самый тип из ресторана. Она рассказала мне, что, выйдя ночью из очеред-
ного кабака, вы все отправились на вашу квартиру, чтобы выпить еще по
стаканчику. Рассказала, как в то время, как она с уже задранной юбкой
миловалась с одним мерзавцем - не с тем, что был в ресторане, а с дру-
гим, - этот домогался того же от вас. Как вы обругали ее, убежали из
собственной квартиры, бросив ее там одну. Она твердила сквозь рыдания, и
я знал, что она не лжет: "Я совсем потеряла голову, я не соображала, что
делаю. Дани не пьет, не путается с мужчинами, она кичится своей доброде-
телью, тем, что ей никто не нужен, и предает тебя при первом же случае.
Она ни на миг не задумалась обо мне, понимаешь, просто ушла, а я была
пьяна, вдребезги пьяна". Я отправил Аниту домой на такси, а сам вернулся
в ресторан. Парень был еще там. Я дождался его на улице и своей обычной
неторопливой походкой пошел метрах в ста за ним, по Елисейским полям. Он
не видел меня. С ним была блондиночка, влюбленная, как все вы. Он повел
ее пешком к себе, на улицу Ла Боэси. Они то и дело останавливались, что-
бы похихикать у какой-нибудь витрины с погашенными огнями, или бесстыдно
целовались на глазах у поздних прохожих. Я настиг их в подъезде дома,
куда они вошли. Сперва я ударил его, потом ее. Она упала без памяти, не
успев ни оправиться от удивления, ни закричать. Я поднял ее на руки, а
его - он еле стоял на ногах - подтолкнул к лестнице. Я поклялся приду-
шить его, если он позовет кого-нибудь на помощь. Совершенно растерявший-
ся от страха, он впустил меня в большую квартиру на втором этаже. Я по-
ложил белокурую девицу на пол и запер дверь. Я опять принялся избивать
парня, который начал было пререкаться. Держа за борт разодранного пиджа-
ка, я притиснул его к стене и бил не помня себя то одной рукой, то дру-
гой. Потом, уже совсем не соображая, что делаю, я одним рывком, разод-
рав, сдернул с него брюки и трусы в цветочек и потащил в соседнюю комна-
ту, чтобы поискать, чем можно еще больше унизить его перед этой девицей.
Кажется, он называл меня "мсье" и молил о пощаде, кажется, он не проявил
ни на йоту мужества, не сделал ни малейшей попытки защититься, это была
мерзкая гнида, и именно его гнусная слабость погасила мой гнев. Я швыр-
нул его на стул в кухне. Приподнял ему голову за подбородок. Из носа и
ушей у него текла кровь. Я что-то говорил ему, но что - не помню. Да и
все равно он не мог меня понять. Никто не может понять. Потом я вернулся
в ту комнату, где была девица. Она тоже называла меня "мсье". Я левой
рукой закрыл ей рот и, прижав к той же стене, у которой избивал ее воз-
любленного, рывком разорвал на ней платье. Ее широко раскрытые, полные
слез глаза были совсем близко и смотрели на меня. Она была ни жива ни
мертва от страха, как ребенок. Я отпустил ее, Дани. Никто не может по-
нять. Не помню, как я очутился снова в своей машине на улице Кантена Бо-
шара, но, когда я очнулся, то сидел, положив руки на руль, и, уткнувшись
в них лицом, плакал. Не считая детских лет, я плакал всего два раза в
жизни.
жены. Вы можете это понять, Дани?
о вашей поездке в Цюрих. Но о Кобе она не сказала ни слова. Я долго си-
дел один около спящей дочурки. Потом оглушил себя снотворным и лег спать
прямо на полу, рядом с детской кроваткой, и мой сон был заполнен моей
девочкой. На следующий день я принял меры, чтобы встретиться с парнем,
которого избил. Встреча состоялась в кафе, рядом с его домом. Он весь
опух от побоев, но, попивая свой дрянной томатный сок, непринужденно
разглагольствовал - ведь он знал, что теперь я опасаюсь его. Я выдал ему
чек. Он сказал, что я сумасшедший и меня следовало бы изолировать. Он
даже смеялся, несмотря на то, что рот у него был облеплен пластырем. Я
унизился до того, что попросил его рассказать о той майской ночи, я хо-
тел знать его версию. Самое ужасное было, что в его памяти сохранились
лишь какие-то отрывочные воспоминания, для него это не представляло ни-
какого интереса. Он сказал, что, в общем-то, я ему заплатил за то, что
он переспал с моей женой. Он вслух обдумывал, не должен ли он разделить
эти деньги со своим дружком.
