Чтение 40–й страницы книги ~Малайсийский гобелен~

удовольствие. Поменяв одежду, я меняю свое внутреннее "я".

-- Если существует это внутреннее "я". - сказала Бедалар.

-- Его внутреннее "я" - это флюгер,- добавила Армида.

- Не флюгер. Внутреннее "я" в потенции является всем и каждым.
Многообразие души! Каждый из нас при удобном случае использовал бы все
возможности. Смена настроения, характера, смена парика, изменение самого
себя.- Я пропустил еще стаканчик вина, ощутив прилив красноречия и энергии.-
Старый, молодой? Очень хорошо. Богатый или бедный? Юрист, всадник,
вор-карманник, монах, мельник, нищий, дворянин, артист? Все, что желаете.
Все профессии, звания, глупость и мудрость соседствуют рядом. Необходима
лишь соответствующая одежда, чтобы явить соответствующего героя. На короткое
время он войдет в меня и будет жить моей жизнью, а я - его. Каждый может
поступать так, если есть навык в этом деле. В этом и заключается единственно
возможная свобода.

- Неужели твоя жизнь настолько ужасна, что ты в этом ищешь убежище? -
спросила Бедалар.

Де Ламбант явно скучал, девушки, наоборот, были заинтересованы моими
откровениями.

- Счастливые люди всегда ищут "убежища", как ты назвала это. Но они
возвращаются обогащенными. Мне довелось играть колдуна, когда последний
кусочек пищи необходимо было проглотить к определенному мерцанию
определенной звезды; играл такого старого государственного деятеля, что
после этого несколько недель каждый мой сустав дергался и скрипел; и такого
злосчастного, неудачливого любовника, что плакал каждую ночь от жалости.

Засмеявшись, Армида сказала:

- Страшно подумать, каким несчастным ты будешь, • играя Фаланте.

- Все, что я хочу сказать, персик мой ненаглядный, это то, что, слегка
поправив шляпу, я могу явить миру образы как глубочайшего падения, так и
высочайших взлетов человеческой души. И что за дело до того, что при этом в
тени останется моя собственная душа?

- Ты никогда не пробовал воплотить образ скромного человека? - спросила
Армида.

Общеизвестно, что плуты и порочные люди ведут суетливый образ жизни.
Утро следующего дня принесло новые перспективы и заботы. Через час или два
во дворце Чабриззи должен был начать работу с заноскопом Отто Сентсон. Мне
необходимо было идти туда после обеда и прогнать сцену с Петицией. С утра я
решил снова повидать Поззи Кемперера и убедить его, что Фаланте надо сделать
офицером. Для этого визита необходимо было одеться соответственно. Нужно
было навестить портного и узнать, подобрал ли он материал для моего сюртука.
Вечером я пойду к сестре. Она поможет подготовить мне все необходимое для
охоты в Джурации. Существовала проблема еще и с лошадью. У Мандаро была
лошадь из породы невысоких и коренастых, но она, как и ее хозяин, была
слишком религиозна для таких скачек.

Возможно, у Кемперера удастся разжиться треуголкой с плюмажем?

Позволив городским петухам разбудить меня, я поднялся, натянул высокие
сапоги, надел тяжелый тюрбан, длинный галстук, нацепил деревянный меч и
другие боевые доспехи. Когда я одевался, то напевал песенку:

"Бывают времена, когда мы бросаем вызов тому, Кто не ценит нашей
добродетели..."

Я то и дело поглядывал на улицу, где уже суетились длинные утренние
тени. Носились подмастерья с едой и питьем; в мастерские резчиков по дереву
завозили материал; прачки были готовы к выполнению привычной работы; рыбаки
обменивались гортанными выкриками. По аллее прогрохотала повозка молочника,
запряженная быком с серебряными колокольчиками на рогах. Быком правил
человекоящер с ороговевшей кожей.

Сквозь толпу, расталкивая всех локтями, пробирался военный. Он вошел в
полосу солнечного света и случайно поймал мой взгляд, когда посмотрел вверх.
На голове у него была та самая треуголка с плюмажем, которая была так нужна
мне. Он пошел дальше. Я мучался от зависти. Я сижу в дешевой мансарде без
гроша в кармане, и только любовь и амбиции возносят меня над несчастным
укладом жизни, к которому волею судьбы я прикован. А вот у этого щеголя все
в порядке, карманы, несомненно, набиты золотом и, конечно же, идет он на
свидание с какой-нибудь сладострастной дамочкой. Иначе чего здесь надо
капитану кавалерии в такое время, когда торговцы только-только открывают
свои лавки?

Тихой песней я подавил свое недовольство. Одевшись наконец, я вышел на
улицу и купил у знакомого булочника пару бутербродов с ломтиками
наперченного мяса. Жуя на ходу, через рынок прошел к разрушенной сводчатой
галерее Дворца Деспорта, где как раз менялась ночная стража. Переваливаясь
на костылях, по улице брел Жозе, дядя Летиции. Но он не заметил меня.

У края галереи, где расположилась цветочница с полной корзиной цветов,
я прислонился к колонне и закончил завтрак. Солнце согревало меня, и было
приятно наблюдать за энергичными движениями малайсийского городского
караула. Я начал проникаться воинским духом.

