поднаторевший в варанском языке. А второму и третьему -- никто.
публичным входом. Семеро из них были очень глупыми перебежчиками, которым не
хватило ума узнать в подходящем чиновнике Дома Недр и Угодий офицера Опоры
Единства и взбрело в голову заявиться прямо в Свод. Четверо -- очень
самонадеянными задирами, которых ничему не научил опыт их предшественников.
Все четверо исчезли в полной безвестности за воротами Свода Равновесия
навсегда. Никто из них не вышел из Комнаты Шепота и Дуновений.
жутковатой местной достопримечательностью и не более. Гноррами Свода
Равновесия становились обычным служебным порядком. После смерти очередного
гнорра новым главой Свода становился самый заслуженный и могущественный из
пар-арценцев. Нет, он не шел в Комнату Шепота и Дуновений. Его просто
избирал совет остальных пар-арценцев.
Равновесия, помнил все это. Он помнил, что никто не вышел из Комнаты Шепота
и Дуновений. И тем более никто не смог бы победить в открытом поединке
гнорра.
судить по внешним приметам его возраста. Юноша знал наречие Великого
Княжества шестьсот сорок восемь лет и, хотя после прошлого воплощения ему
пришлось учить варанский заново, соображение о том, что первое из условий в
определенном смысле перекрыто им двадцатикратно, заставило его улыбнуться.
на воротах, улыбнуться воспоминанию об убитом учителе, улыбнуться вытянутым
рожам офицеров, которые появились в смотровых окошках в ответ на гулкий удар
колокола-"привратника".
Свода Равновесия смертному посчастливилось вернуться из Комнаты Шепота и
Дуновений. Шестеро офицеров, которые сопровождали Лагху от ворот Свода до
дверей Комнаты, были настолько потрясены, что, в нарушение всех внутренних
предписаний, промедлили с умерщвлением счастливца на целый короткий колокол.
Потом они опомнились и постарались претворить в жизнь тайные предписания,
раз за разом составлявшиеся каждым новым гнорром: убить того
колдуна-безумца, которому посчастливится выйти живым из Комнаты Шепота и
Дуновений.
мечей, когда громогласный хохот гнорра внезапно оборвался.
убить? -- спросил Лагха, заглядывая каждому в глаза.
произошло в Комнате Шепота и Дуновений. И каждый преклонил колени перед тем,
кому суждено этим вечером убить гнорра Карувва, а следующим утром --
возложить на себя знаки высшей власти над Сводом Равновесия перед лицом
Сиятельного Князя и Совета Шестидесяти.
пребывания на Медовом Берегу, когда он, Есмар и Лога в поисках Внешней
Секиры убитого Гларта оставили позади Серый Холм. Тогда люди Багида были вне
подозрений и Эгин двинулся к Кедровой Усадьбе по этой же самой тропе. То
было в те счастливые времена, когда местные проблемы с точки зрения Эгина
ограничивались зверским убийством тайного советника, лишившегося сердца
вместе с жизнью, а также ошеломляющей бедностью всех и каждого. Времена
изменились. Брод остался.
выставить своих людей возле брода. А полагаться на промахи врагов Эгин не
привык. Если там никого нет -- будет приятный сюрприз. Но если есть...
а не алебардистов. Хотя бы троих, пусть и худосочных подранков. Впрочем, как
казалось теперь Эгину, в людях Багид большого недостатка не испытывал. И
откуда только у него столько ублюдков!? Не иначе как все родились вчера.
Прямо так -- с мечами и алебардами. Хуммер раздери этих провинциальных
дионагганов без страха и мозгов!
накрепко привязал его к стволу высохшей сосны.
черной Ужицей.
вздохнул с облегчением. Но вздохнул рано. Рядом с этими тремя, уже за кругом
света, можно было различить еще четыре фигуры, не то дремлющих, не то пьющих
бражку.
приподымаясь на локте. Его палец указывал в темноту, на тропинку.
сидящий у костра толстяк. Багидов конюх. Один из. Лук и колчан со стрелами,
однако, подтянул поближе к себе -- на всякий случай.
прочь кувшин с бражкой.
в темноту.
дело, прямо к ним. Всадник в развевающемся плаще прижался грудью к лошадиной
гриве. Чего это он в такой горячке? Срочное дело?
нашаривая ножны.
новости! Э-ге-гей!". Всеобщее напряжение явно уменьшилось. Всегда легче
иметь дело с чем-то обычным и хорошо знакомым. Например, с гонцом от
хозяина. Только что это за тип?
мясницком фартуке.
его коню тот, кто был за старшего. Самый пьяный.
начала останавливаться прежде, чем сшибиться с пехотой? Вместо ответа Эгин
снес крикуну голову. Кровь ударила в небеса освобожденным из-под завалов
плоти фонтаном.
блеск?! Меч Эгина сиял оранжевым и пламенел розовым, околдовывал, манил,
пел. Розовые облака, которые вились по клинку, казалось, не давали никому
усомниться в том, что вот она, моя прекрасная погибель. Никому. А потому
длиннорукий мальчишка, бывший в том отряде самым впечатлительным, зазевался
и умер вторым, рухнув под копыта Резвому.
нечеловеческая усталость, которая овладела им после бегства из Серого Холма,
не сломила аррума.
руку вместе с мечом и тем дело кончилось. Душераздирающий стон и кровь,
которая кажется в темноте такой же черной, как воды Ужицы. Нет, этот уже не
противник.
вдруг у самого уха Эгина просвистела разящая сталь чужого кинжала. Подарок
одного из тех, что стояли теперь поодаль, предательски покинув товарищей.
Того, с щегольскими усами.
удара.
оглашая окрестности пронзительным обвинительным ржанием.
также и парализующий волю страх перед этим ночным всадником с бесстрастным
лицом восставшего из мертвых. Они отходили от реки в сторону подлеска.
Толстяк каким-то чудом успел подобрать свой колчан со стрелами и теперь
налаживал стрелу.
чем раньше, Эгин пришпорил коня и заложил немыслимый вираж, думая о том, как
бы это посподручнее спешиться. Ибо если лучник уложит-таки его коня и тот
упадет, придавив седока своей тушей, ему конец. Хочется ли ему возложить