вынимала, чтобы как-нибудь все же упорядочить, что завершалось новой
тщетной попыткой аккуратно уложить чемодан. Меня она встретила, ничего
не сказав - видно, знала, что Марраст мне все сообщил, - только подошла
ко мне с пижамой в одной руке и карандашами в другой и, уронив все на
пол, обняла меня и долго стояла, прижимаясь ко мне и вся дрожа, потом
спросила, писал ли мне Марраст и не закажу ли я по телефону вторую чашку
кофе, и снова принялась кружить по комнате, то занимаясь укладкой вещей,
то вдруг забывая об этом и подходя к окну или садясь в кресло спиной ко
мне. Николь уже не могла вспомнить, когда именно ушел Марраст, наверно,
в понедельник, если сегодня среда, или, может быть, вечером в воскре-
сенье, - она, во всяком случае, благодаря таблеткам проспала целый день,
а потом, выпив черного кофе без сахара, принялась укладывать чемодан, но
мой сосед и Поланко все время наведывались взглянуть, как она там, при-
чем с самым невинным видом, хотя прекрасно знали, что Марраст уже во
Франции, да еще повели ее на какие-то совершенно нелепые музыкальные ко-
медии, где вдобавок были выведены карлики и прочие сказочные персонажи,
- в общем-то, ей не так уж легко определить, сколько прошло времени,
вдобавок теперь это и не имело значения, раз Телль была здесь и еще ос-
тавалось двадцать фунтов и четырнадцать шиллингов, которые Марраст, ухо-
дя, оставил на столе, и этого будет сверхдостаточно, чтобы заплатить за
номер и еще за несколько чашек кофе и минеральную воду. Марраст ушел не
попрощавшись, потому что благодаря таблеткам она спала, а потом Николь
тоже хотела уйти, но ноги ее не слушались, и ей пришлось провести целый
день в постели, лишь изредка она вставала и пыталась укладывать вещи в
чемодан, и вдруг кто-то постучался, и, конечно, это был Остин, он испу-
ганно посмотрел на меня из-за полуоткрытой двери, пытаясь улыбаться и
показать, что он на высоте положения, - видимо, мой сосед или Калак уже
сказали ему, что Марраст оставил меня одну и что он может прийти, - дос-
таточно было видеть его лицо, чтобы убедиться, что он пришел больше из
чувства долга, а не какого иного чувства, а чемодан все не закрывался, и
все время появлялись то Поланко, то мой сосед, то м-с Гриффит с чистыми
полотенцами, осуждающим видом и счетом, Остин так и ушел, ничего не по-
няв, то ли струсил, то ли сообразил, что в этот момент он был совсем
лишним, куда более лишним, чем м-с Гриффит или любая из уймы моих вещей,
не вмещавшихся в чемодан, пока Телль, усевшись на него и предварительно
еще совершив сальто, ловко его не закрыла и не расхохоталась, как только
она умеет.
пройтись, не для того я приехала в Лондон, чтобы глядеть на эти жуткие
обои.
ванну, вымыть себе волосы и потереть спину - все это сопровождалось сме-
хом Телль и не всегда приличными замечаниями касательно ее анатомическо-
го строения и гигиенических навыков. Она позволила себя обсушить, расте-
реть одеколоном и одеть, неловко помогая Телль, радуясь, что чувствует
ее рядом, что будет еще некоторое время не одна, прежде чем сделает то,
что когда-нибудь придется сделать. Затем был роскошный чай на Шефтсбе-
ри-авеню, и за чаем Телль просматривала газету, выискивая спектакль,
чтобы сходить в этот же вечер, разумеется за счет дикарей, потом она
позвонила им, чтобы договориться о встрече, и ужине, и театре, к слову
прибавив, что это наименьшее, что они могут сделать для человека, явив-
шегося как раз вовремя, между тем как они, трио бездельников, крутились
здесь как идиоты, не догадываясь, что надо заняться захворавшей бедняж-
кой, и так далее. И Николь выпила чаю и поела пирожных, слушая истории,
вероятно выдуманные, привезенные Телль из Вены, и ни разу не спросила
про Хуана - возможно, потому что Телль, как одно из целительных средств,
ежеминутно поминала Хуана таким тоном, что он становился послушным и
безвредным, казался чем-то равно далеким от них обеих, что, по сути, бы-
ло очень верно, согласно мнениям, высказанным чуть позже дикарями, кото-
рые поужинали сочным мясом с красным вином.
практических занятий и тащившего огромную лейку, видимо, сильно повреди-
ло спасательным работам - большинство учеников, особенно самых ма-
леньких, вмиг кинулись врассыпную и попрятались среди садовых лютиков и
черных тюльпанов, тогда как ученики постарше, преданные толстухе, засты-
ли с видом растерявшихся сенбернаров, что весьма встревожило Калака и
моего соседа. Бросившись к отцу, толстуха стала объяснять ему ситуацию,
энергично указывая в сторону острова. В чистом послеполуденном воздухе
голос Бонифаса Пертейля раздался с почти сверхъестественной отчетли-
востью.
