Чтение 39–й страницы книги ~Умножающий печаль~

остановилась бабка. Как всегда старомодно-скромно-опрятно одетая, с
зонтиком-тростью в руках. Я уже сделал шаг к дверям, но радио на столе
орденоносного консьержа заблекотало человеческим голосом:

- ...Сергей Ордынцев, режиссер-постановщик детского приключенческого
сериала "Верный Конь, Хитрый Пес и Бойкий Кот", проводит в воскресенье
кинопробы на роли главных героев фильма. Желающие...

Я слушал объявление, раскрыв от удивления рот, потом хлопнул с восторгом
себя по коленям и заорал:

- И-я-а! Во дает Серега! Из Франции прикатил! Ай да Верный Конь!..

- ...вы можете справиться по телефону 920-24-24...

- 920-24-24, - повторил я, обернулся к вахтеру и увидел, что на
изнаночной стороне газетной полосы, которую тот истово штудировал,
напечатано то же самое объявление: "...Верный Конь, Хитрый Пес и Бойкий
Кот..."

Я сделал к нему шаг:

- Отец! А-адну минуточку... - взял из рук обалдевшего стража газету,
оторвал страницу с объявлением, бросил на стол десятку и выскочил из
подъезда наружу.

Я внимательно осмотрел улицу - не притащила ли бабка ненароком хвоста,
дождался, пока она минует переход, и у края тротуара протянул ей руку:

- Нина Степановна, как я рад вас видеть!

Близоруко щурясь и так же, как ее сынок, поправив дужку очков, бабка
вгляделась на миг в мое лицо, усмехнулась и невозмутимо спокойно, как на
школьной перекличке, сказала:

- Бойко Константин... Шалопай и троечник...

- Обижаете, Нина Степановна! - оскорбленно возбух я. - Я никогда не был
жалким троечником, презренным середнячком. Я был заслуженным двоечником
школы, ее великим позором и мукой...

- Но ты стал заслуженным мастером спорта, великим чемпионом, и твой
портрет по сей день в актовом зале. - Она оперлась на мою руку. - Позор и
мука незаметно превратились в гордость - в жизни так случается.

- Странно, - удивился я. - А как же не сняли, когда я снова стал позором
школы?

- Снимать некому. И некогда. Всем ни до кого и ни до чего... Живем, как в
обмороке, - печально сказала Нина Степановна Серебровская.

- Забавно - унизили равнодушием, - заметил я. Позор или гордость, стыд,
слава - все равно, просто пятно на стене. Действительно, беспамятство
какое-то, припадок...

- Мой сын Саша сказал, что Россия сейчас - огромный игорный дом, все
играют - на все, на всех, без лимита. - Старуха тяжело вздохнула и, глядя
мне в глаза, спросила: - Вы поссорились с Сашей навсегда?

Какая она стала маленькая, седая, старая! Печально.

Мне хотелось, чтобы она обняла меня за голову, погладила по волосам,
поцеловала. Наверное, моя мать выглядела бы так же. Но представить мне это
трудно - я ведь видел ее только молодой. То ли воспоминание, то ли
воображение.

Я любил и жалел эту старуху. Я понимал, какой смертный неискупимый грех я
должен взять на себя. Какую страшную смертельную боль я должен ей причинить,
что это итоговая черта под ее жизнью, самое страшное страдание, которое
может выпасть на человеческую долю. Это ведь для других он - олигарх
Серебровский, великий магнат, миллиардер и завтрашний губернатор. Деспот,
предатель, мироед и кровосос. Для нее он навсегда останется сыночком. Сашей.

- Да, навсегда, - твердо сказал я.

- Ты винишь его в своей беде? - спросила она.

- Нина Степановна, об этом бессмысленно разговаривать... Кто там
разберется?

- Господь с тобой, Костя, - вздохнула Серебровская. - Не судья я вам.
Прощай... Мне надо идти...

- Не надо, - остановил я ее. - Простите меня, это я вас вызвал. Иначе мне
до вас теперь не добраться. А это должны сделать вы...

Бабка удивленно смотрела на меня:

- Зачем ты меня позвал?

Я протянул ей аккуратный маленький сверток - немногим больше сигаретной
пачки.

- Передайте это вашему сыну. Лично в руки, это касается его. И это -
важно...

В ее взгляде был немой вопрос, испуг, волнение.

- Костя, мне страшно...

- Нина Степановна, жить вообще страшновато - мы запутали друг друга до
рвоты...

Я знал, что творю черное дело, но я не мог поступить по-другому, я знал,
что я прав, что, кроме меня, некому остановить этого живоглота.

- И что будет? - спросила она беспомощно.

- Если поживем - то увидим. - Я уже собрался уходить, сделал несколько
шагов по тротуару, но все-таки обернулся и сказал вместо прощания: -
Молитесь за пропащего...

