задумчиво сказала Мэй. - И не ставят рекордов в постели... Но чтобы с этим
человеком я чувствовала себя единственной, прекраснейшей в мире, чтобы его
любовь окружала меня так, как облако аромата окружает куст цветущей
сирени. Чтобы он говорил мне прекрасные слова...
как дойдет до дела - так одно убожество.
кто любит... В общем, слова могут быть те же самые. Но все - по-другому.
Тебя никто не берет штурмом, с тобой никто не затевает марафона... А
просто долгая-долгая ласка, чтобы от прикосновения пальцев и губ растаяла
кожа... и проснулось желание... чтобы оно не взорвалось в тебе и растаяло,
а росло медленно-медленно, сильно-сильно... Не любопытство, не азарт, а
слитые вместе нежность и желание, понимаешь? Чтобы как волна, которая
рождается в глубине моря и набирает силу... и эта волна поднимала тебя все
выше и выше... и ты поймешь, что если сию же секунду твоя волна не
сольется с другой волной, ты просто задохнешься и умрешь...
что Мэй грезит о том, чего сама не испытала, как Люс - о восторге в
объятиях Томаса-Робина, которое, если вдуматься, тоже проблематично...
блаженство!.. Ф-фу...
права. Именно это слово и не внушало ей ни малейшего доверия.
совершенно спокойно заключила она.
фоне ночного неба. Но окно было узкое, а фигура - пышная...
вздыхать пришлось Люс. Мэй поворачивалась, чтобы Люс могла оценить ее
затянутые в бархатисто-черный комбинезон крутые округлые бедра, тонкую
талию, высокую крепкую грудь, гордую и сильную шею, изящный прогиб спины и
длину стройных, хотя и слишком крепких, по мнению Люс, ног.
похвасталась Мэй. - Десантные дети неплохо облагородили генофонд. Конечно,
род человеческий будет совершенствоваться бесконечно, и мое сомнение
относится вовсе не к его внешним качествам. Я боюсь, что нам не удастся
вдохнуть в наших атлетов живую душу. Хотя мы пытаемся...
Блокхед-холле?
гордо ответила Мэй.
Знаешь, какого труда нам стоило установить авторство? Зато теперь его
будут проходить в школах. И мы... то есть наша группа... ну, это долго
объяснять... мы вернем ему его подлинное имя! Это - Эдуард...
может быть, чтобы он действительно был хорошим поэтом!
злости Мэй. - Ты читала его стихи о Прекрасной Леди? Когда я искала его и
работала с рукописями в Оксфордской библиотеке, то случайно набрела на
архив здешнего аббатства. И я все поняла! Ты просто не знаешь, что его
стихи переписывали, и они расходились по всей стране, по всей Европе! Он
писал по-латыни, и эти стихи пересылали из монастыря в монастырь.
По-настоящему их перевели совсем недавно - и ты не представляешь, какая
это была сенсация! И вот я его наконец-то нашла! Я даже прочитала те
стихи, которые считались утраченными...
в оригинале! - высокомерно сообщила Мэй. - Конечно, тебе трудно это
понять, но я его полюбила. Как в сказке - полюбила, не встретив ни разу,
просто за то, что он способен так любить... А знаешь, какого труда мне
стоило найти его? Во-первых, он в монастыре сменил имя, во-вторых, его
стихи монахи использовали в любовной переписке...
чем историческое фехтование. Монахи и ученые монахини обменивались
письмами, посылали друг другу стихи, и нужно было проверить сотню человек,
чтобы убедиться - ни один из них и ни одна из них этих стихов не сочиняли.
Если бы ты знала, какую мне написали программу-идентификатор! Я прогнала
через машину такое количество латыни, что теперь мой архив за хорошие
деньги покупает Академия филологических наук.
полюбопытствовала Люс, потому что эта исповедь показалась ей довольно
дикой.
рассмеялась. - Я начала не с того конца. У нас просто установка - поиск
неизвестных поэтов и художников. У известных-то вся жизнь изучена, там
трудно вклиниться незаметно и выполнить задание. А для нас же еще очень
важно не засветиться. Мы, как и вы, кстати, не имеем права ни во что
вмешиваться.
поэтическая натура? Он может быть какой-нибудь кривой, косой, даже
пузатый? - тут Люс некстати вспомнила братца Тука с его удивительными
способностями.
Мэй. - Вот как Эдуард. Знаешь, я даже не верю, что это - он, и что он -
такой, такой... Понимаешь, когда я увидела его с факелом... Нет, это
трудно объяснить. Мне кажется, я никогда не встречала более красивого
лица, и таких светлых кудрей, и таких огромных глаз. Поразительное лицо,
правда?
красавец-поэт уже был влюблен - в нее, Люс-А-Гард! И Люс знала, что ему
никогда не понравится Мэй с ее роскошными формами, невзирая на ее страсть
к поэзии и прочие достоинства.
круглогрудая Мэй, несомненно, пришлась бы по нраву Томасу-Робину, а ей
нужен был хрупкий поэт, и никто больше, потому что атлетами она была сыта
по горло. Люс же приходила в бешенство, вспоминая великолепного стрелка, а
без любви юного поэта спокойно бы обошлась. Но поменяться избранниками они
не могли...
вдруг узелок как-нибудь развяжется сам собой?
счету десант?
средства еще испробованы... Погоди! А что об этом сказано в моей
биографии?
судьбу, что в ее время до этого не додумались.
взбудораженный поэт. Судя по ее внезапно озарившемуся лицу, вся биография
Люс в тот момент у нее из головы разом вылетела.
милость, она вдруг взялась?
несчастье и приехать с соболезнованиями.
устроили целый пир! Они все собрались в трапезной - и братец, и сэр
Арчибальд, мой бешеный дядюшка, и леди Мэри, моя сумасшедшая тетушка, и
леди Алиса, все, все безумцы!..
так возмущает?
виду, что в замке произошло убийство.
щуплые плечики, прибавила по привычке: - Добрый сэр!
нарядах, и ждут там меня.
занятное, да только небогатое. Лорд мог владеть сундуком золота, но
донашивать штаны, оставшиеся от дедушки. И роскошные парчовые манжеты,
которые видела Серебряная Свирель, вполне могли сверкнуть именно во время
трапезы. Вот только на ком - на леди Мэри или на леди Кэтрин? Люс не
приглядывалась к нарядам лорда Блокхеда, но вполне вероятно, что и мужчина
Максимов Альберт
Сертаков Виталий
Сертаков Виталий
Конан-Дойль Артур
Шилова Юлия
Посняков Андрей