что говорю, не зря я воевал в войну четырнадцатого года, да, я! Меня два
раза ранили, да, меня! У меня медаль за воинскую храбрость, да, у меня!
Зимой шестнадцатого года, нет, погоди, это было в семнадцатом, но тог-
да... А ты молчи, это было в шестнадцатом, всю зиму мы проторчали в око-
пах у Соммы, холод, но какой холод! - когда меня подобрали, у меня были
отморожены половые органы, мне едва их не отрезали, а ты молчи. Я чело-
век трудящийся, да, я, мне ни к чему, чтобы эти экзистенциалисты развле-
кались тут во вред моему заведению и портили моих учеников. Эй вы, рабо-
тать! Кто не сделает двадцать румынских прививок, будет без обеда!
Пертейль не мог услышать.
ешь, разыгрывается наш последний шанс - если толстуха меня подведет, мы
пропали, придется возвращаться пешком, такой позор, че.
вое, но вызвавшее обратный эффект сообщение дочери. - Са alors!87
меня, что я разбил его лодку, которую он сам мне торжественно подарил, у
меня есть свидетели. Отлично помню, как он сказал, что она насквозь
прогнила, но я все равно был ему благодарен, в общем-то, это был велико-
душный жест.
Пертейль. - Сейчас же приведите их сюда! Они заплатят мне за лодку, или
я вызову жандармов, мы находимся во Франции, а не в их дикой стране! Это
будет мне уроком, как брать на работу иностранцев!
Я только не хочу мочить себе ноги, а кабы не это, я бы пошел вброд, что-
бы свернуть тебе шею, пока язык не вылезет из задницы, да простит меня
сеньорита. И подумать только, что мы утром притащили ему три бутылки ви-
на, дабы украсить наше присутствие на ужине, а теперь они выдуют его
по-семейному, потому как я не удостою, так я говорю и расписываюсь.
моей невесты, и, если даже он ведет себя как сукин сын, ты не имеешь
права оскорблять бедного старикана.
дочку, которая, к всеобщему веселью учеников, пыталась поцеловать его и
утихомирить.
Калак. - Ага, операция начинается, вот это будет настоящий крестовый по-
ход детей. Ставлю тысячу франков, что они утонут, прежде чем отдадут
швартовы.
потонут, не видать ему субсидии ЮНЕСКО.
Калак. - Втроем, одни в нашем маленьком королевстве, да еще с британски-
ми обычаями, которые так быстро усваиваются. И сигарет хватило бы на ка-
кое-то время, и спичек, и было нас трое, а три - магическое число.
нечто умопомрачительное.
водческой школы изо всех сил старались выйти на открытые просторы пруда
и преодолеть пять метров, отделявшие их от острова, где потерпевшие кру-
шение, почтительно внимая сопенью побагровевшего Бонифаса Пертейля и
стыдливым всхлипам его дочери, невозмутимо курили, как бы наблюдая за
попытками спасти кого-то другого. На середине плота, выпрямившись, как
адмирал ex officio88, ученик с волосатыми ногами отдавал приказы в тем-
пе, усвоенном из репортажей о регате Кембридж - Оксфорд. Восемнадцать
учеников разного возраста, с таким же количеством весел, лишь несколько
минут назад бывших досками, метлами и лопатами, толпились у каждой из
четырех сторон плота и гребли одновременно, чем достигалось лишь слабое
вращательное движение их судна от бакборта к штирборту, а затем от штир-
борта к бакборту и общая тенденция к постепенному погружению. Мой сосед
и Калак уже заключили пари насчет расстояния, которое успеет пройти
плот, прежде чем утонет; Поланко же, более причастный к свершившемуся,
старался как бы установить дистанцию между событиями и своей особой и
предавался меланхолическим воспоминаниям. Да, всему виною ошибочный рас-
чет мощности двигателя, что в свою очередь имело причиной неверные эмпи-
рические данные, полученные при эксперименте с миниатюрной моделью в
лондонском отеле. "По сути, это трагедия, - размышлял Поланко, - толсту-
хе теперь придется выбирать между отцом и мной, и этим вполне убеди-
тельно доказывается значение овсяной каши: да, жребий был брошен в Лон-
доне, теперь остается одно - отступать вперед". Именно это и делали
пловцы на плоту, к немалому их удивлению, - после долгих вращательных
маневров плот переместился на полтора метра в направлении острова, и
можно было утверждать, что он находится на середине пути к аварии, кото-
рая приведет его к окончательному плотокрушению.
Прозоров Александр
Сертаков Виталий
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Шилова Юлия