что беда войдет к ним через эту дверь.
конверта. Никто не узнает, кому оно адресовано.
Честное слово, нехорошо. Кто-то хочет свести с тобой счеты. Жаль, что я не
умерла тогда в лодке.
сунул записку. Когда утром слуга открыл дверь, бумажку унесло ветром и ее
затоптали в грязи.
возможно.
фраза еще крепче приковывала его к Элен.
преувеличиваю. В нем, собственно, ничего и не было - ничего, что могли бы
понять посторонние. Не расстраивайся, дружочек.
меня такое чувство, будто за нами следят. Попрощайся со мной и уходи. Но
смотри, вернись. Слышишь, родной, непременно вернись.
дверь своего дома, погруженного в темноту, и заметил белевшую на полу
бумажку. Он даже вздрогнул: неужели пропавшее письмо вернулось, как
возвращается домой кошка? Но когда он поднял бумажку с пола, она оказалась
другим любовным посланием. Это было не его письмо, а телеграмма,
адресованная ему в полицейское управление; чтобы ее не задержала цензура,
подписана она была полностью: Луиза Скоби. Его точно ударил боксер, прежде
чем он успел заслониться, "Еду домой была дурой подробности письмом точка
целую" - и подпись, официальная, как круглая печать.
подступила тошнота. Если бы я не написал того письма, мелькнуло у него в
голове, если бы я поймал Элен на слове и ушел от нее, как просто все бы
опять устроилось в моей жизни. Но он вспомнил свои слова, сказанные
каких-нибудь десять минут назад: "Как же мне не прийти, если я тебе
нужен... пока я жив"; эта клятва была такой же нерушимой, как клятва у
алтаря в Илинге. С океана доносился ветер; дожди кончались так же, как
начинались, - ураганом. Шторы надулись парусом, он подбежал и захлопнул
окна. Наверху в спальне ветер раскачивал створки окон, чуть не срывая их с
крючков. Он их тоже закрыл, повернулся и бросил взгляд на пустой туалетный
столик, куда вскоре возвратятся баночки и фотографии, - особенно та,
фотография ребенка. Ну чем не счастливчик, подумал он, раз в жизни мне
ведь все-таки повезло. Ребенок в больнице назвал его "папой", когда тень
зайчика легла на подушку; мимо пронесли на носилках девушку, сжимавшую
альбом с марками... Почему я, подумал он, почему им нужен я, скучный,
пожилой полицейский чиновник, не сумевший даже продвинуться по службе? Я
не в силах им дать больше того, что они могли бы получить у других; почему
же они не оставят меня в покое? Есть ведь другие, и моложе, и лучше, у них
найдешь и любовь и уверенность в завтрашнем дне. Порой ему казалось, что
он может поделиться с ними только своим отчаянием.
мертво, как прошение в суд: ведь ему мало было хлеба насущного, он хотел
куда больше. Он хотел счастья для других, одиночества и покоя для себя.
"Не хочу больше заглядывать вперед, - громко произнес он вдруг, - стоит
мне только умереть, и я не буду им нужен. Мертвый никому не нужен.
Мертвого можно забыть. Боже, пошли мне смерть, пока я не принес им беды".
Но слова эти звучали, как в плохой мелодраме. Он сказал себе, что нельзя
впадать в истерику; он не мог себе этого позволить - ведь еще столько надо
решить; и, спускаясь снова по лестнице, он подумал: три или четыре
таблетки аспирина - вот что нужно в моем положении, в моем отнюдь не
оригинальном положении. Он вынул из ледника бутылку фильтрованной воды и
распустил в стакане аспирин. А каково было бы выпить отраву вот так, как
он пьет сейчас аспирин, от которого саднит в горле? Священники твердят,
что это смертный грех, последняя ступень отчаяния нераскаявшегося
грешника. Конечно, с учением церкви не спорят, но те же священники учат,
что бог иногда нарушает свои законы; а разве ему труднее протянуть руку
всепрощения во тьму и хаос души человека, готового наложить на себя руки,
чем восстать из гроба, отвалив камень? Христа не убили - какой же он бог,
если его можно убить, Христос сам покончил с собой; он повесился на
кресте, так же как Пембертон на крюке для картины.
руках счастье двух людей, и он должен научиться хладнокровно обманывать.
Важнее всего спокойствие. Вынув дневник, он записал под датой "Среда, 6
сентября": "Ужинал у комиссара. Плодотворная беседа насчет У. Заходил на
несколько минут к Элен. Телеграмма от Луизы, она едет домой".
Ранк. Немного переутомлен. Нуждается в отпуске". Перечитав написанное.
Скоби вымарал последние две фразы: он редко позволял себе высказывать в
дневнике собственное мнение.
6
два часа в суде по делу о лжесвидетельстве - казалось нереальной, как
страна, которую покидаешь навеки. Говоришь себе: в этот час в таком-то
селении люди, которых я знал, садятся за стол так же, как и год назад,
когда я там был; но ты не уверен, что в твое отсутствие жизнь не выглядит
совсем иначе. Мысли Скоби были поглощены телеграммой и безыменным
пароходом, плывшим сейчас с юга вдоль африканского побережья. Боже, прости
меня, подумал он, когда в его мозгу мелькнула мысль, что пароход может и
не дойти. В сердце у нас живет безжалостный тиран, готовый примириться с
горем множества людей, если это принесет счастье тем, кого мы любим.
санитарный инспектор Феллоуз.
говядину. - В этом потерявшем всякую реальность мире не стоило
отказываться от приглашения. - Будет Уилсон, - продолжал Феллоуз. - По
правде говоря, говядину мы достали через него. Он ведь как будто вам
нравится?
занимается коммерцией... Я признаю, что в тот раз погорячился. А может,
выпил лишнего - что тут удивительного. Уилсон учился в Даунхеме. Когда я
был в Лансинге, мы играли с даунхемцами в футбол.
думал: мне надо поскорее увидеть Элен, она не должна узнать о приезде
Луизы от посторонних. Жизнь повторяет один и тот же узор: рано или поздно
всегда приходится сообщать дурные вести, произносить утешительную ложь,
пить рюмку за рюмкой, чтобы утопить горе.
удивлением вспомнил, что никогда еще не встречал ее на людях, в чужом
доме; никогда еще не видел ее в вечернем платье.
ну и хитрецы же мы, как ловко провели здешних сплетников. Любовникам не к
лицу так умело скрываться. Ведь любовь считают чувством безрассудным,
неукротимым.
когда ее переправили через границу.
смотрел, как она разговаривает с миссис Феллоуз; Элен болтала легко,
непринужденно, словно и не было той минуты в темной комнате на холме,
когда она вскрикнула в его объятиях. А полюбил бы я ее, думал он, если бы,
войдя сюда сегодня, увидел ее впервые?
апельсиновым соком.
заехал.
Она повернулась к Феллоузу и сказала с ужаснувшей Скоби непринужденностью:
- Мистер Скоби был удивительно добр ко мне в больнице, но, по-моему, он
просто любит больных.
усталое лицо на носилках отвернулось от них обоих, словно в глаза ударил
солнечный свет.
выпить еще бокал? Я не опьянею?