вернулась с практики. Прислала заявление с просьбой дать ей академический
отпуск, получила его и совсем перестала писать. В деканате перед отъездом
меня просили узнать в Монголии, что с ней случилось, почему она не
продолжает занятия. И вот я ее встретила почти случайно.
песчаной степи на границе Гобийской пустыни. По дороге испортилась машина
- "пропала искра", как сокрушенно говорил водитель, несколько часов
копаясь в моторе. Наконец "искру" нашли, но в Долон Дзагодай приехали
поздно, пришлось заночевать. Спали в байшине - единственном жилом домике
на весь поселок. Остальное - юрты, разбросанные в степи, да еще магазинчик
с большим замком на двери и прилепившийся к нему аптекарский склад -
избушка на курьих ножках.
среди песков, виднеются заросли корявого саксаула. А поселок, вопреки
всему, носит поэтическое название Долон Дзагодай - семьдесят открытых
родников. Вероятно, когда-то здесь были колодцы, иначе как бы жили люди на
краю пустыни.
даже прижимала их подбородком, а в руке держала бутыль с прозрачной
жидкостью. Я назвала ее по имени, и она удивленно на меня посмотрела.
Кажется, ей неприятна была эта встреча.
нескольких уртонах от аймачного центра, ждет попутной машины либо
верблюжьего каравана, чтобы вернуться домой. Уртон - это непонятная мера
длины, которой измеряют дорогу. Уртон может быть от пятнадцати до
шестидесяти верст - сколько пробежит лошадь, от одного колодца, почтового
станка до другого, где можно было раньше сменить лошадей.
сразу потеряла ориентировку, не знала, где наш байшин и вообще в какой
стороне поселок. Мне казалось, что кругом только степь, наполненная
таинственными шумами, шорохами, приглушенными криками каких-то зверей и
ночных птиц. Оксана шла рядом, не обращая на все это никакого внимания.
Так ходят в парке, где известна каждая тропка. На ней было старенькое,
обвисшее, выгоревшее пальто, в котором я ее встретила днем, порыжевшие,
давно не чищенные туфли с покосившимися каблуками.
закурила от спички, которая осветила ее профиль. Лицо Оксаны потеряло
девичью нежность тех лет, когда я видела ее в институте, но стало,
пожалуй, даже более красивым, чем раньше. Она глубоко, жадно затянулась
дымом и некоторое время шла молча. Под нашими ногами хрустел песок.
Вам не понять этого, людям, приобщенным к культуре. Я бы сама не поняла
два года назад. А сейчас... - Оксана на мгновенье запнулась. - Хочешь, я
расскажу тебе, почему я погрузилась в раннее средневековье, в обстановку,
которая мало чем отличается от времени Чингисхана!.. Я не тороплю время, и
оно не торопит меня. Я просто живу. Кажется, первое монгольское выражение,
которое я запомнила, было "моргаш угло" - завтра утром. Оно означает: не
делай завтра того, что можно сделать послезавтра. Не торопись! Вот я и не
тороплюсь!"
Я что-то возразила, Оксана снисходительно выслушала меня (я заметила -
здесь часто слушают снисходительно, уверенные в своей правоте) и сказала:
"Я же говорила - тебе этого не понять".
просто не бывает...
что побудило ее уйти в "раннее средневековье".
как у нас говорят, на периферию. Работала одна, практиканткой фельдшера,
остальные студенты разъехались по другим аймакам. Вскоре познакомилась с
заготовителем кож, скота, верблюжьей шерсти, одновременно он был
товароведом и бухгалтером. Человек ограниченный, он сумел чем-то
расположить к себе Оксану. Она сама удивляется чем - силой, хваткой,
практичностью ума? В общем, она полюбила своего Сашку Кондратова.
Счастлива ли она? Вероятно, счастлива, потому что живет еще по одной
монгольской поговорке: "хома угей" - ладно, все равно обойдется...
язык, в прошлом харбинец - родители его из белоэмигрантов, осевших в
Маньчжурии. Ему все надоело, и он уехал в Монголию. Плохо только, что
сильно пьет, напивается до потери сознания, становится грубым, злым, бьет
ее. Оксана безропотно ухаживает за ним, укладывает спать, снимает с него
сапоги. Утром Сашка просит прощения, валяется в ногах, но вскоре все
начинается снова. Живут они в юрте и ничем не отличаются в быту от
монголов. Сашка ничего не читает, перестала читать и Оксана, раскрывает
иногда только медицинские книги, которые привезла с собой. Ламы научили ее
тибетской медицине, и она считается теперь опытным фельдшером.