СЕРГЕЙ ОРДЫНЦЕВ:

УШИ МЕРТВОГО ОСЛА НА ДЕПОЗИТЕ

Сашка разговаривал по телефону, и его тонкие змеистые губы стягивало от
холодной ненависти.

- Я отдаю себе отчет, Анатолий Борисович, что мы смотрим на очень многие
вещи по-разному... Но существуют вещи, ради которых мы должны сохранять хотя
бы деловую корректность. Нет, Анатолий Борисович, нам с вами клятвы в дружбе
не нужны, но простая лояльность предполагает... Да, Анатолий Борисович, я
могу приехать к вам, чтобы решить раз-навсегда эти вопросы. Назначайте,
пожалуйста, срок... Хорошо, я буду звонить после вашего возвращения из
Вашингтона.

Сашка положил трубку и с огромной душевностью сказал вслух:

- Ох, этот Чубайс клятый!

Я молча смотрел на него - мое участие в разговоре, естественно, не
предполагалось, моими репликами и мнением никто не интересовался, да и не
знал я, о чем они так сердечно грызлись между собой. Хорошо, что они
говорили по радиотелефону, иначе никакие провода не выдержали бы - сгорели
от напряжения в их деловом дружелюбном разговоре.

- О чем мы с тобой говорили? - вернулся ко мне с поля боя Серебровский.

- Ты знаешь вице-премьера Фатеева? - спросил я.

- Знаю. Правда, он уже давно не вице-премьер...

- А чем он занимается сейчас?

- Черт его знает! Возглавляет какой-то общественный фонд, - равнодушно
сказал Сашка. - Можем сейчас же узнать. А зачем он тебе?

- Мне-то он ни к чему, но я получил на свой запрос любопытную справку из
Интерпола. У моих коллег нет реальных доказательств, но они допускают, что
миллионы Смаглия могли притечь из ловких ручек Фатеева. Из казны,
естественно, но с ведома и согласия Фатеева...

- Действительно любопытно, - с интересом посмотрел на меня Серебровский
поверх очков.

- Ты такую возможность допускаешь?

- Я любую возможность допускаю, - сказал Серебровский. - Наши чиновники -
люди отчаянные. Остановить их нельзя - они уже полностью в восторге от своей
безнаказанно-сладкой недозволенной жизни... Прошлое свое они продали,
предали и чертям передали. Души нет, прощения не будет. И завтра никакого
нет - там ад. Остается черный нал сегодняшнего дня, на закраине бытия...

- Я и не догадывался, что ты такой моралист, - усмехнулся я.

- Я не моралист. Я - трезвый, объективный наблюдатель...

- И участник, - добавил я.

- И участник! Мне иначе нельзя - мигом задницу отвинтят, - засмеялся
Сашка. - Возвращаясь к Фатееву... Я его хорошо знаю. Если у вас нет реальных
доказательств, очень хороших, надежных документов - все это разговоры в
пользу бедных...

- Пока доказательств нет, - согласился я. - У Интерпола - список из
двенадцати компаний, зарегистрированных в Ирландии, на Кайманах, Антигуа,
где осели деньги.

- Ага, все понятно - оффшор! - махнул рукой Серебровский. - Оффшорные
банки вам не дадут информацию. Получите от мертвого осла уши... Да и денег
там скорее всего уже нет.

Мне почему-то показалось, что Серебровский сказал это с облегчением.

- Посмотрим. Мои ребята сообщают мне, что Фатеев был тесно связан с
"Бетимпексом". И будут копать дальше.

- Я это приветствую, но...

В этот момент раздался звонок внутренней связи, и спикерфон голосом
секретарши Нади оповестил:

- Александр Игнатьич, звонит ваша мать...

- Скажите ей, что я попозже перезвоню ей.

- Извините, Александр Игнатьич, но Нина Степановна настаивает, она
говорит, что это очень срочно...

- Она здорова?

- Да, я спросила. Она говорит о каком-то очень срочном и важном деле...
Она явно взволнована...

- Хорошо, переключите на мой аппарат.

На пульте что-то пискнуло, моргнула зеленая лампочка, загорелась красная,
Серебровский сказал в микрофон:

- Здравствуй, мама... Да, мама, ты знаешь, что я всегда занят... А что,
собственно, случилось? Какой собес? Что-о? Кот Бойко? А ты? Ладно, я сейчас
к тебе приеду... - Он положил трубку, встал с кресла, в голосе звенела
тревога: - По-моему, у меня неприятности. Поехали!

ОКРУЖАЮТ

В Теплом Стане, на улице Огурцова, неподалеку от дома Лоры стоит старая
"шестерка", на которой несколько дней назад прибыл сюда ночью Кот Бойко. С
капота и багажника - вплотную - она замкнута двумя поисковыми машинами
"Конуса". На пассажирском сиденье "шестерки" восседает Павлюченко,