Чтение 40–й страницы книги ~Мессия очищает диск~

снадобьями. К счастью, во дворе оказался укромный закуток, между коновязью и
амбаром, так что лазутчик сумел наскоро проделать все необходимые для себя
действия и так же шумно вернуться в отведенную им комнатушку.

Он ожидал недовольного ворчания, вопросов относительно того, куда это он
шляется на ночь глядя; он ожидал попыток со стороны Баня исподтишка
понаблюдать за ним...

Ничего подобного.

Преподобный Бань даже не проснулся.

Весь второй день они молчали и шли.

Весь третий - тоже.

К концу недели их согласились подвезти купцы из Синьганского уезда,
везущие в Нинго шелк и ароматные притирания в надежде на хорошие барыши.

- Наставник, - спросил Змееныш со всей наивностью, на какую был способен,
присев на край повозки рядом с преподобным Банем, - а когда вы будете меня
учить?

Монах ничего не ответил.

А к вечеру неожиданно сказал:

- Когда патриарх Бодхидхарма решил покинуть обитель...

***

Когда после многих лет, проведенных в Шаолиньской обители, Бодхидхарма
решил покинуть Поднебесную, он перед уходом собрал вокруг лучших учеников,
дабы выяснить: что же они поняли, учась у него?

Первый ученик сказал:

- Истина находится вне "да" и "нет"; утверждение или отрицание - лишь
путь для истины. Учитель кивнул и ответил:

- У тебя моя кожа. Второй ученик сказал:

- Истина подобна взгляду подвижника Ананды на Землю Будды - он увидел ее
однажды и навеки. Учитель кивнул и ответил:

- У тебя моя плоть. Третий ученик сказал:

- Истина лежит вне вещей и реальности, ибо они лишь затемняют ее. Лишь
дух есть подлинная истина и реальность.

Учитель кивнул и ответил:

- У тебя мои кости.

И наконец последний ученик поклонился Бодхидхарме, улыбнулся и промолчал.

Учитель улыбнулся в ответ и и сказал:

- У тебя моя суть.

...И до темноты преподобный Бань опять не произнес ни единого слова.

А Змееныш думал, что сегодня он узнал про учение Чань больше, чем за всю
свою жизнь. Лазутчик никогда не отличался религиозным подвижничеством: с
людьми Дао он был даосом, с людьми Будды говорил о прозрении, кланялся и
слушал высокомудрые рассуждения последователей Кун-цзы, с крестьянами и
простолюдинами возносил мольбы Старцу Шоусину или персиковой метелкой гонял
духа морового поветрия - но это была просто смена окраски, как у древесной
пучеглазой ящерки.

Истина в молчании, потому что слова...

Всего лишь слова.

Костыли духа.

И та истина, за которой Змееныш явился в обитель; истина о мертвых руках
с тигром и драконом, истина о запредельном и нереальном тоже лежит в
молчании - в том, о чем не говорят.

И, возможно, даже успели позабыть.

Тайна нелепых поступков и трупных пятен вполне способна уходить корнями в
почти тысячелетнее прошлое, когда Бородатый Варвар делал Шаолинь тем, чем
монастырь стал; когда учил не доверять словам и знакам, а доверять своему
сердцу и "рукам восемнадцати архатов"; когда на предплечьях впервые
выжигалось клеймо тигра и дракона, а лихие люди Хэнаня стали предпочитать
встречу с отрядом вооруженных стражников встрече с монахом малоизвестной в
то время обители; и, наконец, когда тогдашний Сын Неба, прослышав о смерти
патриарха, самонадеянно велел раскопать его могилу и вскрыть гроб, но там
оказалась всего лишь старая сандалия.

Где окончил свои дни Бородатый Варвар, неукротимый Бодхидхарма,
ревностный Пути Дамо, сын раджи Сугандхи?

В Гималаях, где его видели едущим верхом на тигре?

В Стране Восходящего Солнца, где его встречали одиноко бредущим по
дороге?

У диких вьетов, уверявших, что именно у них не раз появлялся
Святой-в-одной-сандалии?

Какая разница...

"Может, это и есть прозрение?" - подумалось Змеенышу.

- Ты крепче, чем я ожидал, - неожиданно произнес преподобный Бань,
одновременно принюхиваясь к просачивавшемуся сквозь ткань аромату
притираний. - Девять из десяти юношей твоего возраста и телосложения еще в
первый день к вечеру стали бы спотыкаться и на следующее утро запросили бы
пощады. Это хорошо.

Повозка остановилась, и преподобный Бань пошел к хозяину постоялого двора
договариваться о ночлеге.