И все же я почувствовала, что Оксана, может быть подсознательно, хочет
как-то оправдать передо мной свою жизнь. Она вдруг заговорила о Рерихе,
художнике Рерихе, который давным-давно уехал из Москвы и живет в Гималаях.
Я даже не слышала об этом. Он создал какую-то общину необуддистов и
намеревается преобразовать мир с помощью биотоков психических лучей,
которые излучают люди. Если собрать лучи воедино, получится мощнейший
генератор добрых мыслей, побеждающих зло. Несколько лет назад Рерих
приезжал в Монголию, напечатал здесь книгу в русской типографии, нечто
вроде евангелия. Книжка эта есть у Оксаны, называется "Община". Обещала
дать почитать...
ведет себя точно баптистка, одержимая в своей вере. Сначала я слушала
молча, потом заспорила, но у меня не хватало доказательств, одна
убежденность. Оксана сказала:
мысль весома, как лучи света, как электромагнитные волны. Его
последователи разбросаны по всему свету. Но в Гималаях есть община, где
члены ее совершенствуют сознание. В лучах психической энергии, как в
серебряном кубке, нет места микробам предательства, эгоизма, всякой
подлости. Придет время, и мы с Сашкой найдем дорогу в Гималаи. Там
накапливают психическую энергию, чтобы уничтожить зло на земле. Ведь все
происходит от дурных мыслей".
В голове Оксаны сплошная каша, неразбериха, но я не могла разубедить ее.
Стоит на своем, мечтает о Гималаях со своим Сашкой, как о земле
обетованной.
только свернуть в сторону на два ургона.
вблизи горного кряжа, недалеко от большого дацана - ламаистского
монастыря, обнесенного глинобитными стенами. Вокруг машины тотчас же
собрались все обитатели аила. Среди них плотный, высокий, статный молодой
парень без шапки, в монгольском распахнутом халате, накинутом поверх
обычного пиджака и косоворотки. На ногах - красные гутулы с зелеными
разводами, носы загнуты, как у турецких туфель. Полумонгол-полуевропеец.
Лицо широкое, крупный низкий лоб и над ним копна засаленных, давно не
мытых волос.
Просто подхватил на руки и понес в юрту. Я поняла, что это и есть Сашка.
счастливое..."
"Несколько месяцев не писала дневник. За это время произошли события,
которые едва не кончились для нас трагически. Сейчас все позади, и можно
спокойно рассказать о том, что случилось. Я уже дома, хожу на лекции,
вернулась в привычную обстановку, и временами даже не верится, что все это
могло быть.
экспедиции доедали последние продукты, и все были рады нашему возвращению.
Мы снова занялись своими делами, а дня через три, вечером, к нам в большую
палатку зашел дарга Церендоржи. Дарга - это старший. В сомоне он был
председателем самоуправления. На работу в сомон его прислали из
Улан-Батора. Он бывал у нас и раньше, пил чай, вел неторопливые разговоры,
курил ганзу и поздно вечером уезжал на коне в свою юрту.
немедленно уезжать.
завтра будет поздно".
Халзан Доржи, перешедшие из Маньчжурии, Халзан Доржи - эта правая рука
панчен-ламы, который уже не в первый раз поднимает восстание против
народного правительства. Панчен-лама объявил себя хубилганом вместо
умершего Богдо-гегена и намерен восстановить монархию в Халхе. Его
поддерживают японцы и монгольские князья, всякие цинваны, бейсэ, тайчжи,
бежавшие в Баргу после разгрома Унгерна. Ходят слухи, что на этот раз в
войсках желтой религии находится сам панчен-лама. Церендоржи сомневается в
этом: панчен-лама человек хитрый и осторожный - он не полезет сюда раньше
времени. Тем не менее в соседнем дацане поставили перед монастырем пеструю
почетную палатку для встречи живого бога. И вообще ламы ведут вредную
Бажанов Олег
Максимов Альберт
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Смоленский Вадим
Куликов Роман