комочек, способный не на размышления, а только на действия. Вот он и
действовал - убивал. Как это просто сказать - "убивал".
бельмами безучастно таскает почему-то опасную для жрецов воду. Много ли их
там, в подземелье? Неважно. С чужой рукой он справится. Иначе...
рук, занемевших от такого легкого, послушного тела, чутких небывалых рук, у
которых кожа слышит шелест чужих волос, а кончики пальцев становятся
влажными и потрескавшимися, точно губы, и воспоминание это обрывает дыхание,
и колени сами собой гнутся и касаются холодного зазубренного края...
силу и стремительность, словно лесной змей, свернувшийся в кольцо, вскинул
на плечо свое оружие и метнулся в узкий проход, мерцавший дымно-огненным
диском.
сузился - не размахнешься, а без размаху какой удар? И черных фигур, что
стояли с двух сторон, склонив головы, словно подпирая затылками свод
расщелины, он тоже предусмотреть не мог. Много этих фигур, много, и
непонятно - то ли низшие жрецы, то ли такие, как водонос - недоумершие, и их
неисчислимо много. А за ними, в неожиданно расширившейся пещере, - шевеление
громадного озерного спрута, поблескивающего десятками глаз, в которых
бессмысленно маячат отсветы факелов, жмущихся к стенам... Только это не
спрут. Жрецы это, и они привычно и ловко укладывают что-то, громоздят одно
на другое, и движения их по-земному плавны, и сосуды с черной горючей водой,
неприкасаемой, священной, глухо цокают масляными боками...
оценивающий ум бесстрастно сообщил: здесь не пройти. Не ошиблась Вью -
жрецов тут не меньше, чем пять раз по две руки. Забьют. Выход один - наверх.
посторонний, упрятавшийся в нем, найдет и тут верное решенье. "Не знаю, -
ответил тот, безошибочный. - Вероятно, и там ничего нельзя будет сделать,
позвать-то ведь на помощь некого. Останется одно: предупредить".
задушат прежде, чем он выберется. Подумать о том, прав или не прав этот
неожиданно зазвучавший внутри него голос, он не смел - усомнись, и что
тогда? Тогда - стремительно улетающее время, и бессилие мысли, и нелепая
гибель вместе с теми, что наверху, под сказочным серебристым колоколом...
ногами через Инебела, и тяжелые ведра глухо стукнули об пол на перекрестке.
Раньше и сам он вот так же тупо и безучастно ходил бы много часов взад и
вперед, силясь найти выход. Сейчас - только быстрота. Водоноса просто
отпихнуть с дороги, он не опасен. Вот только высота колодца... Он вскочил,
уже никого не опасаясь, схватил тяжелое оружие, сослужившее уже свою
страшную и неожиданную службу, кинулся туда, где в потолке зеленоватой
гнилушкой тлело жерло верхнего лаза. Приноровился - всадил лезвие прямо над
собой, в щель между камнями. Теперь только бы выдержали камни, только бы не
хрустнул пополам зазубренный кусок ледяного литья. Потому что прямо под
замшелой дырой - плещущееся жерло колодца. Ждут.
но легкое тело послушно вскинулось вверх, пальцы молниеносно обшаривали
поверхность лаза, отыскивая спасительные трещинки, колени точно вжались в
едва уловимые выбоинки. Нет, он не сорвется, он... Не он. Не он, а другой
Инебел, родившийся в нем еще тогда, когда он перелез через стену, умерший
было, когда жалкая, позорная робость заставила его бежать перед рассветом, и
не очнувшийся на Черных Ступенях даже ради спасения собственной жизни. А вот
теперь, когда божий огонь обратился на Нездешних - теперь этот Инебел ожил.
Да как! Он мог...
чтобы не выдать себя ни шорохом, ни нечаянно скатившейся в воду песчинкой.
Потому что внизу, прямо под его ногами, зазвучало сразу не менее десятка
голосов.
но тонкий, визгливый альт, уже знакомый по двум встречам, разом оборвал их
требовательный хор:
удары, но не ойкают, терпят. Наиверховнейший, всевластный. Он может.
Об стены бить! В огонь кидать!
