Чтение 39–й страницы книги ~Фаянсовый череп~

побоялся.
Илья с Григорием спустились вниз, на этот раз ступая, вопреки
обыкновению, тихо. А когда зажгли свет, то ойкнули в один голос и
бросились к распростертой на бетонном полу матери.
- Жива, жива... - бормотал Илья, прикладывая пальцы к сонной артерии.
Пульс был вполне сносным, женщина дышала, хотя поверхностно и неровно.
- Сейчас, мама, мы сейчас... - суетился Григорий в поисках холодной
воды.
- За нашатырем дуй, - закричал Илья.
- Где я его возьму?
- В аптечке, в микроавтобусе.
Григорий бросился наверх. Вернулся ок быстро, словно выскочил в
розарий, развернулся на каблуке и снова нырнул в люк. Между указательным и
средним пальцем он сжимал стеклянную ампулу. Григорий не утруждал себя
поисками носового платка, раздавил стеклянный цилиндрик прямо в пальцах,
порезав кожу. Нашатырь смешивался с кровью, резкий запах распространился в
подземелье.
Вырезубова неровно вздохнула, дернулась и открыла глаза. Сперва она
не замечала своих сыновей, видела лишь светлеющий прямоугольник люка и
лестницу, уходящую в звездное небо. В первый момент женщина подумала, что
умерла и теперь ей предстоит путь в замогильный мир. Две капли нашатыря,
смешанного с кровью, сорвались с пальцев Григория и упали ей на шею.
Женщина медленно подняла голову и посмотрела на сыновей. Вспомнила,
что произошло, сообразила, что земная жизнь продолжается.
- Кто вас так, мама? - поправляя на лбу матери седую прядь,
сочувственно поинтересовался Илья. Вырезубова зло оттолкнула заботливую
руку.
- Она.., сучка, которую вы в дом притащили. Все она, - скрюченный
палец дрожал от негодования.
Илья сжал в руках короткие обрывки веревки, перепачканные кровью.
- Вот сучара! - шипел он.
- Ты при матери не выражайся.
Вырезубова хоть и чувствовала себя неважно - кружилась голова, но
положение обязывало ее держаться с достоинством.
Она отстранила от себя Илью.
- Руку-то перевяжи. И запомни, никогда больше не давай мне нашатырь
нюхать. Не люблю.
- Почему?
- Он туалетом воняет.
- Хорошо, мама, не буду.
Вырезубова стояла держась за тонкие металлические перила лестницы, и
холод стали возвращал ее к жизни.
- Вы эту сучку притащили, вам с ней и разбираться.
- Как это случилось, мама?
- Не знаю.
- Куда она делась?
Григорий вспомнил, что калитка в воротах оставалась приоткрытой.
- Убежала?
- Как пить дать, убежала. Это ты ее привязывал!
- Нет, ты! - братья готовы были наброситься друг на друга с кулаками,
лишь бы оправдаться перед матерью.
- Тихо, дети! - цыкнула на них Вырезубова. - Теперь уже неважно, кто
ее привязывал, важно то, что она видела и знает. Найдите ее и прикончите.
- Она же того, сумасшедшая, - робко вставил Григорий, - рассказать
ничего толком не сможет.
- Сумасшедшая, ты сказал? А если в себя придет? И помогите же мне,
наконец, подняться!
Братья, бережно поддерживая мать под локти, подвели ее к свету.
Вырезубова морщилась, каждый шаг отдавался болью в ушибленной голове, в
порезанном плече.
- Все вы, - приговаривала она, - трахаться им захотелось! Поотрываю
вам пиписки, чтобы неповадно было! Вы что, мужика словить не могли? На баб
их потянуло...
- Мы как лучше хотели, мама.
Все втроем Вырезубовы выбрались из оранжереи и тут же наткнулись на
жалобно скуливших собак. Псы жались к земле, демонстрируя полную
покорность.
- Вы, кобели проклятые, - закричала Вырезубова, - где были? Куда
смотрели? Почему ее не загрызли?! - и зло, изо всей силы ударила под ребра
ближайшего пса.
Тот заскулил, свернулся калачиком и закрутился волчком. Второй же пес
не рискнул отползти, хотя знал, что его ждет та же участь. Но он знал и
другое: наказание нужно получить сполна, только тогда можно надеяться на
прощение.
На этот раз удар ногой нанес Григорий. Пес завизжал как поросенок,
ужаленный в пятачок пчелой.
