Обреченно кивнув, Виктор поплелся к лестнице, ведущей на второй этаж.
Там их уже поджидал киллер с отметиной.
— Он в спальне, спит, кажется. Есть у него оружие? — спросил он у Виктора.
— Да, пистолет. Он у него под подушкой. И вроде еще один был. Но где он, я не знаю. Точнее, Нугзар его все время перекладывает с места на место…
— Понятно. Давай стучись в дверь и окликни его, пусть он ее откроет.
— Нугзар! Спишь? — крикнул Мирский и постучался.
— Что надо? — послышался из-за двери недовольный голос Джанашвили.
— Открой, дело есть. Я тебе газету тут одну привез со статейкой интересной, хочу показать.
— Что за статья, о чем?
В двери щелкнул замок. Джанашвили уже настолько надоело безделье, что он был рад любому новому развлечению — и это притупило его знаменитую всегдашнюю бдительность.
Как только Нугзар отпер дверь, первый киллер оттолкнул Мирского и, рывком распахивая дверь, ворвался в спальню. Джанашвили, сбитый с ног дверью, упал на пол. Киллер с лета ударил его ногой в пах — и Нугзар взвыл от боли. Второй киллер ввел Мирского в спальню и стволом автомата показал на пол. Виктор сел рядом с корчащимся от боли шефом.
— Ну что, Нуга, пришел твой час… — угрюмо сказал второй киллер и, заметив, что боль Нугзара отпустила, снова двинул своим тяжелым ботинком в пухлый живот приговоренного.
— Жить хочешь? — спросил первый, наклоняясь к Джанашвили и беря в горсть его редкие волосы на затылке. Нугзар тут же кивнул. — Тогда говори, где твоя сумка, которую ты от общака утаил.
— В банке… — прохрипел Нугзар, — здесь, в городе.
— Поехали, заберем ее. Если для общака польза будет большая, то братва позволила нам отпустить тебя. Ты как, не против?
— Да, да… — мгновенно согласился тот.
— Справишься один? Секретарь тебе не понадобится?
— Справлюсь…
— Хорошо…
Второй киллер направил дуло своего автомата на Мирского и дал короткую очередь. Изрешеченный пулями помощник распластался на полу. В его глазах застыло явное недоумение: «Вы же обещали». Джанашвили смотрел на его труп с ужасом: ведь и он сейчас мог бы быть на его месте…
Как уже говорилось, человек всегда надеется на лучшее, даже в самых безвыходных ситуациях. Вот и Джанашвили, несмотря на то что почти был уверен в своей близкой смерти, все-таки цеплялся за крошечную надежду на чудо: ему хотелось верить, что киллер говорит ему правду и что он, отдав жирный кусок обшаку, задобрит этим жуликов и те пощадят его…
Однако чудес не бывает. Сначала Джанашвили без каких-либо проблем получил в депозитарии свою сумку с пятнадцатью миллионами долларов, затем вручил ее убийцам, после чего, так же безропотно, сел с ними в машину.
— Может быть, вы меня здесь отпустите? Я сам доберусь до дома, — жалобно проговорил Джанашвили, все еще тая надежду остаться в живых.
— Конечно, сам доберешься: не хватало использовать нас в качестве таксистов! — добродушно улыбнулся парень с родинкой, — Но ты же, как я слышал, человек неглупый: не можем же мы тебя отпустить прямо здесь, в городе. Вдруг ты ринешься к местным ментярам? Нет, отвезем тебя куда подальше и отпустим перед самой границей… Так что не держи на нас зла! Идет? — Он даже протянул ему руку, которую тот пожал и, облегченно вздохнув, заметил:
— Понимаю…
Они ехали около полутора часов, вовсю травя анекдоты. Джанашвили успокоился настолько, что забыл о страхе и тоже рассказал пару старых баек. Его благодушие мгновенно испарилось, когда, проехав километров пять по лесу, они остановились перед стоящим на обочине черным шестисотым «Мерседесом».
— Вы же обещали отпустить меня! — жалобно прогундосил Джанашвили.
— Так мы и отпускаем! — ехидно подтвердил парень с родинкой. — Выходи…
Чуть помедлив, Лысый Нуга вышел из машины и сделал несколько шагов в ту сторону, откуда они приехали. Он шел медленно, съежившись, и каждую секунду ожидал выстрела. Шаг, еще один, еще, а выстрела все не было. Он уже почти поверил, что ему сказали правду и он останется в живых, но тут его окликнули:
— Не торопись, Лысый Джан!
Хотя и не было в этом голосе ничего угрожающего, однако спина Джанашвили напряглась от страха, сам он весь съежился, словно и не было в нем более ста килограммов веса. Он замер на мгновение и подумал, что с его тучностью и одышкой он не сможет пробежать и десятка метров, а потому обреченно повернулся на голос. Уже смеркалось, но фигура человека, окликнувшего его, показалась ему чем-то знакомой.
— Долго же мне пришлось искать тебя, Лысый Нуга, в самую дальнюю нору забрался, как крыса! — Говоривший подошел ближе.
