отпоил...
зооклинике - это, конечно, не ведущая модель салона мадам
Ранкочалария-Нечитайло, но на жизнь нам с мамой хватало вполне, и бабулю
похоронили честь по чести, а на мужиков я, честно скажу, глядеть не
могла, хотя и подкатывались. Вот и привезли к нам Эвку - на длиннющей
черной машине с затемненными стеклами; я в такой каталась только
однажды, когда меня вовсю кадрил сынок кого-то из кобальтовых воротил.
Привезли, тут же на носилки и сразу в операционную. Ранения были не то
чтобы так уж опасны, но очень странные для зверюшки; она вела себя
молодцом, только тихонько скулила и смотрела на нас большими печальными
глазами. Я взяла ее за руку, как Ози меня, и погладила по голове, а она
посмотрела на меня, словно ребенок и вдруг начала тереться щекой...
обезьяна. То есть обезьяна, конечно, но не совсем. Не знаю, как лучше
сказать. Но у нее не только глаза человеческие, а и разум тоже почти как
у нас. И умеет она очень многое...
быть без меня; когда ее приехали забирать, сперва хныкала, упиралась,
кричала, потом начала отмахиваться от санитаров, а потом вдруг взвилась
с места - и я увидела в первый и, надеюсь, в последний раз, что на самом
деле умеет ласковая и послушная Эвочка... Я тогда перепугалась ужасно,
думала: кого-нибудь она обязательно убьет, но все обошлось; теперь-то я
знаю, что Эвелина убивает только тогда, когда без этого никак не
обойтись...
увезли. А напослезавтра меня пригласили в Звездный Дом, угостили кофе с
молоком, как я люблю, и разложили все по полочкам. Я думала отказаться,
но тут в комнату вбежала Эвка и принялась визжать и подпрыгивать, а
потом притащила откуда-то и засунула мне в руки своего любимого
плюшевого львенка. Вот так я и стала личным секретарем Президента ДКГ, а
главное - нянькой, воспитательницей, подругой и старшей сестрой
сверхтелохранителя Большого Босса.
улыбнулась маме и Чале, послала воздушный поцелуй Ози, щелкнула по носу
Эвелину. А господину Холмсу опять показала язык. Причем весьма
торжественно. Никуда ты не денешься от меня, глупый-глупый Алька!
Утречком прилетишь, а я тебя - цап! - и в церковь, и выйдем мы с тобою
оттуда, как положено: мистер и миссис Аллан Холмс. И не позволю я тебе
трястись из-за того, что я, видите ли, тебя моложе. Ученая уже. И
вообще, пойду-ка я прямо сейчас к тебе в номер, займу его нагло и
приготовлю все к твоему приезду; и попробуй хоть слово сказать, нос
откушу!
прическа - просто прелесть, и белое платье с коротенькой фатой - как раз
такое, как когда-то у мамы; даже не помню, как бежала я по улице,
возвращаясь в "Ореанду" с горой покупок. Мужики оглядывались мне вслед,
бабье шипело. Ну и что? Когда женщина счастлива, все вокруг прекрасно,
даже подруги!
соображая на ходу, что сказать горничной. Но никакой горничной там не
было, и вещей Алека почему-то тоже не было, хотя он, точно помню,
оставил чемоданчик, когда уезжал позавчера, зато на полу лежали какие-то
ужасные грубые циновки, а перед стенным зеркалом разминался незнакомый
смуглый паренек в ярких шароварах.
и зашла снова.
изгибался перед зеркалом, а в единственном кресле, задвинутом в угол,
плотненько сидел лысоватый, довольно полный старичок в халате с
бордовыми драконами. Он внимательно изучал свежий выпуск "Ночей
Копенгагена" (какая гадость!) и тоненько хихикал. Увидев меня, лысенький
засуетился, уронил куда-то журнальчик, вскочил и неожиданно изящно
шаркнул ножкой:
нижнем холле, что, как ветеран земной сцены, возмущен, что номер для его
артиста снят с брони. Я спросила: как они тут оказались? Они ничего не
знали. Администрация сообщила им только то, что другой, ничем не худший
номер, вот этот вот самый, неожиданно освободился, и предложила
вселяться...
спуститься в подвальный бар.
Совсем одна. Как три года назад, только еще хуже. Много хуже. Ой,
Боженька, да как же мне плохо!..
восемь-один-ноль-один-девять-четыре-семь-ноль-пять-пять-ноль.
автоответчик семьи Нечитайло. Мы уехали в отпуск. Вернемся после
двадцать шестого или немного позже. Сообщение можете оставить..."
мне очень плохо...
восемъ-один-ноль-два-четыре-семь-восемь-пять-два-один-три.
обижайся, это я шучу так...
Ой, Господи!.. Но ничего опасного, тетя Клара? Да, конечно, прилечу... У
меня? Скажите маме, что со мной все в порядке...
Аль... Ну и как тебя назвать? Трусом? Ничтожеством? Или просто -
подлецом?! Не знаю. Надо подумать. Надо понять. Я же не просила тебя ни
о чем в тот вечер: мы могли поздороваться и разойтись, Аль... а теперь -
зачем эта дурацкая фата? Зачем прическа? Что я скажу старому ласковому
пастору?..
тумане движутся, прижимаясь друг к дружке, расплывчатые фигуры. Карлики!
Злые, злые карлики! Разве вы, вы все, знаете что-то о любви? Разве
умеете любить?
фигура... гадкий гном, мерзкий носатый ли-ли-пут. Огромный ли-ли-пут,
ростом почти с Иг!.. с Иг'горя Ив-вановича...
совсем тихо. Все умолкли. Все чего-то ждут. Отпусти руку, нахал, мне
больно!..
мы будэм танцевать. А потом пить шампанское навэрху. Я так хочу. Ты
понымаешь тэпэр?
появятся синяки, думаю я и тут же забываю о таких пустяках, потому что
противные губы, пахнущие табаком и спиртом, впиваются мне в рот и
мерзкий язык злобно, гнусно втискивается меж сжатых зубов.
белые маски где-то далеко, и носатые чернявые рожи скалятся вокруг...
плачет, вырывается, а ее тащат в круг злобных гоблинов, и некому ей
помочь, а другая Я смотрит на все точно со стороны; эта вторая Я
бесплотна, ей не страшно, она просто стоит и видит все, что происходит.
кольцо, толпящееся вокруг меня первой. Он останавливается напротив того,