деревня. Есть где развернуться.
невидимом стекле. - Боишься слово сказать. Кругом доносчики. - Его совсем
еще детское лицо приняло угрюмое, замкнутое выражение.
Сочувствующие найдутся. Заставьте считаться с собой, это главное. - Он без
всякого намерения завел эти подстрекательские речи, тем более, что
Лагерсон был ему безразличен: он не мог простить Крогу Андерссона, власти,
не мог простить ему Кейт и чувства некоторой признательности за самого
себя.
следующий этаж.
расчистила стол. Она и с лицом проделала такую же подготовку, подумал он,
в его выражении ничего лишнего, только то, что нужно: не искренне ваша, не
ваша преданная и не всей душою ваша, а просто - с любовью, Кейт. Он любил
ее, восхищался ею, но эта ее внутренняя собранность раздражала его, как
фонтан во дворике. Он очень долго жил далеко от нее, а, вернувшись, увидел
на ней печать "Крога". Растравляя себя, он думал: "В конце концов, я
только обуза для нее, лучше уехать, развязать ей руки, мы уже давно отошли
друг от друга".
выпрямили ее. На нем же оставались все шероховатости и неровности, он еще
мог расти в любую сторону. Неудачи кружили ему голову, а она свыклась с
успехом, и эта обреченность сильнее всего поражала его.
свободна. Я знаю, что у нас нет дома. Просто так говорят.
время. Значит, ты не заметил и этого? - она тронула рукой приколотые
цветы. - И этого? - она коснулась напомаженных губ. - Что же ты не поберег
эту приятную новость до кофе?
расписанный на две недели вперед. "Шесть часов, встреча с директорами в
домашней обстановке, коктейли".
Если ты и сейчас сорвешься, то этому никогда не будет конца.
успел забыть, как ему надоели новые лица, новые столы и расспросы. Он
поспешил прогнать эти мысли, вспомнив Лу, девочек с Уордор-стрит,
приятельниц, с которыми так хорошо и недорого. - Это неприличная работа.
Хотя бы та ночь. Что им плохого сделал Андерссон? Я не желаю участвовать в
их грязных делах. Есть вещи, которые не для меня.
возвращаться.
сократить болезненное расставание. - Я подумал утром: Кейт не оставит меня
без денег. Я потом верну.
Тони. Если ты останешься здесь еще неделю, ты ее забудешь.
словно не забыть Лу было вопросом чести, словно она была донесением, с
которым ему предстояло пройти через расположение врага, устным донесением,
ускользавшим из памяти с каждой заминкой в пути.
разоделась? Правда, я думала, что это случится за кофе. Твоя любимая
помада, цветы. - И с ноткой безнадежности в голосе добавила: - Сестра есть
сестра. Где мне угнаться за Лу! Ты, наверное, счел бы неприличным сказать,
что любишь меня.
как я тебя люблю, Энтони. - Она полоснула перочинным ножиком у самых его
пальцев, он едва успел убрать руку. - Что ты, Кейт!..
Я лягу спать и думаю о чем-нибудь, а утром...
это случится. Я слышала тебя так же ясно, как в тот раз, когда ты кричал.
Энтони.
не старается всеми правдами и неправдами удержать тебя при себе? Я хочу
удержать тебя, Тони.
на самом деле - потому, что я люблю тебя, что ты единственный человек,
которого я люблю.
знать ее чувства, видеть сильные родные пальцы, сжимающие перочинный
ножик, ловить запах ее духов, видеть ее цветы - как тут сохранить верность
Лу? Лу - это жажда плоти, это ненадолго, а здесь, что ни говорите,
тридцать общих лет; но уж когда прихватит эта горячка, то махнешь рукой на
все, это он тоже знал. Кейт нужна, когда все спокойно и хорошо, когда
жажда утолена - вот тогда тянет к сестре, к родственным чувствам. - Я
попрошу у Крога расчет. Он должен оплатить мне неделю.
ему одну новость. Рассказал, что вы женитесь.
связываться с прессой.
американские работы еще не завершены.
козыри: "Андерссон, продажа "Баттерсону", махинации в Амстердаме" и с
чувством острой жалости к себе понял, что плотский зуд одержал верх, что
перед жаждой плоти бессильны и общая жизнь, и утренняя телепатия, и шрам
под глазом. Можно считать, что он уже в Ковентри; марокканское кафе,
второй зал, между Вулвортом и почтой.
Кейт. - Вот твои деньги и, ради бога, не делай больше ничего.
толку, правда.
ревностью: ему страшно не хотелось уезжать, как жаль, что иногда
приходится терять голову. - Что тебя сейчас волнует, Кейт? Скоро ты сама
приедешь. Я ведь не на Восток уезжаю.
горела лампочка, но она медлила, обратив к нему лицо, на котором застыл
план крупной и трудной кампании. - Давай поужинаем сегодня вместе, раз у
тебя последний вечер. Не занимай его. - Но в чем состоял ее план, он не
мог догадаться - он разучился понимать ее стратегию, да и голова уже не
тем занята.
никто не знал, где мы.
Не ошибся ли он с этими запонками? Может, надо было купить перстень или
портсигар? Или пресс-папье? Он шел, загребая ногами мертвые листья,