Когда он оказался в свете фар, Джанашвили сразу узнал его, хотя и виделся с ним всего один раз: как- то их познакомил Амиран-Мартали. Гоча-Курды — дядя Амирана! Господи, только не это! Нугзар сразу понял, что ему пришел конец. Ведь Доля предупреждал, что Гоча-Курды поклялся отомстить за смерть своего племянника. Тем не менее у Нугзара все еще оставалась микроскопическая надежда, что он сумеет отвести от себя смертельный удар.
— Здравствуй, дорогой Гоча! — стараясь унять дрожь в голосе и улыбнуться, проговорил Джанашвили.
— Я тебе, мразь, не дорогой, я для тебя самый страшный кошмар! — зло возразил Гоча-Курды. — Думал, что Доля, предупредив тебя о моем желании повидаться с тобой, спас тебя этим?
— О чем ты говоришь, до… — Он осекся, не желая лишний раз его раздражать. — Гоча-Курды, поверь мне, в последний раз я общался с Долей с полгода назад… — Взгляд его зеленых глаз был так безвинен и предан, что многие купились бы на него, но только не Гоча-Курды.
— Не погань мои уши, сучара! — взревел он. — Перед смертью Доля признался, что именно он предупредил тебя о решении сходки!
— Но я же все отдал! — жалобно проскулил Джанашвили. — Все пятнадцать миллионов долларов и брюлики на пять миллионов!
— Ты откупился за общак, но ты не откупился за смерть Амирана-Мартали, гнида! — Глаза Гочи налились кровью гнева.
— Клянусь мамой своей: не виновен в смерти твоего уважаемого племянника!
— всхлипнул Нугзар, падая на колени. — Ты же знаешь, мы с Амираном приятелями были, я ему обязан своей свободой и потому никогда бы не стал желать ему чего-то плохого! Клянусь!
— Не погань своим подлым и лживым языком светлое имя Амирана-Мартали, паскуда! — Казалось, что Гоча готов броситься на Джанашвили.
— Клянусь всеми своими предками: не я заказал твоего племянника! — всхлипывая, в отчаянии выкрикнул тот.
— Тогда кто?
— Это Велихов! — Ощутив животный ужас за свою жизнь, Джанашвили без колебаний сдал своего партнера. — Это он, боясь, что твой племянник может помешать его бизнесу, обратился к тайному Ордену с просьбой убрать его! Поверь мне, это правда! Можешь убить меня, если я вру!
В его голосе было столько отчаяния, что Гоча-Курды решил ему поверить, но…
— Ладно, попытаюсь поверить, что не ты виновен в смерти Амирана! Тогда ответь мне: кто виновен в смерти его жены и дочери? — Гоча взглянул на Джанашвили злыми немигающими глазами.
Огромным усилием Джанашвили удалось сохранить бесстрастное лицо. И черт его дернул расправиться с ними! Правду говорят: жадность фраера сгубила. Здесь нужно все отрицать и придерживаться официальной версии: сгорели. Почему? Откуда ему знать? Следствие установило: это был несчастный случай. Так жалко этих бедняжек! Он, как и обещал Амирану, всячески им помогал: и деньгами, и продуктами, и транспортом… Единственный, кто может опровергнуть его слова, — мертв, а мертвые молчат!
Все это в мгновение ока пронеслось в мозгу Джанашвили.
— Откуда мне знать что-то другое, кроме того что выявило следствие? Несчастный случай! Какой страшной смертью погибли эти бедняжки! — Нугзар участливо вздохнул и покачал головой. — Какое горе! Ведь я, как и обещал вашему племяннику, столько помогал им! И деньгами, и продуктами, и транспортом! Они ни в чем не нуждались! Бог видит, что я любил их…
— Тебя, падаль, не Бог сейчас видит, а тот, кому ты поручил убить этих ни в чем не повинных бедняг! — с трудом сдерживаясь, чтобы не броситься на эту сволочь, медленно проговорил Гоча-Курды, чеканя каждое слово.
— Неправда! — судорожно вскрикнул Джанашвили. — Никому я не поручал убивать их! Меня кто-то хочет подставить, потому и наговаривает! Пусть в лицо мне скажет!
— В лицо? Хорошо! — неожиданно спокойно произнес обвинитель. — Идем к машине!
— Идем! — с вызовом согласился Нугзар.
Ему показалось, что он сумел преодолеть самое страшное, сумел зародить сомнение, и человек, с которым сейчас его сведет Гоча-Курды, никак не может быть Слюнявым, а кто-либо другой будет только произносить слова, а слова и есть слова. Нуга даже повеселел, и на его бледном прежде лице проступил румянец.
В «Мерседесе» сидел только водитель, который, едва они подошли, открыл заднюю дверцу, и на сиденье Джанашвили увидел телевизор-двойку.
— Что, кино сейчас будем смотреть? — весело осклабился Лысый Нуга.
— Угадал: кино! — хмуро бросил Гоча-Курды и кивнул водителю.
