Глава тридцать первая
Никогда не знаешь, сколько времени плывешь по реке, если течение быстрое. Кажется, что долго, а на самом деле, может быть, очень мало. Вода была холодная и стояла очень высоко, и по ней проплывало много разных вещей, смытых с берега во время разлива. По счастью, мне попалось тяжелое бревно, которое могло служить опорой, и я вытянулся в ледяной
[199]
воде, положив подбородок на край бревна и стараясь как можно легче держаться обеими руками. Я боялся судорог, и мне хотелось, чтобы нас отнесло к берегу. Мы плыли вниз по реке, описывая длинную кривую. Уже настолько рассвело, что можно было разглядеть прибрежные кусты. Впереди был поросший кустарником остров, и течение отклонялось к берегу. У меня была мысль снять башмаки и одежду и достигнуть берега вплавь, но я решил, что не нужно. Я все время не сомневался, что как-нибудь попаду на берег, и мне трудно придется, если я останусь босиком. Необходимо было как-нибудь добраться до Местре.
теперь плыли медленнее. Берег был уже совсем близко. Можно было разглядеть
каждую веточку ивняка. Бревно медленно повернулось, так что берег оказался
позади меня, и я понял, что мы попали в водоворот. Мы медленно кружились на
месте. Когда берег снова стал виден, уже совсем близко, я попробовал,
держась одной рукой, другой загребать к берегу, помогая ногами, но мне не
удалось подвести бревно ближе. Я боялся, что нас отнесет на середину, и,
держась одной рукой, я подтянул ноги так, что они уперлись в бревно, и с
силой оттолкнулся к берегу. Я видел кусты, но, несмотря на инерцию и на
усилия, которые я делал, меня течением относило в сторону. Мне стало очень
страшно, что я утону из-за башмаков, но я работал изо всех сил и боролся с
водой, и когда я поднял глаза, берег шел на меня, и, преодолевая грозную
тяжесть ног, я продолжал работать и плыть, пока не достиг его. Я уцепился за
ветвь ивы и повис, не в силах. подтянуться кверху, но я знал теперь, что не
утону. На бревне мне ни разу не приходило в голову, что я могу утонуть. Меня
всего подвело и мутило от напряжения, и я держался за ветки и ждал. Когда
мутить перестало, я немного продвинулся вперед и опять отдохнул, обхватив
руками куст, крепко вцепившись в ветки. Потом я вылез из воды, пробрался
сквозь ивняк и очутился на берегу. Уже почти рассвело, и никого не было
видно. Я лежал плашмя на земле и слушал шум реки и дождя.
ни одного моста. Я счи[200] тал, что нахожусь, вероятно, против Сан-Вито. Я
стая раздумывать о том, что мне делать. Впереди был канал, подходивший к
реке. Я пошел туда. Никого вокруг не было видно, и я сел под кустами на
самом берегу канала, и снял башмаки, и вылил из них воду. Я снял френч,
вынул из бокового кармана бумажник с насквозь промокшими документами и
деньгами и потом выжал френч. Я снял брюки и выжал их тоже, потом рубашку и
нижнее белье. Я долго шлепал и растирал себя ладонями, потом снова оделся.
Кепи я потерял.
их в боковой карман вместе с деньгами. Деньги намокли, но были целы. Я
пересчитал их. Всего было три с лишним тысячи лир. Вся одежда была мокрая и
липкая, и я размахивал руками, чтобы усилить кровообращение. На мне было
шерстяное белье, и я решил, что не простужусь, если буду все время в
движении. Пистолет у меня отняли на дороге, и я спрятал кобуру под френч. Я
был без плаща, и мне было холодно под дождем. Я пошел по берегу канала. Уже
совсем рассвело, и кругом было мокро, плоско и уныло. Поля были голые и
мокрые; далеко за полями торчала в небе колокольня. Я вышел на дорогу.
