Чтение 39–й страницы книги ~Человек, который ненавидил Маринину~

— Ах, ты об этом! Ну и что? Я видела его. Надо сказать, получилось очень неплохо. Мне нравится.

— Неплохо? — прошипел Игорь. — Неплохо?!

— А что? — удивилась Оля. — Он действительно здорово сделан. Моя мама так просто от него в восторге.

Лицо Филимонова выразило сложную гамму чувств — от недоверия до возмущения, смешанного с отвращением.

— Этого я от тебя не ожидал. Зря я тебе позвонил. Уходи.

— Да ладно, не сердись, — примирительно сказала Оля. — Кстати, этот сериал уже давно идет. Ты что, не знал об этом?

— У меня нет времени смотреть телевизор. Ты хоть представляешь, какое это потрясение — включить проклятый ящик и увидеть, как на экране, изображая тебя, кривляется бывшая “интердевочка”! Ты бы хотела, чтобы тебя играл Дракула? Да она вообще на меня не похожа! Из нее же эмоции прут, как перебродившее тесто из кастрюли. Конечно, время от времени она выдает перлы типа: “я не женщина, я милиционер”, но “интердевочка” — она и есть “интердевочка”. Вертится, хихикает. А Чистяков? Ты видела, что они сделали с Чистяковым?

— А что не так с Чистяковым?

— А то, что у него волосы не рыжие, а темные. А Колобок? Кого они взяли на роль полковника Гордеева — толстого некрасивого Колобка?

— И ты из-за этого напился? — искренне изумилась Оля. — Было бы из-за чего! Естественно, что экранизация всегда отличается от книги. В кино свои законы. Актеры должны быть сексапильными, они должны проявлять эмоциональность, чтобы заводить зрителя, и вообще, какая разница, какие волосы у Чистякова — темные или рыжие?

— Тебе-то, конечно, никакой, — с горечью произнес Игорь. — Истина для тебя не имеет значения. Иногда мне кажется, что в этом мире истина вообще ни для кого не имеет значения. Хочешь текилы?

— Не хочу. И тебе уже хватит.

— Я сам знаю, хватит мне или не хватит. Это уже становится невыносимым. Я должен на что-то решиться. Сначала Маринина пишет обо мне, а теперь еще и кино снимают!

— Помнишь, как мы с тобой танцевали? — неожиданно переменила тему Оля.

— При чем тут это?

— В тот вечер ты мне говорил, что иногда тебе кажется, что на самом деле ты мужчина и тебе хочется быть мужчиной, а я ответила, что ты можешь сделать свой выбор и быть тем, кем ты захочешь. Ты решил быть мужчиной, и тебе это понравилось. Почему бы тебе вновь не сделать тот же выбор? Оставь Каменскую для книг и сериалов. Я не верю, что тебе на самом деле может нравиться такая жизнь, как у нее.

— Не имеет значения, нравится мне ее жизнь или нет, — пожал плечами Филимонов. — Я — Каменская. Сам не понимаю, что на меня тогда нашло. Сейчас я чувствую себя Каменской и не могу сделать выбор, потому что его для меня не существует.

— Ладно, допустим, выбора у тебя нет. А свечи у тебя есть?

— Свечи? При чем тут свечи?

— Доверься мне. Ты же хочешь, чтобы тебе стало легче? Или предпочитаешь и дальше терзаться от обиды и ярости? У тебя что, мазохистские наклонности?

— Выдвини этот ящик. Свечи там.

— Отлично! А где у тебя ванная?

— Направо по коридору.

— О! Да у тебя джакузи! Тебе нравится гидромассаж?

— Понятия не имею. Обычно я только стою по утрам под душем, чтобы окончательно проснуться.

— Ну ты даешь! Сейчас ты узнаешь, что такое лежать в джакузи с ароматическими маслами при мерцающем свете свечей и слушать приятную романтическую музыку.

— Не думаю, что мне это поможет, — с сомнением покачал головой Игорь.

— Поможет. Обязательно поможет, — подмигнула ему Оля.

* * *

— Отлично! Все просто отлично! Нам повезло! — воскликнул Додик Дацаев, отключая сотовый телефон.

— Что? Нашли продавца? — взволнованно спросил Тофик.