перебирал в памяти признания Аниты. В ее рассказе фигурировал один па-
рень, которого я знал и которого по крайней мере имел возможность проу-
чить. Помните, у нас работал художникбрюнет, эдакий тореадор с виду? Его
звали Витта, Жак Витта - он попал в автомобильную катастрофу и вскоре
после этого ушел из нашего агентства? Так в действительности-то это я
подкараулил его в тот вечер в Буживале. Когда я пришел к большому дому,
где он жил, было семь часов вечера и заходящее солнце полыхало над Се-
ной. Трое или четверо ребятишек затеяли рядом со мной игру. Я поймал
брошенный ими мяч. Поговорил с ними. Потом остался один, прошло нес-
колько часов. Я курил и ходил взад и вперед, держась в тени, подальше от
уличных фонарей. Было уже за полночь, когда Витта подъехал на своей ма-
лолитражке, один, и поставил машину на стоянку. Когда он увидел, что я
приближаюсь к нему, он сразу сообразил, зачем я здесь. Он не хотел выхо-
дить из машины, сидел в ней, в отчаянии цепляясь за дверцу. Тогда я
схватился обеими руками за машину и перевернул ее. В соседних домах ста-
ли раскрываться окна. В тишине ночи раздались голоса. Я вытащил Витта из
машины - надо сказать, он оказался гораздо мужественнее того подонка и
все норовил пнуть меня ногой в низ живота, - ударом свалил его на землю,
потом поднял и снова бил, швырнул на траву, пока не понял, что могу при-
кончить его. Я вернулся домой. Ту ночь я тоже провел на полу у кровати
дочурки. Два или три дня спустя Витта пришел ко мне в кабинет с заявле-
нием об уходе. От чека он отказался. Потребовал, чтобы я возместил стои-
мость дверцы и крыла машины, но за увечья не взял ничего. Да, сказал он,
раз пять он был с моей женой в одной из гостиниц на улице Пасси... И,
сделав непристойный жест, добавил, что воспользовался моей женой просто
как обыкновенной потаскушкой, она ему больше и не нужна. Вы меня понима-
ете, Дани?
себя не смотреть на вас во время утренних летучек по понедельникам. Одно
время я подумывал вас уволить. Но меня остановили два соображения: нужно
было найти предлог, убедительный для ваших сослуживцев - например, ка-
кой-нибудь промах в работе, на что было мало надежды, - и потом, если бы
я вас уволил, вы тотчас бы поступили на работу в другое агентство и нам
опять пришлось бы сталкиваться, но там вы наверняка заняли бы более вы-
сокий пост и стали бы более влиятельной, чем теперь. И я решил ждать.
следил хорошо. Я считал, что те страшные дни, о которых я вам рассказал,
навсегда отбили у нее охоту вносить разлад в нашу семью. Я ее любил. Я
всегда ее любил. Я знаю, что думают в агентстве по поводу моей женитьбы.
Что она сразу, как только поступила к нам на работу, решила забеременеть
от патрона и женить его на себе. Но это совсем не так. Дани. Чтобы до-
биться положения и денег в том мире, куда она стремилась, ей никто не
был нужен. Наоборот, она совсем не поощряла мои ухаживания, я ее не ин-
тересовал. Несколько раз мы выходили из агентства вместе. Я вел ее ку-
да-нибудь поужинать. Я рассказывал ей о своем детстве, о том, как меня
боялись ребята, я старался, похваляясь своей физической силой, поразить
ее этим. Но она просто считала, что я слишком большой, слишком толстый,
и тоскливо зевала. После ужина, который явно не доставлял ей ни малейше-
го удовольствия, я не знал, куда ее повести. Я не танцую и не бываю ни в
каких модных заведениях. И я провожал Аниту на бульвар Сюше к ее матери.
А затем находил какую-нибудь уличную девку и получал от нее то, что хо-
тел получить от Аниты. Поймите меня правильно, Дани. Впервые она стала
моей против своей воли, это произошло в одну из суббот, в пустом
агентстве, куда мы с ней пришли, чтобы поработать. Это был счастливый
для меня день, потому что тогда-то и была зачата Мишель. А восемь меся-
цев спустя я женился на Аните. В одном я все-таки уверен: до нашей же-
нитьбы ее что-то притягивало ко мне - пусть даже это было всего лишь
извращенное стремление убедиться, что мужчина моего роста и моей комп-
лекции в любви чем-то отличается от других мужчин. На первых порах, ког-
да мы встречались у меня, она раздевалась лихорадочно и в то же время
нерешительно - не знаю, что ее больше возбуждало, страх перед болью или
предвкушение наслаждения. Насколько деятельна и самоуверенна она была
обычно, демонстрируя свою явную склонность верховодить, настолько наивно
и неуклюже она прибегала к любым ухищрениям, лишь бы оказаться со мной,
подчиниться грубой неумелой силе наших первых объятий. Вот в чем беда
Аниты. Ее неотвратимо притягивает все, что может ее сокрушить. Секрет ее
привязанности к Морису Кобу в том, что он мог без конца ломать ее, по-
вергать в ужас, заставлять что-то делать помимо ее воли - ваши фотосним-
ки. Дани, лишь бледный тому пример, - он не гнушался ничем, чтобы дер-
жать ее в своей власти. Как-то ночью, в минуты любви, она протянула мне
ремень, жалкими словами пытаясь объяснить, что я должен стегать ее, не
обращая внимания на ее вопли, или даже вообще прикончить, потому что из
лабиринта, в который она попала, выхода нет. А я не смог, не смог пойти
на то, чего не понимаю. Да и кто может такое? Вы слышите меня, Дани? Эти
две дырки в груди Коба потрясли меня тем, что они ставили под угрозу бу-
дущее Мишель. Тогда, в подвале, я избил Аниту только потому, что узнал
еще об одном мерзавце, который, как многие другие до него, делал меня
рогоносцем. Только потому. Я был счастлив, что он мертв, я был счастлив,
что для того, чтобы выкрутиться, придется убить и вас. Я люблю Аниту.
Люблю и жалею, как свою дочурку, ибо знаю, что вопреки мнению всех, Ани-
та на самом деле пусть грешная, но заблудшая душа. Клянусь, мне ни на
секунду не пришла - и никогда не придет! - в голову мысль бросить ее,
дать упрятать ее за решетку, оставить страдать одну.
вел вас, Анита уже не плакала. Мы долго говорили с нею, она сидела, при-
жавшись щекой к моему лицу и обвив руками мою шею. Она монотонным голо-
сом рассказала мне о своей связи с Морисом Кобом: после нашей женитьбы
они время от времени встречались, она не могла порвать с ним. Она выст-