- Помолчите, Янц. Думаете, мне легко? Такой забавный был малыш. Способный.
Я его... почти что любил...
* * *
Видимо, он все-таки пробился.
Потому что, когда тьма посерела и разошлась, он увидел перед собой зеленые
размытые пятна. Они пахли горьковатой травой... Это и была трава: пятна
отодвинулись, обрели форму круглых и продолговатых листьев. Над листьями -
зонтики соцветий и колоски...
Он сел. В ушах все еще гудело, но гул этот угасал и скоро сменился тишиной.
Не глухой, не звенящей, а обычной: с шелестом стеблей, с еле слышным
чириканьем далекой пичуги. А еще цвиркал где-то рядом одинокий кузнечик,
хотя погода была для кузнечиков не самая подходящая. Стоял прохладный,
пасмурный, близкий к вечеру день. Впрочем, хотя и пахло дождиком, но трава
была суха, а за рябью облаков угадывалось солнце. И было ясно, что скоро
оно проглянет в щель чистого неба между облачным краем и горизонтом.
Мальчик сидел, обхватив колени. Туннель и слепящий свет - все это,
казалось, было очень давно. А может, и в самом деле давно: ведь сейчас
день, а не ночь... Удивления он не чувствовал. И почти не думал, как это
все получилось. Возможно, в последний миг само собой сработало силовое поле
и швырнуло мальчишку напролом через всякие грани, векторы и меридианы. А
может, еще что-то... Это "что-то" все равно должно было случиться: кто же в
двенадцать с половиной лет до конца поверит в собственную гибель!
Мысли скользили рассеянно, обрывками, не вызывая тревоги и напряжения. То,
что он чувствовал, можно, пожалуй, передать словами: "Вот посижу немного,
встану и пойду..." А еще нравилось, как стрекочет кузнечик...
Но вот кузнечик умолк. И мальчик встал (немного болело левое плечо, а так
все в порядке). Посмотрел перед собой. Вокруг было поле. Нет, не Якорное, -
без пригорков, якорей и кронверка. Ровное. Со всякой травой, островками
лопухов. Были и пушистые одуванчики, хотя не так много, как на Якорном
поле. Вдали стояли белые и красные домики какого-то поселка с высокими
антеннами и широкой решеткой радара. А гораздо ближе, в двух сотнях шагов,
поднималась из травы узкая стеклянная будка. Вроде тех, что в Старом
Городе, где музейные телефоны-автоматы...
И когда мальчик понял, что это такое, радость, страх и надежда разом
хлынули на него. Он вдохнул воздух так, будто не дышал перед этим пять
минут. И качнулся вперед, кинуться хотел к будке. Он знал, что теперь надо
сделать: схватить в будке трубку, набрать цифры "ноль, ноль, один"... и
услышать...
Тугие плети травы запутали ему ноги, остановили. Словно сдержали: "Не
спеши, успокойся..." И он остановился. И правда немного успокоился. И
увидел, как из будки кто-то вышел. Кажется, паренек. Светловолосый, в синей
безрукавке, в серых брюках... Посмотрел издалека в сторону мальчишки, опять
ушел в будку. Побыл там с полминуты. Вышел снова, поднял из травы велосипед
и, виляя, поехал навстречу мальчику. Видимо, в траве пряталась тропинка.
И мальчик пошел ему навстречу. Нерешительно, без спешки, но и без
остановок...
Было между ними шагов пять, когда остановились оба. Паренек - с узким лицом
и толстогубым большим ртом, очень похожий на Рэма, только чуть постарше -
наклонил к плечу голову. Прошелся по мальчику светлыми глазами:
- Ты - Ежики?
Да! Он Ежики! Кто здесь это может знать?
- Да...
- Наконец-то... Садись давай, поехали...
- Куда? - сдавленно сказал Ежики.
- Хоть куда. На багажник, на раму, как хочешь...
- Куда... ехать?
- Домой, конечно... - усмехнулся паренек.
- А... - начал Ежики. И не смог спросить. Не посмел сказать самое простое и
трепетное слово. Только глянул со страхом и умоляюще.
- Поехали, - без усмешки уже отозвался паренек. - Она ждет. Извелась вся...
Нет, не было оглушительного удара счастья, ликования сердца, ослепительной
радости. Просто тепло стало, будто выкатилось пушистое солнце... В конце
концов, случилось то, чего он ждал. Все как надо...
Но оставался еще страх: вдруг ошибка? Приеду, а там... Нет, не может быть
ошибки!
И все же опасение до конца не ушло. Маленькое, но скреблось оно под
сердцем. Тогда, чтобы оттянуть миг, который мог стать и радостным, и
страшным, чтобы продлить время счастливой надежды, Ежики попросил:
- Пойдем лучше пешком...
И они пошли, путаясь ногами в траве. А велосипед между ними ехал по
тропинке, хозяин вел его за руль. Ежики тоже хотел взяться за руль... и
охнул от испуга:
- Монетка... В руке была. А сейчас нет... - Он беспомощно оглянулся. Без
сомнения, потеря эта грозила непоправимым несчастьем.
Но паренек сказал снисходительно:
- Конечно, нет ее. Отработала свое и ушла к другому...
- Значит... так и надо?
Паренек опять усмехнулся:
- Эх ты... Ежики.
С облегчением, с возвращенной радостью глянул Ежики сбоку на полузнакомое
лицо.
- А ты... Рэм?
- Вот еще... - Паренек хмыкнул, надул губы. - Скажи лучше, что тебе
вздумалось пудрить людям мозги? Там, на Якорном... Сказал бы сразу, как
зовут, не было бы никаких хлопот. А то - "Юлеш"...
Ежики виновато повесил голову. Виновато, но с радостью: значит, все
совпадает.
Паренек сказал примирительно:
- Я Рэмкин брат. А он, дурень, ногу вывихнул, сидит дома с припарками.
"А Лис? А Филипп?" - хотел спросить Ежики. Но, подумав о Филиппе, вспомнил
и другого мальчишку. И резкое эхо одиночества отозвалось в нем холодком.
- Послушай... Как ты думаешь, нам можно будет взять к себе одного... ну,
как братишку?
Это была еще и наивная хитрость, разведка - "нам". То есть ему и...
- А кто это? - Рэмкин брат, кажется, не удивился.
- Ну... - Ежики беспомощно замолчал. Не скажешь ведь "Гусенок". - Просто
мальчик... - Он слабо улыбнулся. - Такой... в красных сандалиях...
- А! Да это Юкки! - Рэмкин брат глянул понимающе. - Но у него же
сестренка...
- Ну... можно и с ней, - совсем смутился Ежики.
- Можно, конечно... Только он не пойдет, его многие звали, не хочет.
- Почему?