— Почти сразу. Причем оказался наш, дагестанец, Махмуд Асыров. С первого взгляда опознал парикмахера по фотографии. Этот гомик вел себя как последний дурак. Представляешь, попросил самые большие кроссовки. Махмуд говорит ему:

"Зачем, дорогой, тебе кроссовки такого большого размера? Для друга?”. “Для друга”, — отвечает парикмахер, а сам кроссовки прямо на тонкие спортивные туфли надевает. “Ты что, дорогой? — удивился Махмуд. — Кто ж так обувь меряет?” А парикмахер отвечает: “Я всегда так делаю, когда для него обувь покупаю”. Так и купил кроссовки сорок шестого размера.

— Здорово! — восхитился Тофик. — А когда Христопродавцева порадуем? Прямо сейчас?

— Сейчас поздно. Лучше завтра, — усмехнулся Дацаев. — Махмуд уже предупрежден. Всю правду милиции как на духу выложит.

* * *

— Раздевайся, — сказала Оля.

— Раздеваться? Зачем? — удивился Игорь.

— А ты собираешься лежать в джакузи в одежде?

— Может, ты выйдешь?

— Зачем?

— Я не хочу раздеваться при тебе.

— В чем дело? Раз мы обе женщины, какие могут быть проблемы? Уверяю тебя, у меня нет лесбийских наклонностей. Меня привлекают исключительно мужчины. К тому же я собираюсь принять ванну вместе с тобой. Ты же видишь, здесь три подголовника. Это джакузи рассчитано на трех человек, так что мы не будем беспокоить друг друга. Быстро снимай с себя все и лезь в ванну. Не спорь.

Игорь смотрел на нее с каким-то странным выражением. Его дыхание участилось.

— В твоем присутствии со мной происходит что-то необъяснимое. Сейчас, как и тогда в ресторане, мне снова начинает казаться, что у меня есть выбор.

— Так и должно быть. Раздевайся. В любом случае ты ничего не проиграешь. Если ты окажешься женщиной, мы просто примем ванну и поболтаем, как добрые подружки, но если вдруг ты решишь быть мужчиной… — Оля мечтательно вздохнула. — Это будет просто потрясающе! Давай я тебе помогу.

Подойдя к Филимонову, девушка начала медленно расстегивать на нем рубашку.

* * *

Муха, жужжа, кружила по комнате, как американский вертолет над джунглями Вьетнама. Она отыскивала место для посадки. Внизу виднелся холмистый рельеф, местами излучающий тепло. Мухе нравилось тепло. Сделав еще пару кругов, она выбрала небольшую коническую возвышенность с двумя темными овальными впадинами и спикировала, четко приземлившись на ее вершину.

Юра Демарин пошевелил носом. Муха насторожилась и расправила крылья, готовясь взлететь при малейшем признаке опасности. Юра еще раз пошевелил носом и тихо захихикал во сне. Ему снилось, что обнаженная Селена щекочет его волосами, а он, смеясь, игриво покусывает ее за соски.

На тумбочке возле кровати пронзительно зазвенел телефон. Звук вплелся в сновидение, трансформировавшись в стоны художницы, когда его член с силой вошел в нее. Телефон звонил и звонил, стоны становились все громче и пронзительнее, теперь и Юра тоже стонал, метался и кричал, погружаясь в головокружительный экстаз, какого он не испытывал никогда в жизни…

— Да что с ними всеми случилось? — проворчал Гоша Крестовоздвиженский, опуская трубку на рычаг. — Уже десять часов, а Демарин до сих пор не появился на работе, дома его тоже нет, да и у Игоря телефон не отвечает. Возможно, его нет дома, но мобильный-то он зачем отключил?

Гоша взволнованно зашагал по кабинету. Что же делать? Уже давно пора звонить генералу Елагину, надо продолжать разрабатывать версию с Вадимом Кругликовым, а напарники ни с того ни с сего оставили его одного. Полная безответственность с их стороны. Зачем тогда друзья, если на них нельзя положиться в самый ответственный момент?

"Ладно, я и сам могу позвонить генералу, — решил Гоша. — И без них справлюсь”.