Вспыхнул экран, и через какие-то секунды Джанашвили так побелел, что это было видно даже в сумерках: еще не досмотрев до того места, когда Слюнявый с потрохами сдает его, он понял, что все кончено. Тем не менее попытался ухватиться за соломинку:
— Эта сволочь специально подставляет меня: он всегда меня ненавидел и захотел отомстить! Не виновен я в их смерти! Не виновен! — И его голос, и все его тело дрожали так сильно, словно на дворе стояло не теплое лето, а морозная зима.
— Если бы ты, мразь, честно признался в этом страшном злодеянии, то я бы просто пристрелил тебя, как бешеную собаку… — Голос Гочи был усталым и брезгливым: от брезгливости он даже скривился и совсем тихо закончил свою мысль: — Но ты сам себя перехитрил…
На следующий день на трассе, ведущей к границе с Германией, австрийская дорожная полиция нашла совершенно исправную машину с мертвым телом, которое было буквально искромсано каким-то острым предметом. Единственное, что осталось в целости и сохранности, это лицо, искаженное застывшей страшной гримасой, и пальцы рук. Труп отвезли в морг ближайшего городка, где патологоанатомы пришли к следующим выводам. По всей видимости, над беднягой измывались, пока он был жив, до того момента, когда он умер от страшной боли: не выдержало сердце. Других причин смерти вскрытие не обнаружило.
Паспорт, найденный в кармане трупа, был австрийским, но фамилия в нем столь трудно выговаривалась на немецком языке, что полицейские отправились к своему спецу-компьютерщику. Тот быстро установил, что мертвец — Нугзар Джанашвили — большая русская шишка: богач, депутат и все такое. Оставленные нетронутыми пальцы и лицо, а также наличие документов свидетельствовало о том, что целью убийц было явно запугать или предупредить кого-то…
Газеты разнесли новость о гибели Нугзара по всей Европе. Еще через день отголоски этих газетных статей и сообщения информационных агентств дошли до Москвы. В столице России никто о его смерти особо не жалел: в Думе его лишь официально помянули, а в остальном все были рады, что освободилось такое теплое местечко. Началась обычная грызня за дележ оставшегося от Нугзара аппетитного пирога.
На следующий день после того, как новость о гибели Джанашвили достигла Москвы, «государственный человек» Шура инкогнито и в полном одиночестве, по бывшему в его распоряжении паспорту сотрудника ООН, позволяющему путешествовать без виз по всему миру, вылетел а Париж.
Часа полтора они гуляли с Велиховым по парку Версаля. Двое хмурых амбалов из велиховской охраны сопровождали их, но на приличном расстоянии.
— Мы-то с тобой знаем, Аркадий, что в политике и бизнесе друзей не бывает, а бывают только временные союзники, — философски заметил Шура. — Время Нугзара вышло много быстрее, нежели мы рассчитывали. Человек он был поганый, но полезный. Вот такой исторический парадокс, впрочем, типичный для российской политики в целом. Пусть земля ему будет, как говорится, пухом, хотя, принимая во внимание все то, что он натворил и что в результате сотворили с ним, вероятность пуха, как сказали бы физики, ничтожно мала… Но меня не так волнует загробная судьба Нуги, как судьба тех денег, которые через него пришли в Россию и были обналичены. Ты знаешь, куда он их спрятал?
— Нет. Придется искать. Такую солидную сумму еще раз получить будет трудно.
— Да, задал нам задачку покойник. Ведь президентские выборы на носу, а без этих денег нам с тобой, Аркаша, честно говоря, мало что светит…
— Не унывай, Шурик. Ты еще молодой, и твое поколение уже не учило в школе одну популярную советскую песенку, где были такие слова: «Кто ищет, тот всегда найдет». Так что у нас, дорогой мой «государственный человек», нет иного выхода, кроме как искать и найти…
На этой слабо оптимистической ноте собеседники расстались, и Шура незамедлительно возвратился в Москву.
Велихова огорчила смерть Джанашвили, но не потому, что он пожалел Нугу, а потому, что он всерьез напугался. Его посетила одна важная мысль: человеческую жизнь, даже охраняемую двадцать четыре часа в сутки, даже имеющую депутатскую неприкосновенность, ничего не стоит отнять. Смерть Джанашвили настолько напугала Велихова, что он, никому ничего не сказав, даже жене и детям, сел в свой личный самолет и скрылся в неизвестном направлении. Для такого крайнего случая он прикупил небольшой островок, построил там богатый двухэтажный особняк. Оборудованный по последнему слову техники и электроники, особняк был совершенно неприступен для вторжения любых посторонних.
Для того чтобы приобрести этот пустынный островок, затерянный в Тихом океане, Велихов специально создал небольшую фирмочку на Каймановых островах, причем на подставное лицо, и произвел оплату по такой длинной и запутанной финансовой цепочке, что найти ее концы даже при сильном желании было практически невозможно. Фирмы-однодневки благополучно исчезли, впрочем, как и люди, служившие в них.
Удалившись на этот островок, Велихов решил пересидеть там некоторое время и обдумать свои дальнейшие действия…
Конечно, вопрос, поставленный Шурой, в высшей степени беспокоил и его…
Посняков Андрей
Березин Федор
Орловский Гай Юлий
Сертаков Виталий
Николаев Андрей