Впереди на дороге я увидел отряд пехоты, который шел мне навстречу. Я,
прихрамывая, тащился по краю дороги, и солдаты прошли мимо и не обратили на
меня внимания. Это была пулеметная часть, направлявшаяся к реке. Я пошел
дальше.
местность, и под дождем она казалась еще более плоской. Со стороны моря там
лагуны и очень мало дорог. Все дороги идут по устьям рек к морю, и чтобы
пересечь равнину, нужно идти тропинками вдоль каналов. Я пробирался по
равнине с севера на юг и пересек две железнодорожные линии и много дорог, и
наконец одна тропинка привела меня к линии, которая проходила по краю
лагуны. Это была Триест-Венецианская магистраль, с высокой прочной насыпью,
широким полотном и двухколейным путем. Немного дальше был полустанок, и я
увидел часовых на посту. В другой стороне был мост через речку, впадавшую в
лагуну. У моста тоже был часо[201] вой. Когда я шел полем на север, я видел,
как по этому пути прошел поезд. На плоской равнине он был виден издалека, и
я решил, что, может быть, мне удастся здесь вскочить в поезд, идущий из
Портогруаро. Я посмотрел на часовых и лег на откосе у самого полотна, так
что мне был виден весь путь в обе стороны. Часовой у моста сделал несколько
шагов вдоль пути по направлению ко мне, потом повернулся и пошел назад, к
мосту.
длинный, что паровоз тянул его очень медленно, и я был уверен, что мог бы
вскочить на ходу. Когда я уже почти потерял надежду, я увидел приближающийся
поезд. Паровоз шел прямо на меня, постепенно увеличиваясь. Я оглянулся на
часового. Он ходил у ближнего конца моста, но по ту сторону пути. Таким
образом, поезд, подойдя, должен был закрыть меня от него. Я следил за
приближением паровоза. Он шел, тяжело пыхтя. Я видел, что вагонов очень
много. Я знал, что в поезде есть охрана, и хотел разглядеть, где она, но не
мог, потому что боялся, как бы меня не заметили. Паровоз уже почти
поравнялся с тем местом, где я лежал. Когда он прошел мимо, тяжело пыхтя и
отдуваясь даже на ровном месте, и машинист уже не мог меня видеть, я встал и
шагнул ближе к проходящим вагонам. Если охрана смотрит из окна, я внушу
меньше подозрений, стоя на виду у самых рельсов. Несколько закрытых товарных
вагонов прошло мимо. Потом я увидел приближавшийся низкий открытый вагон, из
тех, которые здесь называют гондолами, сверху затянутый брезентом. Я почти
пропустил его мимо, потом подпрыгнул и ухватился за боковые поручни и
подтянулся на руках. Потом сполз на буфера между гондолой и площадкой
следующего, закрытого товарного вагона. Я был почти уверен, что меня никто
не видел. Я присел, держась за поручни, ногами упираясь в сцепку. Мы уже
почти поравнялись с мостом. Я вспомнил про часового. Когда мы проезжали, он
взглянул на меня. Он был совсем еще мальчик, и слишком большая каска
сползала ему на глаза. Я высокомерно посмотрел на него, и он отвернулся. Он
подумал, что я из поездной бригады. [202]
проходившими вагонами, и я нагнулся посмотреть, как прикреплен брезент. По
краям были кольца, и он был привязан веревкой. Я вынул нож, перерезал
веревку и просунул руку внутрь. Твердые выпуклости торчали под брезентом,
намокшим от дождя. Я поднял голову и поглядел вперед. На площадке переднего
вагона был солдат из охраны, но он смотрел в другую сторону. Я отпустил
поручни и нырнул под брезент. Я ударился лбом обо что-то так, что у меня
потемнело в глазах, и я почувствовал на лице кровь, но залез глубже и лег
плашмя. Потом я повернулся назад и снова прикрепил брезент.
