Чтение 39–й страницы книги ~Сазан~

России.

- Это хорошо, - арестовать Шакурова, - сказал Гуня.

И замолчал.

- Так выпусти меня.

- Не. Не положено. Мне Давидюк велел сидеть и самому не выходить.

- Самому не выходить? - изумился Сергей, - Тебя зачем сюда посадили?

- Тебя караулить, - неуверенно предположил Баркин.

- А как же ты отсюда не можешь выйти?

Баркин задумался.

- Смешной ты человек, Баркин. Ты сидишь на чердаке? Сидишь. Выйти
можешь? Нет. Тебя зачем сюда посадили? Тебя только по виду посадили
караулить меня, а на самом деле тебя посадили под замок. Понятно?

Баркин молчал.

- Они тебя убъют, - сказал Сергей, - неужели ты не понимаешь, что они
тебя убъют.

- Точно, - сказал Гуня.

- Неужели ты хочешь, чтобы тебя убили?

- Не, - сказал Гуня, - зачем меня убивать? Разве это хорошо - убивать
людей?

Гуня послюнил палец и начал чистить пятнышко на стволе автомата.

- Я могу вылезти в ход, - сказал Гуня, - в оранжерее есть ход. Я
рассаду сажал и видел.

- Ход? Куда?

- А черт его знает. Под стену, а может, через озеро.

Сергей вытаращил глаза, и в голове у него завертелось. "Ход из
оранжерии? А почему нет? Построил же Севченко коридор между двумя домами?
Почему бы ему не выстроить ход из оранжереи, к зданию на той стороне, если
он собирается его купить?"

А Гуня вытер автомат рукавом, высморкался и добавил:

- Слушай, я тебя выпущу через ход, а ты арестуешь Шакурова, ладно?

Гуня двигался как во сне. Где-то, наверняка без ведома Давидюка, он
накачался дрянью, соломкой или даже пуншем. Он отцепил левую руку Сергея
от кровати, и он долго возился с замком в дверях, так долго, что Сергей
испугался, что у Гуни нет ключа.

Они спустились по узкой витой лестнице и прошли в оранжерею. В
маленьком бассейне бормотал озонатор, и где-то справа мощный прожектор бил
за ограду, высвечивая верхушки леса и толстый, намазанный на небо, слой
облаков.

Откуда-то - далеко-далеко - раздался лай дежурной овчарки и шум
съезжающего в гараж автомобиля - это, вероятно, приехал Шакуров.

- Ну, где твой ход? - спросил Сергей.

Гуня поманил его к какому-то дереву, похожему на гигантский куст
пиона с коленчатыми стеблями.

- Смотри, - сказал он.

Сергей стал смотреть.

- Но это не ход, Гуня, - сказал Сергей. - это норка крота. Или
землеройки.

- Ну и что? - удивился Гуня, - может, это ход под стеной. Может этот
крот даже через озеро переполз.

Сергей поглядел на своего охранника, и ему захотелось смеяться. Это
был неплохой ход для постмодернисткого романа - бежать из темницы по
кротовой норке. Севченко пренебрег постмодернизмом и наверняка не
установил в кротовой норке сигнализацию. К сожалению, он, лейтенант Сергей
Тихомиров, не был героем постмодерниского романа, а был простым советским
ментом, и он не умел лазить по кротовым норам.

Голова Сергея резко и внезапно закружилась. Сергей растерянно сел на
землю и, наверное, на мгновение потерял сознание. Он очнулся оттого, что
болела рука, а ниже пояса он ничего не чувствовал. "Ноги украли" - подумал
Сергей. Он протянул руку и ощупал штаны. Ноги были на месте.

Гуня стоял над ним, крепко ухватив в лапах автомат, и с любопытством
смотрел на лежащего человека.

- Или ты полезешь в эту дырку, - сказал Гуня, или я буду стрелять.

- Гуня, - сказал Сергей, - мы не может пролезть в эту дырку. А если
ты будешь стрелять, ты разбудишь Давидюка, и он тебя убъет.

Гуня озадачился.

- Слушай, - сказал Гуня, - если эта дырка понарошку, то и стрельба
тоже понарошку? Значит, Давидюк ничего не услышит.

Сергей встал на ноги и сказал:

- Шизофреник!

Этого не следовало говорить. Гуня отскочил от мента, как вспугнутая
мышь, и передернул затвор автомата. Сергей шагнул вперед.

- Не подходи! - заорал Гуня.

- Да вы что, Баркин?

- Не подходи, - все вы такие. Сазан такой, Шакуров такой, Давидюк
такой, ты такой - как вам от Гуни чего-то надо, так Гуня добрый, а как
Гуня сделал, что надо, так пошел Гуня к черту...

