Чтение 39–й страницы книги ~Тайные люди 1: Записки невидимки~

обморок.

Растерявшиеся палачи дают мне передышку. Сильные методы воздействия не
проходят, остается вести планомерную осаду. Теперь надо приготовиться к
худшему. И действительно, меня начинают методически избивать - не сильно,
чтобы не дать возможность ответить обмороком, но постоянно, чтобы все тело
горело, словно поджариваемое на сковородке. Не качеством, так количеством!

Теперь приходится терпеть. Если терять сознание от каждого удара, это
станет просто подозрительным.

Часов через пять палачи утомляются. Понятно, это мне можно на полу ничего
не делая вылеживать, а им приходится не покладая кулаков трудиться.
Попробуйте помашите руками и ногами без перерыва в течение часа!

- Скоро продолжим! - обещают они. - Жди!

Это конечно. Это я даже не сомневаюсь. Они тоже люди подневольные. Им
тоже некуда деваться.

Хлопает дверь. Судя по звукам, в камере нас осталось только двое - я и
Убийца. Сейчас он начнет меня уговаривать и стращать, - подумал я. И опять
ошибся!

- Хорошо валяешь дурочку! - сказал он из-за лампы. - Молодец! Я ведь тебе
было поверил! Учебка? - и не ожидая реплики с моей стороны, сам себе
ответил, - Она родимая. Ростов? Или Новосибирск? Недооценивал я тебя.

Думал, талант, везунчик, народный умелец. А ты, оказывается, свой, профи.
Давно покинул пенаты?

Он дружелюбен. Он действительно дружелюбен! Словно встретил старого
приятеля.

- О родной, конечно, рассказывать не будешь? А было бы интересно. Как там
теперь? Кто правит бал? Кто сгинул? А? Понятно. А эти идиоты с горячим
железом! Наивняки! Привыкли кости ломать! Ладно, это их проблемы. Хотя
вообще и твои, - он хохотнул, - Сказать ты ничего не скажешь - это факт.

Но и облегчить твою участь я не смогу - сам виноват! Дел понаделал -
десятерым не разгрести. Убедить их в твоем молчании я не сумею, все равно не
поверят, так как отрицательного опыта у них нет. Ты будешь первым.
Прихлопнуть тебя по быстрому - на себя подозрение навлечь, что тоже не в
прибыток. Они сейчас маме родной не верят, а у меня с ними еще расчет не
завершен. Так что готовься превращаться в фарш.

Он помолчал, закурил.

- Есть у меня к тебе один вопрос. Личный. Те, что они приготовили мне без
интереса. А этот... Скажи, заводик твое дело?

Я молчал.

- Ладно, согласен, баш на баш. Ты мне про завод, я тебе про то, как
быстрее завершить эту волынку. По рукам? Бить тебя будут двое. Один, тот что
поздоровее, шибко нервный и страсть не любит физической боли. От того
наверное не в живое дело пошел, а в палачи. Достань его ногой в живот, а
лучше пониже, обложи по матери, подставься под удар и все! И нет тебя!
Отмучился. Искренне советую. Мгновение боли - удар у него поставлен - и
свобода. А так неделю будут мучить, все жилки по одной повытянут. Уяснил?
Ну, значит, действуй! Теперь твоя очередь. Был ты там или не был? Да или
нет? - и такое в его голосе звучало сомнение, такая надежда, что я не
сдержался, ответил.

- Был! - пусть теперь мучается, высчитывает, где промашку дал. Этот ребус
ему до конца жизни разгадывать.

- Значит был, - вздохнул он. - Ну прощай, однокашник. Больше беспокоить
не стану. Другие охотники найдутся. И советую - не затягивай, не мучь себя
понапрасну.

Он ушел, но тут же пришли другие и час, и два, и три молотили меня
кулаками и узкими резиновыми дубинками. Били щадяще, чтобы надольше
растянуть удовольствие. Но щадяще, не значит менее болезненно. Я потерял
счет времени и счет ударам. Особо усердствовал здоровый, которого мне для
облегчения своей участи следовало достать ногой. Но я почему-то не спешил.
Надежда что ли во мне какая-то оставалась или не хотел доставлять
удовольствие Убийце, принимая его совет.

- Перерыв на обед, - объявил вконец измаявшийся здоровяк, - а ты пока
отдохни, покушай. И не скучай, мы скоро придем.

Они еще и есть дают? - удивился я. Значит действительно зарядили на
недели!

Зашел медик, смазал открытые раны мазью. Совсем интересно! Лечат, чтобы
дольше калечить? Отодвигают за счет медицинской помощи и калорий болевой
порог, за которым мне уже станет все едино. Это значит, что каждый день на
отдых мне будет даваться по меньшей мере несколько часов. Добряки!

Принесли миску с жидкой баландой (похоже разбавленные из-под крана
остатки недоеденного кем-то супа), перестегнули руки вперед, дали
пластмассовую ложку. Лампы пригасили. Этих своих истязателей в отличие от
Убийцы, мне разрешалось видеть в лицо.

Пока я ел за спиной и у двери стояли охранники, не спускающие с меня
глаз. Кончить с собой мне не дадут точно! Ладно, смиримся и с этим.

