Чтение 39–й страницы книги ~Любовница смерти~

Собственно, она уже догадалась, кто посетил ее в этот поздний час.

Гэндзи, больше-то и некому. Почувствовал что-то. Опять станет убеждать,
уговаривать. Придется прикинуться, что со всем согласна. Дождаться, чтоб
ушел, и уж потом...

Открыла.

На лестнице тоже было темно. Кто-то выключил там свет.

Смутно виднелся силуэт. Высокий, массивный -- нет, не Гэндзи.

Ночной гость молчал, было слышно его шумное прерывистое дыхание.

-- Вы ко мне? -- спросила Коломбина, вглядываясь во тьму.

-- К тебе! -- раздалось сипение -- такое дикое, злобное, что хозяйка
отшатнулась.

-- Кто вы? -- вскричала она.

-- Твоя смерть! С маленькой буквы.

Раздался хриплый хохот, из глубины глотки. Голос показался Коломбине
знакомым, но от ужаса она перестала что-либо понимать, да и времени
сосредоточиться не было.

Тень шагнула в прихожую, схватила барышню за шею крепкими, как железные
клещи, пальцами.

Голос прошипел:

-- Будешь вся синяя, с вывалившимся языком. Хороша избранница!

Страшный гость снова хохотнул -- хрипло, будто дряхлая собака залаяла.

В ответ на хохот раздалось сердитое шипение разбуженного Люцифера.
Храбрый змееныш, за последние недели изрядно подросший на молоке и мясном
фарше, вцепился обидчику в руку.

Тот, зарычав, схватил ужа за хвост и шмякнул об стену. Это заняло не
более секунды, но Коломбина успела рвануться. Ничего не решала, не
выгадывала момент. Как животное, повинуясь инстинкту, рванулась и все.

Разевая рот, но все равно молча, без крика, побежала по коридору.
Просто бежала. Вслепую, сама не зная, куда и зачем.

Ее гнал самый действенный погонщик -- страх смерти. Непередаваемый,
отвратительный. Сзади грохотала каблуками не Смерть, а смерть -- грязная,
смрадная, жуткая. Та самая, из детства. Жирная кладбищенская земля. Белые
могильные черви. Оскаленный череп. Дыры вместо глаз.

Мелькнула мысль: в ванную, запереть задвижку и кричать, колотить по
железной трубе, чтобы услышали соседи. Дверь ванной открывается вовне, ручка
хлипкая. Начнет дергать -- оторвет, а дверь останется запертой.

Замечательная была идея, спасительная. Но для ее осуществления
требовалось три, ну хотя бы две секунды, а взять их было негде.

На пороге комнаты пятерня сзади ухватила за рукав. Коломбина дернулась
что было сил, полетели пуговицы.

Зато вернулся голос.

-- Помогите! -- закричала она что было мочи.

Потом уже кричала не переставая. Так громко, как могла.

Метнулась из комнаты налево, в кухню.

Дверь ванной вот она, слышно, как шумит льющаяся из крана вода. Нет, не
успеть.

Из кухни снова налево, в коридор. Круг замкнулся.

Куда дальше? Снова в комнату или на лестницу -- входная дверь так и
осталась открытой.

Лучше на лестницу. Может, кто-нибудь выглянет?

С криком вылетела на темную площадку, бросилась вниз по ступенькам.
Только бы не оступиться!

Мешала длинная юбка. Коломбина рывком задрала ее выше колен.

-- Стой, воровка! Стой! -- ревел сзади хриплый голос.

Почему "воровка", успела подумать Коломбина, и в этот миг, перед самым
последним пролетом, подвернулся и хрустнул каблучок.

Взвизгнув, беглянка грохнулась грудью, животом на каменные ступени,
съехала вниз. Ударилась локтями, но было не больно -- только очень страшно.

Поняла: встать не успеет. Прижалась лбом к полу. Он был холодный и пах
пылью. Зажмурила глаза.

Громко хлопнула дверь подъезда.

Раздался звонкий крик:

-- Ни с места! Стреляю!

В ответ сипло:

-- На, получи!

Оглушительный треск, от которого у Коломбины заложило уши.

Раньше она в темноте ничего не видела, теперь перестала и слышать.

Кроме пыли запахло еще чем-то. Резкий, смутно знакомый запах.

Вспомнила -- порох. Когда брат Миша в саду стрелял ворон, пахло так же.

Издалека, еле слышно донесся голос:

-- Коломбина! Вы живы? Голос Гэндзи.

Сильные руки, но не грубые, как те, а осторожные, перевернули ее на
спину.

Она открыла глаза и снова зажмурилась.