А Змееныш смотрел ему вслед и понимал, что видит самого опасного человека
своей жизни.

***

Наутро монах, не вставая с узенькой лежанки, метнул в голову поднявшегося
Змееныша сразу два тапка.

И оба попали.

Преподобный Бань остался очень недоволен. В отличие от лазутчика, у
которого были причины гордиться собой: тапки мелькнули в воздухе так
внезапно и стремительно, что стоило большого труда ухватить за уздечку
естественный, нутряной порыв и не дать руке отбить первый тапок, а телу -
уклониться от второго. Пусть уж лучше монах будет недоволен, чем задает
вопросы: отчего бы это его юный и самый безобидный из всех иноков спутник
крепок телом и быстр движением?

У Змееныша был заготовлен ответ и на этот случай, но уж лучше обойтись
без него.

Весь дальнейший путь, до самого Нинго, монах учил Змееныша дышать.

Только дышать, не заикаясь об основах Учения или о двенадцати
канонических стойках, столь любимых патриархом и наставником Лю. Дышать
беззвучно, воображая серебряную трубку вместо гортани; дышать шумно, подобно
морскому прибою; дышать, раздувая живот при вдохе и опуская грудь при
выдохе; протяжно кричать - купцы, правда, быстренько попросили это
прекратить, потому что лошади пугаются; дышать медленно, дышать резко,
задерживая вдох, ускоряя выдох, делая паузу в самых неподходящих местах,
дышать, дышать, дышать...

Змееныш честно дышал и думал, что если кто и нашел бы сразу общий язык,
так это преподобный Бань и покойная бабка Цай. Мигом сошлись бы. И, наконец,
они въехали в Нинго.

Глупый чародей подвернулся под руку как нельзя кстати; точно так же, как
и желание преподобного Баня подшутить над своим спутником - монах,
по-видимому, ничего не делал просто так, и в этой шутке тоже крылся особый,
тайный смысл, но... Змееныш понимал, что судьба, иногда благосклонная к
лазутчикам, дает ему неповторимый шанс уйти от монаха-убийцы, уйти законно,
не подставив под удар собственную шею. Упустить такое? Ни за что!

Тем более что лазутчику кровь из носу надо было встретиться с судьей Бао
и предупредить обо всем.

Если бы преподобный Бань видел выражение, мелькнувшее на лице самого
безобидного из молодых монахов в тот момент, когда Змееныш вкладывал детский
флажок в ласточкино гнездо под стрехой окраинной развалюхи, он бы сильно
задумался, прежде чем идти с этим монашком в Бэйцзин, Северную Столицу.

Или наоборот - уверился в чем-то своем, сокровенном, и усмешливо сверкнул
бы угольно-черными глазами.

3

Судья Бао привел на встречу постороннего.

Это нарушало все правила и договоренности, но Змееныш был в какой-то
степени даже рад: ему казалось, что поступок судьи оправдывает поведение
самого лазутчика, поведавшего о недозволенном Маленькому Архату.

Кроме того, посторонний сразу пришелся Змеенышу по душе, хотя излишней
доверчивостью лазутчик жизни не страдал. Это оказался щуплый даос в драном
халате из полосатой ткани и смешной железной шапке, похожей на рыбий хвост.
Уж кто-кто, а Змееныш точно знал, что позволить себе выглядеть смешно и
странно могут только люди воистину удивительные.

Сычуаньская парча ярка да цветаста, как глупость человеческая...

В комнату неслышно проскользнул Немой Братец, служка той опиумокурильни,
в задней комнатушке которой и была назначена встреча. Мало кто знал, что
Немой Братец и есть настоящий хозяин-угуй этого притона, владеющий тайной
биркой на территорию, а толстяк Бань по прозвищу Десять Тысяч нужен лишь для
отвода глаз и вручения взяток Быстроруким. Но даже судья Бао не был
осведомлен, что бирку на территорию Немой Братец получил лишь благодаря
Змеенышу: когда вожаки Дымных Цветов хотели свернуть Немому Братцу шею,
только гибель старшего Цветка, которого случайно ткнул пальцем в бок
какой-то юнец-доходяга на городском базаре, отсрочила приговор. В результате
Немой Братец не оплошал, шеи все-таки были свернуты, но совсем не те, что
предполагалось вначале, а его опиумокурильня стала местом тайных встреч
лазутчика.

И Змееныш ни на миг не сомневался: угуй опиумокурильни и отброс общества,
Немой Братец скорее даст расчленить себя на семьдесят семь частей, чем
сознается в своем знакомстве с лазутчиком.

Даже если знать, что немым Братец был только по прозвищу.