Я жевал хлеб разбитым ртом - какая это еда - дополнительная мука и
размышлял на тему: не последовать ли совету Убийцы. Чего я жду? Милости? Ее
не будет. Перевербовки? Так я ее не приму даже если вдруг, что маловероятно,
такая возможность представится. Помощи резидента? Возможно. Бродит же он
где-то. Ему вызволять меня, напичканного опасной информацией, прямой резон.
Может и Контора подключится? Вдруг не такое пропащее мое дело, как кажется?
Вдруг вывезет кривая. Ради такого дела можно и потерпеть.

После еды и короткого, часа четыре, забытья, меня снова били, но били уже
опасней, дубинками, с оттягом, по свежим кровоточащим ранам, так, что мне
даже пришлось пару раз потерять сознание. Иногда мне казалось, что им от
меня ничего не надо и избиение продолжается просто ради вымещения злобы или
спортивного интереса. Меня даже ни о чем не спрашивали, просто молотили чем
и куда ни попадя. Но некоторое обережение моего рта и правой руки
доказывало, что вопросы последуют. Я должен еще буду говорить и писать. Они
лишь ждут, что эта бессмысленная молотиловка рано или поздно сломит меня и я
спрошу - "что вы хотите?"

Перекур - обед - сон - молотьба. Шестичасовой непрерывный цикл. Как на
заводском конвейере.

И все же некоторый прогресс наблюдался. Палачи подустали.Движения их
стали менее резкими и менее частыми. Но слабость ударов с лихвой
компенсировалась болезненностью израненного тела. Собственно говоря, меня
можно было и не бить, мне было больно и так.

Перерыв - обед - забытье...

Кажется, прошло двое суток.

- Замучил ты нас! - жаловался здоровяк, разминая ушибленный об меня
кулак. - Хоть бы подох скорей.

Снова серия злобных ударов. Потеря сознания. Передышка.

Я начал сдавать. Я почувствовал как искусственно поддерживаемое состояние
безразличия вытесняется чувством злобы. Я начинал смертельно ненавидеть
палачей. Злость - опасный советчик, как и любые другие сильные чувства. От
ненависти до предательства, как ни покажется странным, всего несколько
шажков. Вначале возненавидеть, потом попытаться сохранить себя для мести,
пойти на мелкий компромисс...

По-настоящему защищает только чувство безразличия. Когда плевать на боль,
на своих мучителей, на родственников, на друзей, на саму жизнь. Когда на
этом свете уже ничто не держит и весь ты там, в недоступной им
запредельности. Такими недосягаемо безразличными были первые христиане,
спокойно всходившие на костер, фанатики-мусульмане, распевающие молитвы с
перебитыми руками и ногами. С такими справиться, таких перекроить на свой
лад, невозможно!

Я до таких высот не дотянулся. Я сломался. Я возжелал мести, хотя
прекрасно понимал, что мои мучители лишь пешки, исполнители чужой воли.
Главарей мне не достать.

В кратких перерывах между пытками я сладостно мечтал вернуть им пережитую
мною боль. Вернуть сторицей. Насладиться их стонами, криками, жалобами, как
лучшей музыкой. Не понимая того сам, я вставал на скользкий путь, ведущий к
пропасти предательства. Собственно говоря, этого они и добивались.

Спасла меня снова Учебка. Я был слишком конкретен, чтобы откладывать
месть на потом. Я не выторговывал жизнь, как необходимость будущего сведения
счетов. Я без раздумья отдавал ее за право насладиться ответной болью. Зуб
за зуб! Жизнь за жизнь! И только так! И только сейчас!

Ежеминутно я стал подмечать особенности поведения своих противников,
выискивать, просчитывать слабые места в обороне. Таких почти не было. Но они
были! К идеалу можно стремиться, но его нельзя достичь. В любом
сверхнадежном механизме отыщется слабое звено. Так учили меня. И я искал!

Я уже знал что и когда буду делать. Скорее всего в этой борьбе мне
придется умереть, но по меньшей мере две жизни я заберу с собой! Это и будет
моя месть. На большую, увы, рассчитывать не приходится.

Постепенно и расчетливо я стал изображать слабость. Я стал унижаться,
плакать, молить о пощаде и валиться с ног от каждого удара. Я перестал
сопротивляться внешне, концентрируя остатки сил для последнего боя. И он
наступил.

Я сдался!

Ночью, когда по моим расчетам отсутствовало начальство, я потребовал
бумагу и ручку. И еще я потребовал еду. Должен же я за свое предательство
получить что-то, кроме прекращения издевательств.

Если бы рядом был Убийца, он никогда бы не допустил подобной промашки! Но
его не было.

Обрадованные неожиданным успехом, палачи поспешили выполнить мои просьбы.
На стол легли листы бумаги, шариковая ручка, миска щедро сдобренного мясом
горячего плова и даже стакан вина. Мне расстегнули руки.

Плача от боли, обиды и собственной слабости, поддерживая правую руку
левой, я взял ручку и стал писать признание. Медленно, очень медленно я
выводил на бумаге буквы. Палачи переглядывались, незаметно подмигивали друг
другу. Они ликовали, предвкушая скорый отдых и щедрое вознаграждение. Я не
стал исключением из правил, но лишь самым трудным подтверждением их.