Прямо в лицо светил электрический фонарь.

-- Слепит, -- жалобно сказала Коломбина Тогда он положил фонарь на
ступеньку, и теперь стало видно, что Гэндзи опирается о перила, причем в
руке держит дымящийся револьвер; что цилиндр у него съехал набок, а пальто
расстегнуто.

Коломбина шепотом спросила:

-- Что это было?

Он снова взял фонарь, посветил в сторону.

У стены сидел Калибан. Неподвижные глаза смотрели в пол. Из
приоткрытого рта стекала темная струйка. Еще одна, совсем черная, -- из
круглой дырки во лбу.

Он умер, догадалась Коломбина. В руке мертвый бухгалтер сжимал нож,
почему-то держа его не за рукоятку, а за лезвие.

-- Хотел метнуть, -- объяснил Гэндзи. -- Видно, у матросов научился,
пока по морям плавал. Но я выстрелил раньше.

Стуча зубами и давясь икотой, Коломбина спросила:

-- За-зачем? П-почему? Я ведь и так хотела, сама...

Подумала: как странно, теперь я заикаюсь, а он нет.

-- После, после, -- сказал ей Гэндзи.

Осторожно поднял барышню на руки, понес вверх по лестнице.

Коломбина прижалась головой к его груди Ей сейчас было очень хорошо. И
держал он ее удобно, правильно. Будто специально учился носить на руках
обессилевших девушек.

Она прошептала:

-- Я кукла, я кукла.

Гэндзи нагнулся, спросил:

-- Что?

-- Вы несете меня, как сломанную куклу, -- объяснила она.

Четверть часа спустя Коломбина, одна, сидела в кресле с ногами,
завернутая в плед, и плакала.

Одна -- потому что Гэндзи, укутав ее, отправился за доктором и
полицией.

С ногами -- потому что весь пол был мокрый, из ванной натекло.

А плакала не от страха (Гэндзи сказал, что больше ничего страшного не
будет) -- от горя. У нее на коленях узорчатой ленточкой лежал храбрый
Люцифер, недвижный, бездыханный.

Коломбина гладила своего спасителя по шершавой спинке, всхлипывала,
шмыгала носом.

Но когда повернулась к зеркалу, плакать перестала.

Увидела: на лбу багровая ссадина, нос распух, глаза красные, по шее
пролегли синие полосы.

Пока не вернулся Гэндзи, нужно было хоть как-то привести себя в
порядок.

III. Из папки "Агентурные донесения"

Его высокоблагородию подполковнику Бесикову (В собственные руки)

Милостивый государь Виссарион Виссарионович!

Эпопею с "Любовниками Смерти" можно считать завершенной. Постараюсь
изложить Вам события минувшего вечера, не упуская ничего существенного.

Когда все мы в обычный час собрались у Просперо, я сразу же понял:
случилось нечто из ряда вон выходящее. Председательствовал не Благовольский,
а Заика, и вскоре стало ясно, что наш дож низвергнут, и бразды правления
взял в свои крепкие руки новый диктатор. Правда, ненадолго и лишь для того,
чтобы объявить сообщество распущенным.

Именно от Заики мы узнали о невероятных событиях минувшей ночи.
Пересказывать их не буду, поскольку Вы несомненно обо всем уже осведомлены
из Ваших источников. Полагаю, что московская полиция и Ваши люди разыскивают
Заику, чтобы допросить его о случившемся, однако я Вам в этом малопочтенном
деле не помощник. Мне совершенно очевидно, что этот человек действовал
правильно, и если он не хочет встречаться с представителями закона (а именно
такое впечатление создалось у меня из его слов), это его право.

Неизбежность убийства, совершенного при самообороне, подтвердила и
Коломбина, едва не павшая от руки спятившего Калибана (того самого
соискателя, которого в прежних своих донесениях я именовал Бухгалтером --
его настоящее имя Вам тоже наверняка уже известно). Шея бедной девушки, еще
хранящая следы совершенного над ней насилия, была закрыта шарфом, на лбу
сквозь толстый слой пудры просвечивал кровоподтек, а ее голос, обычно такой
звонкий, совсем осип от отчаянных криков о помощи.

Заика начал свою пространную речь с развенчания идеи самоубийства, с
чем я от души солидарен, однако, с Вашего позволения, пересказывать этот
вдохновенный монолог не стану, поскольку для Вашего ведомства интереса он не
представляет. Отмечу лишь, что оратор говорил замечательно, хоть и заикался
больше обычного.

А вот сведения, сообщенные Заикой далее, Вам наверняка пригодятся. Эту