Мобильный телефон генерала, к его удивлению, тоже не отвечал. И он туда же! Крестовоздвиженский почувствовал, как его поневоле охватывает тревога. Понимая, что, возможно, он напрасно это делает, Гоша не удержался и набрал домашний телефон Елагина.

Ему ответил женский голос, тихий и бесцветный, как последний вздох умирающего.

— Извините, я могу поговорить с Петром Ильичом?

— Петра Ильича больше нет. Он… он умер вчера от сердечного приступа.

— Ой, простите! — выдохнул Гоша. — Извините меня, ради бога. Я не знал…

В трубке раздались короткие гудки.

"Убили! — мелькнуло в голове у милиционера. — Генерала убили. Демарин и Игорь тоже исчезли. Мобильный телефон не отвечает. Даже Марины дома нет. Неужели и их?.. А ведь меня предупреждали, что нельзя связываться со спецслужбами. Дурак! Какой же я дурак!”

Сотрудники управления с удивлением оглядывались вслед мчащемуся по коридорам и лестницам Гоше. Громко хлопнув дверью, Крестовоздви-женский наконец выскочил на улицу и бросился наперерез резко затормозившему такси.

"К Юре или к Игорю? — думал Гоша. — Лучше к Игорю. Это ближе. Трупы. Там будет полно трупов. Наверняка его убили вместе с Мариной!”

— Куда едем? — недовольно спросил таксист. Вздрогнув при звуке его голоса, Крестовоздвиженский назвал адрес.

* * *

"Селена Далилова. “Восхождение на Олимп”. Цена 2800 долларов”, — прочитал Андрей Бочаров на табличке рядом с картиной. Этот холст размером 40х60 см был самым дешевым из выставленных в “Экстази” шедевров художницы-секс-бомбы. К счастью для Бочарова, его психика оказалась более устойчивой к воздействию сюрреализма, чем у Гоши Крестовоздвиженского, и его взгляд, направленный на картину, выражал лишь легкое недоумение.

На фоне красного бархатного занавеса, отороченного золотой каймой, Селена расставила несколько блестящих новеньких пюпитров, на которых были живописно разложены добрые шматы украинского сала вперемешку с отрезанными, но, несмотря на это, весьма сексапильными женскими грудями. На грудях и на сале, имитируя синие чернила печатей, которые раньше были в ходу на колхозных рынках, были отштампованы ноты и портреты композиторов — Моцарта, Вагнера, Чайковского.

— Актуальное искусство, твою мать! — хмыкнул Андрей, укоризненно качая головой. — Совсем охренели. Не зря в советское время самопальные выставки абстракционистов бульдозерами с землей ровняли. Все требовали, видишь ли, свободы самовыражения. Вот и получили они ее, это свободу. И что с ней сделали? Отрезанные бабские сиськи с портретами композиторов рисуют и называют это искусством, а сами, чтобы продать это искусство, ноги раздвигают, как дешевые шлюхи с панели.

Слегка прижимистый по натуре, Бочаров привык контролировать свои траты, ограничиваясь лишь самым необходимым, и стоимость картин Далиловой слегка шокировала его. Впрочем, если ему удастся разговорить Селену, эти деньги окупятся сторицей. Конечно, можно было сэкономить, похитив художницу и бесплатно выудив у нее всю необходимую информацию, но потом ее пришлось бы убить, и, хотя милиция никогда не вышла бы на его след, у его бывших коллег из ФСБ могли бы появиться нежелательные подозрения. А этого не хотелось. Очень не хотелось.

"Надо будет спросить Селену, что она хотела сказать этой картиной”, — подумал Андрей, направляясь к столику администратора.

— Я хочу купить “Восхождение на Олимп”. И, разумеется, познакомиться с художницей, — неприятно улыбаясь тонкогубым ртом, сказал он.

* * *

Марина Буданова испуганно вскрикнула, когда между закрывающимися дверцами лифта просунулись чьи-то руки. Резким рывком раздвинув двери, в лифт влетел тяжело дышащий мужчина и, то ли не успев, то ли не пожелав затормозить, тяжело навалился на девушку.

Отчаянно завизжав, Марина изо всех сил оттолкнула бандита и, вспомнив уроки карате, которые она когда-то брала, со всей дури заехала ему ногой в пах.

Мужчина с болезненным криком врезался спиной в уже захлопнувшиеся дверцы.