керосином. Я лежал и слушал шум дождя по брезенту и перестук колес на ходу.
Снаружи проникал слабый свет, и я лежал и смотрел на орудия. Они были в
брезентовых чехлах. Я подумал, что, вероятно, они отправлены из третьей
армии. На лбу у меня вспухла шишка, и я остановил кровь, лежа неподвижно,
чтобы дать ей свернуться, и потом сцарапал присохшую кровь, не тронув только
у самой раны. Это было не больно. У меня не было носового платка, но я
ощупью смыл остатки присохшей крови дождевой водой, которая стекала с
брезента, и дочиста вытер рукавом. Я не должен был внушать подозрения своим
видом. Я знал, что мне нужно будет выбраться до прибытия в Местре, потому
что кто-нибудь придет взглянуть на орудия. Орудий было слишком мало, чтоб их
терять или забывать. Меня мучил лютый голод.
Глава тридцать вторая
Я лежал на досках платформы под брезентом, рядом с орудиями, мокрый, озябший и очень голодный. В конце концов я перевернулся и лег на живот, положив голову на руки. Колено у меня онемело, но, в общем, я не мог на него пожаловаться. Валентини прекрасно сделал свое дело. Я проделал половину отступления пешком и проплыл кусок Тальяменто с его коленом. Это и в самом деле было его колено. Другое
[203]
колено было мое. Доктора проделывают всякие штуки с вашим телом, и после этого оно уже не ваше. Голова была моя, и все, что в животе, тоже. Там было очень голодно. Я чувствовал, как все там выворачивается наизнанку. Голова была моя, но не могла ни работать, ни думать; только вспоминать, и не слишком много вспоминать.
ней, не зная, придется ли мне ее увидеть, и я старался не думать о ней,
только совсем немножко о ней, только под медленный перестук колес о ней, и
свет сквозь брезент еле брезжит, и я лежу с Кэтрин на досках платформы.
Жестко лежать на досках платформы, в мокрой одежде, и мыслей нет, только
чувства, и слишком долгой была разлука, и доски вздрагивают раз от раза, и
тоска внутри, и только мокрая одежда липнет к телу, и жесткие доски вместо
жены.
запахом смазки и металла, или брезент, пропускающий дождь, хотя под
брезентом с орудиями очень приятно и славно; но вся твоя любовь - к кому-то,
кого здесь даже и вообразить себе нельзя; слишком холодным и ясным взглядом
смотришь теперь перед собой, скорей даже не холодным, а ясным и пустым.
Лежишь на животе и смотришь перед собой пустым взглядом, после того, что
видел, как одна армия отходила назад, а другая надвигалась. Ты дал погибнуть
своим машинам и людям, точно служащий универсального магазина, который во
время пожара дал погибнуть товарам своего отдела. Однако имущество не было
застраховано. Теперь ты с этим разделался. У тебя больше нет никаких
обязательств. Если после пожара в магазине расстреливают служащих за то, что
они говорят с акцентом, который у них всегда был, никто, конечно, не вправе
ожидать, что служащие возвратятся, как только торговля откроется снова. Они
поищут другой работы - если можно рассчитывать на другую работу и если их не
поймает полиция.
тогда, когда рука карабинера ухватила меня за ворот. Мне хотелось снять с
себя [204] мундир, хоть я не придавал особого значения внешней стороне дела.
Я сорвал звездочки, но это было просто ради удобства. Это не было вопросом
чести. Я ни к кому не питал злобы. Просто я с этим покончил. Я желал им
всяческой удачи. Среди них были и добрые, и храбрые, и выдержанные, и
разумные, и они заслуживали удачи. Но меня это больше не касалось, и я
хотел, чтобы этот проклятый поезд прибыл уже в Местре, и тогда я поем и
перестану думать. Я должен перестать.
Лукьяненко Сергей
Аникина Наталья
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Круз Андрей
Конан-Дойль Артур