Чтение 39–й страницы книги ~Я не свидетель~

деревянная статуэтка женщины в комнате детей, - все, все имело свое
надежное, обжитое и вроде очень удачное место, к которому давно привыкли.
Но для того, чтобы получить это пространство и обжить его, в сущности ушла
вся жизнь. Больше ничего сюда не вместишь - покажется лишним, нарушит уют,
но и не изымешь так, чтоб без боли...

Покружив у телефона, он сел и заставил себя набрать номер, записанный
на каталожной карточке. Долго никто не отвечал. Затем немолодой женский
голос спросил:

- Вы куда звоните? - словно в эту квартиру звонить не дозволено или
сюда так давно не звонили, что люди отвыкли и считают, что просто кто-то
ошибся номером.

- Это квартира профессора Нирода? - осведомился Левин.

- Да. А вы кто, откуда? - удивилась женщина.

Левин растерялся.

- Если можно, Аполлинария Дмитриевича, - все же попросил он. - Вы его
жена?

- Нет. Я экономка. Сейчас посмотрю, не отдыхает ли.

Левин ждал, улавливая шаркающие удаляющиеся куда-то в глубину
квартиры шаги. Через какое-то время в трубке что-то зашелестело и раздался
хрипловатый голос:

- Я слушаю. С кем имею честь?

Левин объяснил, кто он и что, но без подробностей:

- Вы извините, Аполлинарий Дмитриевич, за беспокойство. Мне крайне
необходима одна книга. Я обыскал весь город, все библиотеки. Помню вас по
университету, хотя учился на юрфаке. В пятидесятые годы. Слышал, что у вас
богатая библиотека.

- Что вас интересует? - прервал его собеседник.

Левин назвал.

- Есть она у меня, но на дом книг не выдаю.

- Я понимаю, - смутился Левин, не зная, что сказать.

- Вы можете прийти полистать ее. В моем присутствии.

- Ну хотя бы так, - согласился Левин. - Когда вам удобно?

- Можете даже сегодня. После шести вечера я всегда свободен.

"От чего он свободен?" - подумал Левин и попросил адрес.

- Дом Академии наук знаете? На Костомарова. Шестнадцатая квартира.
Лифт, как всегда не работает, учтите это...

Это был дом из тех, которые называли "сталинскими" - построен в 1951
году, шестиэтажный, огромный, несуразный, но добротный. Фасад шел вогнутой
дугой, четыре подъезда с большими тяжелыми деревянными дверями, с высокими
окнами.

Квартира профессора Нирода находилась в первом подъезде на четвертом
этаже. Одолев крутые долгие лестничные марши, Левин позвонил. Открыли не
сразу: сперва откуда-то издалека возникли шаги, затем на него смотрели в
"глазок" и лишь потом, после того как на вопрос "кто?" он назвался,
зазвякали цепочки, задвигались щеколды, защелкали замки. В дверном проеме
стояла невысокая пожилая женщина. Он поздоровался. Ничего не ответив, она
заперла дверь и двинулась по длинному полутемному коридору, как бы
приглашая следовать за собой. Квартира была огромная, четыре или пять
больших, метров по тридцать, комнат, с высоченными потолками, к ним
наверное десятилетия не прикасалась малярная кисть. В двух комнатах,
которые он пересек, окна были зашторены, висел сумрак, окутавший тяжелую
старинную мебель.

Приоткрыв дверь в третью комнату, из которой наконец-то блеснул
зеленоватый свет, женщина произнесла, обращаясь к кому-то:

- К вам, - и, повернувшись, ушла.

Левин постучал.

- Входите, - раздался голос.

В такой же большой комнате, окна которой выходили в сумеречный
колодец двора, стоял полумрак, пробитый светом бронзовой лампы, прикрытой
зеленым треснувшим стеклянным абажуром. Стен не было видно, их наглухо
закрыли стеллажи и шкафы с книгами. Просторный, из темного дерева
письменный стол, два глубоких кресла, обтянутых истертым коричневым
плюшем, - и больше никакой мебели.

Из-за стола встал невысокий полный старик с большим гладко выбритым
шишковатым черепом, голубоватая сорочка-"апаш" с обвисшими длинными ушами
воротника заправлена в слишком просторные, поднятые выше круглого живота
брюки, державшиеся на подтяжках.

- Садитесь, молодой человек, - Нирод указал на одно из кресел.

А Левин подумал: каким образом в этой сумасшедшей, циничной и
сволочной жизни сохранились такие "интеллигентные", как он определил для
себя, обиталища и такие владельцы их?

