лукин Евгений
Махров Алексей