была в том, что вы приняли его за посла, а теперь вышло вот что. Уравнения
вам никогда не решить.
всякую связь. Мы предоставлены сами себе. Таким образом, если нас схватят,
мы ничего не сможем рассказать.
ты уйдешь, тебя могут арестовать, и твой друг Фортнум останется без врача.
не можем позволить тебе уйти.
быть уверены, что ты не направишь сюда полицию?
обманули.
дружбу. Но почем я знаю, что ты не уговоришь себя вернуться ради твоего
пациента? Полиция тебя выследит, и твоя верность клятве Гиппократа обречет
нас всех на смерть. А к тому же тут сыграет свою роль и чувство вины,
которое, я думаю, ты испытываешь. По слухам, ты спишь с женой Фортнума.
Если это правда, твое стремление искупить свою вину перед ним может стоить
нам жизни.
меня нет совести. Я человек простой.
просиживал там целыми часами. Человек не создан простым. Когда я был
молодым священником, я пытался разгадать побуждения мужчин или женщин, их
искушения и самообман. Но скоро от этого отказался, потому что ответ
никогда не бывал однозначным. Никто не был настолько прост, чтобы его
понять. В конце концов я ограничился тем, что говорил: "Прочти три раза
"Отче наш", три раза "Богородице дево, радуйся" и ступай с миром".
пациента. Чарли Фортнум спал спокойно - мирным наркотическим сном.
Откуда-то они раздобыли еще одеяла, чтобы ему спалось поудобнее. Доктор
Пларр вернулся в проходную комнату и растянулся на полу. Ему казалось, что
он провел очень длинный день. Трудно было поверить, что еще вчера днем он
пил чай в кафе "Ричмонд" на калье Флорида и смотрел, как его мать ест
эклеры.
что отец не желает покоиться в гробу, как порядочный помещик. Его
приходится все время заталкивать обратно, а разве приличному кабальеро
пристало таким манером вкушать вечный покой? Отец Гальвао приехал из
самого Рио-де-Жанейро, чтобы уговорить его лежать спокойно.
отец Ривас сидел вместо Пабло у двери с автоматом на коленях. Свеча,
прилепленная к блюдцу, отбрасывала на стену тени от его ушей. Доктору
Пларру вспомнились зайчики, которых изображал для него отец на стенах
детской. Некоторое время он лежал, разглядывая школьного товарища. Леон,
Леон Ушастый, Отец Ушастый. Он вспомнил, как в одной из долгих серьезных
бесед, которые они вели, когда им было лет по пятнадцать, Леон говорил,
что есть только полдюжины профессий, достойных мужчины: профессия врача,
священника, юриста (разумеется, всегда защищающего правое дело), поэта
(если он пишет хорошие стихи) или земледельца. Он не смог вспомнить, какой
была шестая профессия, но безусловно не похищение людей и не убийство.
расставляем посты, и часовые дежурят всю ночь.
городе знают. Так безопаснее. Тебе незачем шептать. Индейцы засыпают
мгновенно, как только выпадает свободная минута. Единственное, что может
его разбудить, - это если произнести его имя... или шум, предвещающий
опасность. Посмотри, как он спокойно спит, хоть мы и разговариваем. Я ему
завидую. Вот кто знает настоящий покой. Таким и должен быть сон у всех, но
мы утратили звериные повадки.
чтобы ему сказали правду, даже от неаполитанского официанта, и получал
туманные ответы.
ста километрах к юго-востоку от Асунсьона. Возле Вильяррики. Он просидел
там пятнадцать лет, а Акуино всего десять месяцев. Мы сделали все, что
могли, но он был старый и больной. Эль Тигре был против того, чтобы мы
пытались спасти твоего отца, но он оказался в меньшинстве. И мы были не
правы. Послушайся мы Эль Тигре, твой отец, пожалуй, был бы еще жив.
его знал, но пятнадцать лет в полицейском участке... там гниешь быстрее,
чем в настоящей тюрьме. Генерал знает - в тюрьме есть товарищество.
Поэтому сажает своих жертв в тесные горшки со скудной землей, и они чахнут
от отчаяния.
посмотреть на больного. Увидев его, Чарли Фортнум сказал:
ему помочь.
отсюда, Тед. Ради Клары.
сознавал, что эта история отнюдь не внушает надежд. Чарли Фортнум медленно
обдумывал подробности.
облегчением. Это уж я знаю. Им ведь тогда не придется меня увольнять. А
это было бы не по-джентльменски. Они же там все такие джентльмены, черт бы
их побрал.
живым? Вы говорили с Кларой?
память, хоть и сомневаюсь, чтобы она там все поняла. Она еще читает с
трудом. Думал, кто-нибудь прочтет ей письмо вслух, может вы, Тед. Конечно,
в письме я не мог выразить все, что чувствую, но надеюсь, что, если
произойдет самое худшее, вы ей расскажете.
это не раз говорил. По-вашему, я чересчур сентиментален, но, лежа здесь, я
многое передумал - времени на это у меня хватало. Мне кажется, что все эти
годы - пока я не встретил Клару, пока я был, как выражаются идиоты, во
цвете лет - это были пустые годы, и прожил я их бесцельно, просто
выращивал проклятое матэ, чтобы заработать какие-то деньги. Деньги для
чего, для кого? Мне нужен был кто-то, для кого я бы мог что-нибудь
сделать, а не только зарабатывать на жизнь себе самому. Люди заводят кошек
и собак, но я их никогда особенно не любил. И лошадей тоже. Лошади! Глаза
бы мои на них не глядели! У меня была только "Гордость Фортнума". Я иногда
воображал, что это живое существо. Кормил ее бензином и маслом,
прислушивался, как стучит ее сердце, и все же знал, что она даже не такая
настоящая, как кукла, которая говорит "папа, мама". Конечно, какое-то
время у меня была жена, но она так задирала нос - я никогда не мог сделать
для нее то, чего сама она не сделала бы лучше... Извините меня. Я слишком
разболтался, но вы мне ближе всех, потому что знакомы с Кларой.
положении? Я здесь такой же пленник, как вы.