словарь Фортунатова, но которые не вошли в словарь Ожегова, я метнулся к
иллюминатору и увидел, что "Блин" зацепил край межгалактического омута. Омут
смахивал на большой, сотканный из тумана овал размером примерно с ночной
кошмар, в центре которого находилось ослепительное, расширяющееся пятно,
похожее на воронку. Именно к этой воронке и подтягивало мой звездол"т. Вокруг
ракеты мерцали и стремительно носились маленькие разноцветные искры,
смахивающие на золотой дождь Данаи.
последствий включения ускорителя без предварительного разгона, но я уже дернул
рычаг на себя, едва не отодрав его от панели. Далее все происходило в
следующей последовательности: атомный стержень выдвинулся, двигатель взревел,
ракета рванулась, мимо просвистело кресло; одновременно я и сам полетел
головой в иллюминатор, при этом успев заметить, что ускорение лишь навредило и
мой звездолет несется прямиком в ослепительный центр омута. На следующем этапе
я врезался в иллюминатор и выключился.
вздувалась шишка размером эдак с мое невезение. Перевернутый молекуляризатор
валялся на полу ножками кверху, что-то внутри него замкнуло, и теперь
взбесившийся прибор выбрасывал в воздух эфирные пары. Поскорее, пока не
закружилась голова, я выдернул его из розетки и набросил сверху матрас.
Мозг.
угол удара, ты должен был свернуть себе шею, - укоризненно сказал Мозг.
не затянуло в воронку омута?
перед моими глазами, занимая весь обзор, висела большая голубая планета,
загроможденная тесно надвинувшимися друг на друга материками. Три материка
походили на Евразию, по два - на Австралию и Антарктиду, а чуть выше словно
большой кусок жира в супе, в единственном экземпляре плавала в океане Северная
Америка. Все материки выглядели совсем новыми, настолько новыми, что я не бы
удивился, если бы на них была оберточная бумага. Я поочередно закрыл ладонью
вначале правый, а потом левый глаз. Однако это ни к чему ни привело: лишние
континенты не исчезли.
у этой планеты координаты Земли.
способность к удивлению. Я подошел к лазеропередатчику и покрутил колесико
настройки. Прибор загадочно молчал, хотя прежде - в Солнечной системе -
тарахтел не переставая, ловя вс" что угодно от рекламы массажных стелек и
телефонов доступных девиц до баптистких проповедей и указаний таможенной
службы.
одного космопорта. Тогда, как велела инструкция, я включил сирену, информируя,
что иду на посадку вслепую, и стал снижаться. Уже в атмосферных слоях
облачность расступилась, и я сумел, сманеврировав, посадить ракету.
ряской. Ракета опустилась в него и стала неспешно погружаться. Я едва успел
выскочить из люка и на животе, вдоволь нахлебавшись вонючей жижи, выбрался из
трясины. Когда я наконец оказался на твердой почве, на месте, где приболотился
звездолет, были уже только пузыри. Единственным, что меня немного утешало,
было то, что Мозг сейчас торчит в трясине, где сможет ругать меня сколько
угодно, а я вс" равно его не услышу.
ракету одному, не могло быть и речи. Я огляделся. Планета, на которой я стоял,
действительно очень напоминала Землю. Неожиданно ветер поднес к моим ногам
растрепанный лист бумаги. Я поднял страницу, мелко исписанную формулами, и
пошел в ту сторону, откуда ее принесло.
ближе, пятнышко приняло очертания человека. Посреди луга за большим столом,
заваленным бумагами, сидел седобородый старец в сияющем белом одеянии и что-то
писал гусиным пером, обмакивая его в чернильницу. В величественной и вместе с
тем непринужденной осанке старца, в его неторопливых продуманных движениях
было нечто такое, что с самого начала вызывало благоговейное уважение.
продолжал писать. Я нерешительно положил найденную страницу на край стола,
пробормотав, что ее ун"с ветер.
старец, не поднимая головы от бумаг.
воткнув перо в чернильницу, поднял голову и задумчиво посмотрел на меня.
дезорганизующий элемент, из-за которого весь тщательно отлаженный механизм
земной истории, долженствующий служить ко всеобщему благу, пошел наперекосяк,
и я уже почти тысячу лет только тем и занимаюсь, что залатываю устроенные
тобой прорехи, - сказал он.
винит меня в том, что я пустил под откос цивилизацию.
хотел этого делать. Но хотел или не хотел - согласись, общего положения дел
это не меняет. Катастрофа остается катастрофой. Из-за тебя история всей
планеты превратилась в нелепый фарс и продолжает оставаться им по сей день. Ну
признайся, тебе хотя бы стыдно?
терпеливо ждал, пока он остынет, что вскоре и произошло. Прекратив ходить,
седобородый вновь повернулся ко мне.
которое ты мог бы привести - в том, что раз так произошло, значит, так и
должно было случиться. Проектируя Вселенную, я устраивал ее с тем расчетом,
чтобы в ней не было места случайностям. А раз так - то и твоя разрушительная
роль вполне закономерна.
Я бы упал, если бы не ухватился за стол. Дело в том, что я внезапно понял, кто
этот старец, философствующий о моей вселенской роли.
творение, заноза, с которой я ничего не могу поделать вот уже тысячи лет.
первом же преступлении мелкий воришка и забормотал, во что бы то ни стало
желая оправдаться:
распускал руки, засорял космос пустыми консервными банками, но, с другой
стороны...
ужасного - так себе, заурядный обывательский набор грешков, не более того. Но
вскоре... у меня волосы дыбом встают при мысли, что ты совершишь в самое
ближайшее время!
я.
оно создано как универсальное. Нет ни прошлого, не будущего, а есть единая
временная ткань. Именно поэтому, хотя предопределения нет, по факту выходит,
что оно существует. Разумеется, в твоем частном случае можно как-нибудь
вывернуться и немного подкорректировать вечный принцип, но, увы, я не могу
этого сделать, так как создам моему оппоненту выгодный ему прецедент. Он
только и ждет случая, чтобы окончательно развязать себе руки.
стало уже совсем тягостным, он произнес:
не совершил, я нарушил этическую последовательность между грехом и наказанием
за него. К тому же данный случай особый. На самом деле не ты, а я виноват во
всем. Ты - мой просчет, единственный серьезный брак из всех трехсот тридцати
миллиардов разумных существ, которые я сотворил.
проголодался? Садись и ешь! - услышал я голос Всевышнего.
накрытый с библейской простотой. На столе были глиняный кувшин с козьим
молоком, большой кусок пахучего сыра и плоский, пресный хлеб, похожий на
лаваш. Все это показалось мне не особенно аппетитным, однако крутить носом я
не стал. В конце концов у Всевышнего было слишком много других важных дел,
чтобы он мог уследить за быстро изменяющимися гастрономическими вкусами.
без гордости сказал Всевышний.
самим Иаковом и в его же эпоху. Впрочем, Господь, кажется, ничего не замечал.
Его мысли не задерживались на плотских мелочах, устремляясь в недоступные
дали. "Не потому ли у нас так неудачно устроена система пищеварения?" -
Шилова Юлия
Лондон Джек
Сертаков Виталий
Конан-Дойль Артур
Плотников Александр
Соломатина Татьяна