высочайший визг оборвал его на полуслове:
руками, не брезгуя, - раз в жизни потрудитесь! В нерадении замечу - сам
желчью облюю, глаза издымлю... Гниды синеухие! Куда завели? Повертывайтесь!
соседнему коридору гул нестройный да шарканье о стены... Пронесло. Только
запах остался стойкий, до сих пор не чуянный, - воняло не то скисшим, но не
добродившим; а может, и хуже того, перегаром ярджилиного сока. То-то как в
чаду все, даже связанной Вью, что под ногами прямо лежала, не заметили.
не думать об этом. Сейчас - только вверх. И не так-то это просто. Руки
словно разучились повиноваться. Обиделись - чужой рукой их заменил,
холодной, зазубренной... Он нащупал верхнюю кромку каменной кладки, и его
вынесло на поверхность раньше, чем он успел подумать об осторожности. Глупо,
но обошлось. Кусты, густота колючего переплетения. Продрался. Где-то за
спиной - далекие, мирные голоса. Воркотня детишек у очага. "Малых о стены
бить, в огонь кидать!.."
- хоронушка старая, убогая. Чем изукрашенная, не разглядел. Стволы. Два
дерева - огромные, развесистые, такие только под самой горой, на краю
города... Стена за деревьями. Небеленая, с изнанки. Оглядываться некогда -
туда!
пустынный луг с журчащими по нему арыками, под самыми ногами, у подножия
стены брошены горшки с краской, а прямо перед глазами - не сон, а явь:
сказочное жилище Нездешних, что и увидеть-то не чаял...
сейчас поднеси уголек - затлеет бездымно... Ни дышать, ни пошевелиться.
Слишком много голубого свечения, нездешней прозрачной невесомости - слишком
много счастья. Нельзя так, после подземелья-то.
против воли высокое гнездо, обнесенное ажурной оградой.
светлые текут по плечам и вдоль рук, а лицо...
что-то в кронах окраинных пышнолистных деревьев, а вниз, прямо сюда...
заборе, он виден издалека - все это было сейчас неважно. Она глядела на него
- впервые глядела в упор, и он понял, почему это случилось: ведь он был уже
не прежним, а другим, новым Инебелом, тем, что побывал за прозрачной стеною,
тем, внутри которого до сих пор леденел отпечаток этой стены, деля все его
естество на заскорузлую старую оболочку и на какое-то неумелое,
новорожденное существо, которое прорезалось в нем, когда он впервые
пробирался по нездешней теплой траве...
оттолкнулась от перил и бросилась вниз по винтовой лесенке, так что ноги ее,
оплетенные узкими лентами, едва успевали касаться белых ступеней; и она
побежала по траве, побежала прямо навстречу ему, словно и не было между ними
колдовской стены, и он тоже спрыгнул с забора и, путаясь в высокой луговой
осоке, ринулся навстречу, но не успел - она добежала первая, с размаху
ударилась о стену всем телом, и стена отбросила ее назад ответным упругим
ударом, от которого у Инебела заныло все тело, и он только тут почувствовал,
до какой же степени он верил в чудо, в то, что проклятая прозрачная пленка
наконец-то исчезнет, прорвется, или, как тогда, ночью, опустится... Но чуда
не было.
прозрачного колокола, девушка уже уходила прочь, зябко обхватив плечи
тоненькими, как у сестренки Апль, пальцами.
21
экрана до другой, словно баюкая нескончаемую свербящую боль. - Обойдетесь
пока пятью. Остальные десять брошены на двадцать шестой объект, там ведь
один транслятор был на всю округу. Это вы бы видели... М-м-м... Это не
крысы, не волки... Ни одна фашистская банда до такого не доходила!
что-то затевается. И если снова будет фейерверк, это помешает Салтану
отправить вертолет, над которым он сейчас хлопочет.
по сравнению с этими, северными. Явилась пятерка таскунов, что на
междугородных перевозках. Кладь сбросили, три дня жрали и опивались, потом
для них согнали всех девчонок города. Заперли. Малышек с полсотни... И что
непостижимо - матери сами, собственными руками... Не-ет. Наша программа ни к
черту. Где ж предусмотреть такое!
Шломо Вульф
Громыко Ольга
Свержин Владимир
Самойлова Елена
Посняков Андрей
Апраксина Татьяна