- Кормишь их, кормишь, а толку никакого!
- Не в коня корм, - вставил Григорий.
- Коней мясом не кормят, - отозвалась Вырезубова. - Вы хоть и мои
сыновья, но уроды, - проговорила мать, - такие же, как и эти два, - она
указала рукой на визжащих от боли собак. - Уроды, и пользы от вас никакой,
ни молока, ни мяса.
- Мама, вам лечь надо.
Илья, как умел, промывал рану на плече матери. Та лишь беззвучно
стонала, но, когда боль становилась невыносимо сильной, пинала сына ногой.
Тот же с радостью принимал удары, понимая, что их цена - искупление.
- Мама, вам не больно? - переспрашивал он, хотя больно было ему
самому.
Псы, уже отойдя от побоев, вертелись на крыльце веранды, поглядывая в
плавящееся от яркого света нутро дома, где их хозяева зализывали раны.
- Мы в больницу ездили, - бестолково оправдывался Илья, - анализ
отдали... Хотя, - он махнул рукой, - какая теперь в нем надобность? Давно
это случилось?
- На часы не смотрела, не знаю, сколько минут пролежала. Где вас
носило?
- Я же говорил.., в больницу... Вырезубова не дала договорить сыну.
- Уроды, прочь отсюда! Искать девку, ногтями землю рыть! Или хотите
неприятностей?
- Нет, что вы, мама! - братья пятились к двери, каждому из них
хотелось выскочить на крыльцо первому.
Они столкнулись перед самым порогом и, исподтишка раздавая друг другу
тумаки, выбрались на улицу.
- Что делать будем? - спросил Григорий.
- Искать. Слышал, что мама сказала?
- Искать-то искать, оно ясно... Но как?
- Да, - призадумался Илья, - она вольтанутая, ее куда хочешь могло
понести.
И тут Илья увидел туфли девушки, брезгливо выброшенные матерью в
мусорное ведро.
- Собаки! - сказал он.
- Что? - не понял брат.
- Собаки, говорю, они нас по следу выведут. Времени немного прошло,
час, два... След свежий, машины тут не ездят.
- Понял! - загорелся Илья.
Братья бросились к ведру. Каждый из них схватил по туфле и принялись
подзывать собак. Те помнили о недавнем избиении и старательно делали вид,
что не понимают, чего от них хотят. Заискивающе скулили, терлись мордами о
землю.
- А ну, ко мне!
- Ко мне, я сказал!
Илья и Григорий тыкали туфлями в морды псам, заставляя нюхать
ношеную, пропитанную потом обувь.
- Нюхать, я сказал! - Собаки вдоволь нанюхались. - След, - закричал
Илья, - след!
Братья даже не успели взять псов на поводки и теперь бежали за ними
изо всех сил. Ротвейлеры мчались вдоль проселочной дороги, припадая к
земле, вынюхивая знакомые запахи.
- Взяли! Взяли! - торжествовал Илья. Псы стелились над землей, и
братья, размахивая руками, мчались за ними, оглашая окрестности
нечленораздельными криками. Григорий, как более сообразительный, догадался
прихватить из дому фонарь. Сноп света то плясал по траве, то упирался в
кусты, то взмывал к небесам, словно хотел осветить ущербную луну.
- Молодцы, - собачки, так держать! Сейчас мы ее догоним!
Псы было пронеслись по дороге до места, где Рита Кижеватова свернула,
и тут же замерли, поняв, что сбились со следа. Луч фонаря скользнул по
траве, ясно виднелся примятый след.
- Сюда! - кричал Илья. - Она сюда свернула! Теперь уже братья бежали
впереди, а псы за ними.
- Сумасшедшая! Точно сумасшедшая! Только псих сюда пойдет, когда
дорога рядом.
- Верно.
Примятая трава вывела преследователей Кижеватовой к дорожному откосу.
След просматривался настолько четко, будто девушка прошла здесь
каких-нибудь пять минут тому назад. Сердца братьев надрывно бились под
ребрами, Вырезубовы почуяли азарт погони. Гравий сыпался из-под ботинок,
летела вырванная с корнем трава, когда они наперегонки взбирались к шоссе.
Илья и Григорий оказались на обочине и тут же остановились. Теперь
они не могли с уверенностью сказать, в какую сторону направилась Рита, то
ли к Клину, то ли от него.
И на этот раз помогли псы. Они понюхали след, траву, побегали по