- Я слушаю вас, - сказал Нирод. - Сперва расскажите о себе.

- Аполлинарий Дмитриевич, чтобы вы не гневались, что потревожил вас,
мне придется быть многословным, - сказал Левин.

- Это не самое страшное сегодня.

Коротко рассказав о себе, Левин подробно изложил историю Кизе, свои
долгие поиски и затруднения, и под конец добавил, что для завершения
работы у него вся надежда на книгу, ради которой он позволил себе нарушить
покой уважаемого профессора.

- Вы кончали наш юрфак? - спросил Нирод.

- Да.

- У кого вы слушали римское право?

- У профессора Кориневича, - удивившись вопросу, ответил Левин.

- Ну и как?

- Считаю, что мне повезло, - улыбнулся Левин.

- Он был знатный хулиган, - подмигнул старик. - Мы учились в одной
гимназии. - Кого вы еще слушали?

- Латынь читал профессор Шевлягин, уголовное право профессор
Хасарджи, гражданское - Станислав Адамович Огановский, криминалистику -
Владимир Иванович Максимович.

- Все они "пережитки прошлого", а? - засмеялся Нирод. - Почти все мои
ровесники. И все уже покойники, - посерьезнев, произнес он. - Сейчас,
наверное, там нет таких лекторов.

- Пожалуй, нет, - согласился Левин.

Старик повернулся, протянул руку куда-то в угол и с маленького
круглого стола на изогнутых элегантных ножках взял книгу, как понял Левин,
приготовленную к его приходу.

- Вот она.

Книга была в мягком дешевом переплете, печать плохая, бумага
желтовато-серая, грубая, непривычно жестко шелестели страницы - иссохшие,
впитавшие за десятилетия микроскопическую пыль.

- Где бы я мог устроиться, чтоб не мешать вам? - спросил Левин.

- Вам нужно только то, что касается вашего дела? - Нирод испытывающе
взглянул на Левина.

- Была б возможность, с удовольствием прочитал бы всю. Такие издания
редко попадают в руки.

- А вам фамилия автора знакома?

- В том-то и дело, что нет. А я ведь криминалист.

- Агафонов был до революции очень известный криминалист. Даже ЧК не
расстреляло его, не гнушалось его знаниями. Потом он с ними не поладил. У
закона и произвола цели разные. Агафонов эмигрировал в Германию. Имя его
вычеркнули отовсюду, книги изъяли. Самое трагичное, что в 1942 году его
расстреляли нацисты. Причина мне неизвестна - старик умолк, стал
поигрывать пальцами обеих рук по столу, словно по клавишам черного рояля,
который Левин приметил в одной из комнат. - Я полагал, что вы очень
молоды, - вдруг произнес Нирод, - этакий шустрый современный функционер.

- Вы разочарованы?

- Вот уж нет! Вы учились у интеллигентных людей. В наши дни это хоть
некоторая гарантия порядочности. Я дам вам книгу домой.

- Под какой залог? - улыбнулся Левин.

- Я скоро умру. Все это пропадет, - он очертил дугу, указывая на
стеллажи и книжные шкафы. - Даже если не возвратите книгу, я буду знать,
что она попала к специалисту.

- Я непременно возвращу, - Левин клятвенно приложил ладонь к груди...

Отпирая многочисленные дверные запоры, профессор Нирод, указав на
них, произнес:

- Хочу умереть своей смертью, не желаю, чтоб меня убили... Я вас жду,
- сказал он, и Левин почувствовал, что старик, похоже, жаждет не столько
получить обратно книгу, сколько снова услышать живой голос собеседника в
этой огромной многокомнатной пустыне...

Ехать в Коктебель Остапчук отказался наотрез:

- Ты что, спятил, Иван?! Да у меня завал! И кто меня отпустит сейчас?
Это ты сам себе хозяин-барин. Во, посмотри, - он указал на папки и бумаги
на письменном столе. - Разматывай, а я вместо тебя прокачусь в Крым.
То-то...

На этом и расстались. Никакой обиды Михальченко не испытывал. Он
понимал, какой воз тянул Остапчук, и будучи на его месте, сам бы посмеялся
над чьим-нибудь предложением все бросить и идти к начальству отпрашиваться
в подобную поездку, которую, конечно, мотивировать можно было всякими
оперативными соображениями...

Билеты в Симферополь и через три дня обратно ему достали знакомые
сотрудники линейного отдела при аэропорте. Вылетел он первым рейсом и в
начале десятого утра был уже в Симферополе. Свежий, чистый после ночного