Два мага неподалеку от меня не обращали на происходящее никакого
внимания. Они облюбовали грязную нишу и что-то бормотали, склонившись над
большим бронзовым шаром. Были ли обращены их слова к нашему миру или к
иному, я мог только гадать. Двое испорченных босоногих мальчишек-ассистентов
возились рядом. В тени под тентом из парусины жертвенный козел пялился на
чахлую сосенку, проросшую из трещины в каменной кладке.

Лицо одного из магов было злобным и глупым. Он повернулся ко мне,
улыбнулся, если только можно было назвать улыбкой эту жабью гримасу, и
поманил меня пальцем.

Я сделал вид, что не заметил этого жеста. Отступая назад, я натолкнулся
на прохожего. Плечом он ударил меня в спину. Я настолько проникся боевым
духом, что повернулся к нему и стал вытаскивать свой деревянный меч.

Это был кавалерист, которого я высмотрел из окна. Я узнал его
треугольную шляпу с перьями и все остальное.

Он потянулся к рукоятке своего меча, но когда разглядел мой, лицо его
смягчилось, и он поднял руку ладонью вперед.

- Пощади меня! - сказал он.- Я не знаю, как отразить твое оружие.

Я не мог удержаться от смеха. Он был красив собой, крепкого сложения,
стройный, не более чем на два года старше меня. Я не мог не завидовать его
закрученным каштановым усам, кончики которых были бескомпромиссно нафабрены.
Глаза были темные и влажные, я таким не доверяю. В них трудно прочесть мысли
их хозяина. Возможно, поэтому я поднес к его горлу острый кончик своего
меча. Он не сделал ни одного движения, чтобы защитить себя.

Во время этой драматической картины я прочел всю его историю:
благородное семейство, своевольный мальчишка, снисходительный отец, женщины,
обеспеченная военная карьера, хорошее место за столом, преданные друзья,
конюшня с крепкими лошадьми, отвага, рыцарский дух, благородные раны,
медали, продвижение по службе, богатая женитьба, связи при дворе, будущее в
его руках. Не с деревянным мечом завоевывать такую судьбу. Я опустил меч.

Несомненно, через десять лет парень станет рыхлым и толстым.

Наша живая картина была нарушена жабоподобным магом. Длинное, грязное
одеяние скрывало его увечья. Он пополз к нам через мостовую и, вытянув
вперед руку, закричал:

- Остерегайтесь, молодые господа, остерегайтесь! Случайностей не
бывает. Звезды формируют характер, характер определяет судьбу.

Мы попятились от него, и он опять поднял единственный палец, нацелив
его в наши подбородки.

- Вы оба делите одну постель, сами того не подозревая. Это не сулит вам
ничего хорошего, несчастье грозит вам обоим. Что касается тебя,- он направил
на меня кошачий взгляд,- воды сомкнутся над твоей головой, если ты не будешь
плыть более уверенно, и Повелитель Мрака заберет тебя!

Я вложил меч в ножны и побежал, кавалерист пустился следом и,
поравнявшись, крикнул мне:

- Врет, старая рептилия. Больно мне нужен твой вшивый тюфяк.

- Да и мне твои мандавошки ни к чему...

За первым поворотом мы остановились и поглядели друг на друга.
Удивительно, как он не потерял на бегу свою шляпу.

Он снова улыбнулся, обнажая ряд белых зубов, ровных, как у актера.

- Я никогда не обращаю внимания на слова проституток и прорицателей. За
словами кроется огромный мир, о котором они ничего не знают. Я - капитан
Джон Пелегрино из тяжелой кавалерии Тускади, "паршивая овца" рода св.
Лазионио из Дакки. И должен сказать, что я наблюдал за тобой.

- Я - актер. Зовут меня Периан де Чироло, последний отпрыск великого
ученого рода, не стремящийся стать ученым. Я солдат лишь в гриме.

- Профессиональный военный это легко заметит... Но штатских ты можешь
ввести в заблуждение.

- Что ж, мы оба паршивые овцы в своих семьях. Еще мы схожи в том, что я
ничего не знаю о семействе Лазионио - как и ты о де Чироло. Что заставило
тебя наблюдать за мной? Мне, например, нравится твой великолепный колпак.
Чему можно завидовать во мне?

После этих слов он потупил взор и впал в меланхолию. Затем он медленно
двинулся вперед, глядя себе под ноги. Когда я пошел рядом с ним, он сказал:

- Я в общем-то завидую твоей способности великолепно уживаться в этом
мире. Как беззаботно ты шел вдоль аркады, подкреплялся и наслаждался жизнью.
Для меня - это день рокового решения, а предзнаменования абсолютно
безрадостные.

Мне вдруг пришло в голову, что, может быть, он думает уступить лишнюю
лошадь и ищет подходящего клиента; и я тут же представил, как уговариваю
своего отца поставить ее в пустой двор, и что Беполо ухаживает за ней и по
сходной цене покупает для нее сено, а друзья и Армида видят, как я
запрыгиваю в седло, улыбаются и машут мне руками.

- Если верить предсказателям, каждый день является днем принятия
решений.

Взгляд у него был комический и отчаянный, он ударил себя в грудь.