Вечером Шакуров вышел из квартиры в сопровождении своих новых
охранников. Его ждал белый шлангообразный "Линкольн". На нем был длинный,
слегка отливающий серебром плащ, и руки его, без перчаток, нервно
сжимались и разжимались. Шакуров посмотрел на часы: было 10:36. Один из
охранников сел за руль "Линкольна", а другой вернулся в квартиру.

В 10:52 белый "Линкольн" выехал за кольцевую и помчался по пустынному
шоссе. За городом туман сгущался все больше и больше, придорожные фонари
сверкали, как нимбы святых на иконах, и водителю при свете приборной доски
было видно, как его седока трясет мелкая дрожь.

Когда они проехали Шилково, лицо Шакурова исказилось, он поспешно
нашарил в кармане платок и прижал его к губам.

- А вы нервный, - сказал водитель.

- Остановите машину, черт вас побери.

"Ща весь фрак заблюет", - подумал водитель. Семиметровый "Линкольн"
неторопливо остановился перед небольшим мостом через речку. Шакуров
выскочил и побежал по откосу вниз.

Водитель пожал плечами и закурил сигарету.

Прошло минут пять. Шакуров вышел из-под моста. Он взбирался по
насыпи, держа руки в карманах, и его серебрящийся плащ мягко поблескивал в
тумане.

- Наблевался? - спросил водитель.

Человек в белом плаще поднялся на обочину и вынул руки из карманов. В
руках у него был тяжелый пистолет с глушителем. Плащ на нем был тот же,
что на Шакурове, но это был не Шакуров, а Сазан. Водитель полез в карман.
Сазан нажал на курок, водитель булькнул и завалился назад.

На обочину поднялись еще несколько людей. С пяти вечера они лежали
вдоль всего двадцать девятого километра. Водителя выкинули в канаву, и
парень в камуфляже уселся на его место. Сазан сел рядом и завертелся,
осматриваясь: все ли в порядке?

Потом к машине подошел Шакуров. В одинаковых белых плащах они с
Сазаном казались почти близнецами, - только Шакуров был чуть ниже.

- Мне с тобой не надо? - сказал он.

- Нет, Сашенька. Там будут стрелять.

- Валерий, - сказал Шакуров. - Лейтенант Тихомиров уволен из органов.

- За что?

- Я тебе говорил, что этот человек не продается. По-моему, он стрелял
в Севченко. Не понимаю, почему Севченко жив.

- О, - согласился Сазан, - если он стрелял из своего пистолета, то он
вряд ли попал в Севченко.

Рядом притормозил "Рейнджровер". Сазан опять вылез из "Линкольна", и
его люди быстро перегрузили в машину два больших чемодана, принадлежавших
тому почтенному поколению переносных вместилищ, с которыми советские
офицеры возвращались из обильной трофеями Германии, а добровольцы ехали на
целину. Чемоданы были как чемоданы, только на одном из них была вырезана
дырочка, и в эту дырочку любопытно таращилась закрытая колпачком черная
кнопка. Из ручек чемоданов торчали два красных проводка, зачищенных на
концах. Чемоданы погрузили на заднее сиденье, Сазан взял проводки,
соединил их и замотал изоляцией.

- Это что такое? - спросил Шакуров.

- Езжай домой, Саша.

Машина уехала, а Шакуров остался стоять на дороге. К нему потихоньку
собирались люди. Подъехал "Рейнджровер" и забрал троих. Подъехал грузовик
и увез еще двух. Последней подъехал синий "БМВ" Шакурова с его старым
водителем. Шакуров сел в машину, та развернулась и помчалась обратно в
Москву.

"Рейнджровер" проследовал за Сазаном через первый переезд. Миновав
отстроенный Севченко мост, который вызвал в поселке столько
неодобрительных пересудов, "Рейнджровер" остановился. Мост был небольшой,
метров десять, и по случаю начинающейся весны вода в овраге, перемешанная
со льдом и сухостоем, билась в метре от его бетонных опор. Андрей
Городейский, недавний милиционер, вышел к середине моста, наклонился над
ворчащей водой и закрепил на опоре круглую и плоскую, как пицца,
противопехотную мину. На мгновение, в свете фонаря, ему бросилась надпись
на опоре, выцарапанная, наверно, зимой, когда ручей был весь во льду.
Надпись призывала бить буржуев.

Городейский и его напарник, заминировавший вторую половину моста,
вернулись в машину.

Меж тем грузовик, украденный четыре часа назад у мертвецки пьяного
водителя, проследовал по мосту к второму переезду.

Между грузовиком и "Рейнджровером" имелась радиосвязь, но люди сидели
молча и не переговаривались друг с другом. На заднем сиденье
"Рейнджровера" лежала радиостанция "Томагава", настроенная на милицейскую